Онтологические прогулки

Тезис "автор умер" даже в рамках западной культуры имеет достаточно ограниченное значение, в русской же вообще не имеет смысла. Если, конечно, под смыслом понимать не применение этого тезиса-лозунга идеолочами, а действительную культурную работу, работу форм жизни. Которую осуществляют не идеи, тезисы, лозунги, концепции, парадигмы, даже самые гениальные, а конкретные люди, то есть авторы.

Вглядимся внимательнее в тезис Антона Долина (и многих других) о том, что произведения искусства создавались и создаются для читателя, слушателя, зрителя. Соответственно, если произведение не стало известным и не получило распространения в обществе в хотя бы минимально необходимом для этого способе своего существования (рукописи, книги, картины и т.д.), то это произведение не стало общественным феноменом и не оказало никакого влияния на его жизнь. Так ли это?

Как мы можем судить о том, что оказало на нас влияние, а что нет? Из школьной и университетской программы, театрального репертуара, телесериалов, кинопроката и т.д.? Неужели на нас влияет только то, что мы знаем? Или нас как людей формирует именно тот геном человека, который записан в учебниках генетики? Неужели каждый из нас начинает свою жизнь с чистого листа и заносит в свою "книгу мозга" только то, что ему встретилось на его пути?

Вряд ли Антон, как и многие другие, ответит на эти вопросы утвердительно. То есть в нас живёт нечто, что мы сами не знаем и что вообще можем даже никогда не узнать. Если не захотим. А вот если захотим, то можем! Пусть не совершенно всё, но нечто всё же можем. В этом деле нет неважного, тут каждая мелочь на вес человеческой жизни. И тут со мной согласятся: конечно, это так, но причём тут авторы, те, кто давно умер, или, если не умер, проживает на другом конце земли, или в соседнем доме, но тебе недоступен, а если даже и доступен, то что из того? Этот автор тебе о себе и своём произведении такого наплетёт, что ты до конца жизни не разберёшься, что он имел в виду, или, не дай бог, расскажет тебе как есть, после чего ты его книги в руки не возьмёшь. Так что, советует российско-советская критика Белинских и Добролюбовых, плюнь ты, читатель, на автора, потому что его мировоззрение – то, что он правда хотел сказать, если вообще не дурил тебе голову, тебе не поможет, тогда как его миросозерцание – то, что сказалось-им-и-через-него-независимо-от-него-самого-в-созданном-им-или-через-него-совсем-даже-не-им произведении, вполне годно к употреблению. Если, конечно, очистить чтение этого произведения от авторского влияния!

 

 

 

 

"Что читатель увидит в произведении, то в нём и содержится. Точка".

В этом смысле читатель сам становится автором! Как любят говорить современные философы, текст появляется как результат его чтения, текст создаётся процессом чтения, читающий активен и итогом этой активности становится новый текст, новый инвариант исходника. При чтении одного и того же набора букв каждое прочтение создаёт другой текст. Так что в этой толпе читателей даже автор этого произведения – всего лишь один из многих, соответственно, его прочтение созданного им текста не более, а чаще всего даже менее ценно, чем чьё-то другое, например, прочтение критика. Картина, греющая душу каждого читателя (тех, кто слишком почтительно относится к авторству и к авторам, можно игнорировать, так как они предвзяты и не могут быть объективны), особенно – современного читателя. Какая забота о свободе человека! Хочется пожать руку каждому, кто освободил нас от гнёта чужих мнений и отправил нас в полёт творческого чтения! Ура! Кто устоит перед такой железной аргументацией?! Я так и вижу, как длинная очередь авторов записывается на обучающие треннинги по свободному прочтению собственных произведений, которые организованы предприимчивыми критиками или простыми любителями. Можно даже по закону обязать авторов изучать собственные произведения на специальных семинарах по "полифоническому прочтению", которые можно доверить обаятельному Игорю Волгину. Пусть Сорокин, Шишкин и Пелевин раз в полгода поработают над своим мировоззрением, хоть немного приближая его к своему-несвоему миросозерцанию, глядишь, и писать лучше станут.

И правда, неужели Н.В.Гоголь лучше понимает то, что он написал, чем делает это В.Г.Белинский или Юрий Манн?

Неужели Павлу Басинскому нечего сказать Льву Толстому?

Как может опровергнуть Лев Николаевич мнение Виктора Топорова, что "всё действие "Анны Карениной" происходит в спальне"? Раз именно это тот прочёл в романе?

Автор умер для того, чтобы родился читатель!

Можно даже усилить этот тезис: для того, чтобы родился читатель, надо убить автора!

Читай так, как можешь прочесть только ты один, и только тогда твоё прочтение станет общественной ценностью, - максима современной критики. Отвоёвывая свободу читателя ценой жертвы автором. Не кажется ли вам это странным? Разве свобода вообще имеет цену? Нуждается в жертве? Зацветает только на кладбище? Откуда такой кровожадный индивидуализм? Конечно, с запада, собственно, откуда он и пришел. Но то, что хорошо для немца, для русского смерть. Убивая автора произведения, мы убиваем наследие человека, накопившего некоторый опыт до такой степени, что он становится, хотим мы этого или нет, знаем мы об этом или нет, нами самими! Наследие Гоголя и Толстого живёт не в последовательностях чёрточек, закорючек и точек, а в нас самих как тот человеческий опыт, который заставляет (или помогает, как отнесёшься) нам видеть, переживать, помнить, думать и т.д. именно этим, а не другим образом. А вот узнать о том, что благодаря им уже живёт в нас и чем мы являемся, мы можем через чтение их произведений. Но самое интересное заключается в том, что мы можем узнавать себя и действительно узнаём себя как живых наследников Гоголя и Толстого, вообще ничего не читая!

Написав "Миргород" и "Анну Каренину", Гоголь и Толстой сделали нас такими, какие мы есть. Поэтому мы можем и не читать эти произведения. Авторы не умирают до тех пор, пока живы мы, даже если мы читать не умеем.

Мы можем не читать ни "Прощальную повесть", ни "Войну и мир".

Мы уже есть и Гоголь, и Толстой.

Впрочем, в цикле "Совершенного мышления" этой теме уделено достаточно много внимания. Учитывая разницу русской и западной культурных матриц, можно сформулировать, что на западе "смерть автора" нужна для того, чтобы смогло произойти самоопределение, самоидентификация читателя. В западной культуре идентичность человека рождается в столкновении с другой идентичностью, через опредмечивание другого, которое позволяет опредметиться самому. Читатель узнаёт другого как не-себя, как некий предмет, по отношению к которому можно самоопределиться, сориентироваться в собственном положении, установиться как самость. Через войну с ним.Так герой Бальзака относится к расстилающемуся перед ним городу - "теперь между тобой и мной".

В русской матрице самоопределение, нахождение идентичности происходит по совершенно другой формуле. Через узнавание другого как себя самого, не через отталкивание, а через слияние с другим. Мы смеёмся Хлестакову и плачем Платону Каратаеву, когда узнаём себя в них, когда становимся ими, когда достигаем состояния неразличимости, слитности, единства. "Вся страна как один человек", по Гоголю.

Ещё недавно Белинский-Добролюбов и наследовавшая им советская критика, а сегодня Долин и К предлагают нам игнорировать авторов, то есть самих себя, какие мы есть, с тем, чтобы мы нашли себя такими, какими мы можем, хотим и т.д. стать.

Долиным надоело спотыкаться об Пушкина и Гоголя. Они хотят спотыкаться только об самих себя. Станут ли они нашими авторами или нет, значения не имеет, потому что каждый из нас может спокойно вытереть об них ноги и идти своей дорогой, ведь скальпель критика уже вживил в наши собачьи мозги железу человекоподобия и теперь мы можем всё, что можно существу с собачьим сердцем.