Создан для блаженства (под редакцией Льва Пирогова)

Драма в трех действиях

Начало

Окончание.

Явление 1

Глеб, Наташа, группа посетителей.

На заднике – почечуевская мемориальная церковь. Храм похож
на свежеиспеченное пирожное: выбелен, выкрашен, пускает зайчики
новым крестом. По желтым огонькам свечей за окнами, по редкому
монотонному взбрякиванию колокола можно понять, что храм переосвящен
и действует.

На вытоптанную перед церковью площадку выходит молчаливая группа
людей, числом более десятка; некоторые крестятся. От группы отделяется
Наташа и поворачивается к ней лицом. На девушке суровое одноцветное
платье, волосы ее гладко зачесаны и собраны сзади в пук.

Наташа. Итак, господа, перед вами тот самый храм, посвященный
Алексию божию человеку. Он строился на деньги известного православного
писателя Почечуева, дом которого желающие смогут осмотреть после
литургии. Сейчас мы с вами пройдем внутрь и примем участие в общей
молитве. Будьте любезны привести себя в надлежащий вид.

(Она достает из рукава «газовую» косынку и повязывается.
Другие женщины тоже вытаскивают кто платок, кто косынку; мужчины,
наоборот, обнажают головы.

Наташа (осматривая группу). Все готовы? Хорошо… (вытягивает
шею). А вы, Глеб… да, да!.. я вас вижу, не прячьтесь.
Вы, Глеб, можете дождаться меня в лесопарковом отделе.

Наташа запускает своих подопечных в церковь, сама же,
прежде чем войти последней, посылает Глебу воздушный поцелуй.
Он остается один.

Глеб (про себя). Вероятно, я отсутствовал очень долго,
ибо странные нахожу во всем перемены. Все эти платочки, запах
ладана… И Наташа! Что с ней стало? Где ее улыбка, где игра глаз,
где девичья победительная удаль?.. (Внезапно воодушевляется).
Но верь, любимая, как бы то ни было, в душе моей ты не померкла!
Сейчас я пойду в лесопарковый отдел и буду ждать тебя, сколько
бы ни пришлось! (Уходит).

Явление 2

Глеб, Вадим и Кондрат.

Площадка перед домом Почечуева. Кондрат рубит дуб.

Кондрат. И-ээх!.. И-ээх!..

Из-за кулис выходит Глеб. Увидев Кондрата, бросается к
нему.

Глеб. Безумец! Что ты делаешь?!

Кондрат. Гы-ы… (поворачивается к Глебу
с топором в руке).

Из-за дуба показывается Вадим. На нем яловые сапоги, заправленные
в галифе, и френч без погон. Сам он, по прежнему, длинноволос
и небрит.

Вадим. Кондрат, что там такое?.. А, это ты, Глебыч! Здорово.

Глеб (возмущенно). Что же вы, братцы, творите?
Этому дубу двести лет!

Вадим (пренебрежительно). То-то и есть, что двести.
Отшумел свое, мертвечина стоячая. Теперь мы его, значит, в раздел
пустим.

Глеб. Как это в раздел? Ведь под ним сам Почечуев
сиживал!

Вадим. И Почечуев твой – тоже мертвечина. Нету
в нем сегодня никакой актуальности.

Глеб (потрясенно). В голове не укладывается…
Но что же здесь будет вместо дуба?

Вадим. Не знаю… думаю пока. Что-нибудь охренительное.

Глеб. Какое, говоришь? А вот я пойду расскажу
про ваше бесчинство!

Вадим (с усмешкой). Валяй, иди… (Кондрату).
Ну ты, дурак, чего рот разинул? Руби давай!

Глеб, схватившись за голову, уходит.

Явление 3

Глеб, Шубина, Каценельсон.

Комната лесопаркового отдела. Шубина сидит, как всегда,
в кресле, а на топчане лежит Каценельсон и пускает мыльные пузыри
из детской пластмассовой пробирки.

Шубина. Как вы мне надоели, Каценельсон, со своими пузырями!
Сходили бы лучше за пивом.

Каценельсон. Я вам не посыльный. Я кандидат филологии.

Шубина (с досадой). Тогда хоть бы пузыри не пускали,
раз кандидат.

Дверь в комнату распахивается, и на пороге появляется Глеб.

Глеб (взволнованно). Шубина! Шубина! Что там у вас происходит?

Шубина. Где?

Глеб. Дуб рубят!.. Дуб почечуевский…

Шубина. Во-первых, здравствуй.

Глеб. Дуб рубят…

Каценельсон (приподнявшись на локте). Ах, это
вы! Блажен, кто э… Почечуево посетил в его минуты роковые.

Шубина. Глеб, где ты пропадал? Наталья о тебе
спрашивала.

Глеб (растерянно, показывая пальцем себе за спину).
Там дуб рубят… Мне нездоровилось.

Шубина. Ты болел?

Глеб (уклончиво). Болел, но теперь все в порядке…
Но вы (обращается к Каценельсону)... как вы можете
возлежать безучастно? Сегодня они дуб рубят, а завтра вашу экспозицию
разгромят.

Каценельсон (меланхолически). Уже разгромили.

Глеб. Как?!

Шубина. Как слышал, Глебыч. Была экспозиция,
а станет инсталляция. В Главном доме теперь Вадим командует. А
его (показывает на Каценельсона) сюда турнули.

Глеб (изумленно). Ничего не понимаю… Почему Вадим?

Шубина. Кто бы понимал… У нас после Олимпиады
все кувырком пошло.

Каценельсон (желчно). Что тут непонятного? Экспонаты
распродали, – надо же теперь чем-то место занять.

Глеб. Кто распродал?

Шубина. Фирма «Бобков и сыновья». У них теперь
офис на месте нашего бывшего сортира.

Глеб. И как же вы теперь?

Шубина. По нужде? В лесопарк бегаем.

Глеб. Да нет, я о другом…(Вздыхает).
Блажен не я, а мой друг Чарльз, который уехал. Славистикой лучше
заниматься подальше от России.

Явление 4

Те же и отец Нектарий.

На пороге появляется священник в облачении, с большой
бородой.

Священник (густым голосом). Мир вам!

Шубина. Здорово, Барабулькин.

Глеб (с удивлением заглядывая священнику в лицо).
Барабулькин, это вы?

Барабулькин (сильно ударяя на «о»). Я, сын мой.
Отец Нектарий Барабулькин.

Глеб. Так это ваше заведение – платочки, общие
молитвы?..

Нектарий (поглаживая бороду). Мое, с Божьей помощью.

Глеб. Тогда как же вы терпите такое святотатство?
Дуб почечуевский рубят; в Главном доме какие-то инсталляции устраивают!

Нектарий. Это Протасов, изувер, попускает – мне
в противность. Ничего, даст Бог, нынче же удалим нечестивца. Вечор
на общем соборе подвергнут будет персональному охужденью.

Глеб. Да ведь дуб-то они уже срубят!

Нектарий (поднимает палец). Дуба сего им вовек
не срубить! Топоры обломают.

Шубина. Это, стало быть, у нас сегодня опять
собрание?

Нектарий. Собор, дочь моя. А завтра, не забудьте,
все на репетицию.

Шубина (недовольно). Вот еще затея – спектакль.
И так цирк кругом.

Глеб. Спектакль? Выходит, батюшка, вы лицедейство
поощряете?

Нектарий. Сие лицедейство православное, направленное
к возрождению духовности. «Крещение киевлян святою княгиней Ольгой».

Шубина. Кстати, Ольгу твоя Наталья будет представлять…
Да вот и она! Исполать тебе, княгинюшка!

Явление 5

Те же и Наташа.

Наташа появляется за спиной отца Нектария. Каценельсон
на топчане принимает вертикальное положение и приглаживает волосы.
Посторонившись, батюшка пропускает Наташу в комнату, и протягивает
ей для целования свой наперсный крест. Она, сделав вид, будто
не заметила поповского жеста, подходит к Глебу.

Наташа. Рыцарь мой! Где вы были так долго? Видите, меня
в ваше отсутствие постригли в монахини.

Глеб. Я странствовал… (С мукой в голосе).
Простите меня! (Берет ее руку в свои ладони).
Но как вы им позволили? Вы, конечно, и теперь прекрасны, но… это
платье, эта прическа…

Наташа (печально). Посудите, каков был мой выбор?
Либо в бобковский вертеп, либо к Нектарию, в овцы божьи. (Она
вынимает заколку и встряхивает головой; волосы ее рассыпаются
по плечам). Прическу ведь можно переменить, а потерянную
честь не вернешь.

Глеб (опускается на колени и целует девушке руку).
Сколько в вас чистоты… сколько здравого смысла!

Сцена целования руки несколько затягивается, и присутствующие
начинают испытывать неловкость. Каценельсон откашливается; Шубина,
заведя глаза, что-то свистит; Нектарий со словами «так-так» снимает
камилавку и чешет темя. Наконец Глеб поднимается, и все облегченно
вздыхают.

Нектарий. Ну и слава Богу!

Явление 6

Глеб, Наташа, сотрудники музея, фирма «Бобков и сыновья».

Трапезную, то есть бывший холл бывшего советского отдела,
можно узнать по сохранившемуся в углу бюсту Почечуева. Теперь
это вотчина отца Нектария. В красном углу икона с лампадой; на
подоконниках цветы и образа. Вдоль стен устроены лавки, как в
боярской думе. Посередине длинный стол; на столе самовар, блюда
с пряниками и кренделями, накрытые вышитыми салфетками. По лавкам
сидят сотрудники музея; они молчат, либо тихо перешептываются.
Отдельно от других, на двух стульях – Протасов и Бобков. Вид у
обоих несвежий; костюмы их помяты, и в посторонних пятнах. Отец
Нектарий за столом; читает какие-то бумаги.

Рука об руку в трапезную входят Наташа с Глебом; садятся на лавку
с краю. Следом Шубина вводит упирающегося Каценельсона; эти тоже
после короткой борьбы садятся.

Нектарий (Встает; осеняет собрание крестным знамением).
Православные! (Стучит по самовару). Прошу смирения!..
Долг велит мне огласить собору сей вопиющий документ. (Читает).
«Настоятелю почечуевской церкви… Алексия… тра-та-та…» Ага!.. «Этой
ночью со вчерашнего на сегодня, дождавши, как взойдет луна, я
с кобелем Вермутом выступил на обход периметра. Довожу до сведения:
везде все было тихо, но около вверенного Вам храма кто-то блевал.
Пес их не взял. Когда подошли поближе, он мне приказал: «Открывай,
сукин сын!» Еще с ним были две мамзели из бухгалтерии, обое простоволосые
и голые, как ведьмы. Несмотря, что храм опечатан, гражданин Протасов
при мне сорвал пломбу и незаконно проник в помещение. На мое замечание,
что надо себя вести, сбил мне фуражку и сказал: «Как стоишь, дурак!»
Потом указанный Протасов взошел на амвон и служил потешный молебен,
а эти бесстыдницы строили смешки и крестились ниже пупа. Силу
я применять не стал, так как ночь была прохладная, и мамзели сказали
сами, что озябли. А когда уходили, он залепил пломбу своим пальцем
и сказал, чтоб я не сомневался. Записано собственноручно, Божией
милостью сержант Рыжов».

Нектарий заканчивает чтение при гробовом молчании собора.
После паузы трапезная наполняется гулом негодования. Слышны выкрики:
«Позор!», «Бескультурие!», «Долой его!» Протасов на своем стуле
съеживается, никнет головой.

Нектарий (стучит по самовару, утихомиривая собрание).
Прошу смирения, братья и сестры! Голосую вопрос: кто за то, чтобы
за действия, несовместимые со званием православного христианина
и директора, предать гражданина Протасова анафеме?

Одобрительный шум. Руки над лавками вздымаются, подобно
частоколу.

Нектарий. Принято единогласно. (Торжественно).
Объявляется Протасову Иван Степанычу анафема! Ключи от сейфа и
кабинета сдать отцу Нектарию. Аминь!

В зале рукоплескание. Протасов встает, утирает набежавшую
слезу.

Протасов. Чему радуетесь, бараны? Мракобесу себя в руки
предаете! Еще вспомните, при ком лучше жилось – при Протасове,
иль при нем (кивает на Нектария)… (Подходит к столу, швыряет
ключи). Эх, Барабулькин, я ж тебя в люди вывел… (согбенный,
покидает трапезную).

В зале шум, разговоры.

Нектарий. Тихо, православные! Это еще не все. По второму
вопросу выступить хотела Варвара Михална.

Варвара Михайловна (встает; в сильном волнении).
Я прошу отставки!

Голоса. Что?.. Что она говорит?..

Варвара Михайловна (громче). Я прошу отставки!
Потому что фондов в музее больше нет, и заведовать мне больше
нечем.

Шум.

Нектарий. Достояние утрачено! Призовем же справедливые
кары на головы кощунственных расхитителей! И пусть свершится возмездие
… Внимание!

Явление 7

Те же и менты с Вермутом.

Нектарий хлопает в ладоши. Из-за кулис появляются менты
– студент и рыжий; с ними пес Вермут.

Мент-студент. Всем оставаться на своих местах! Ввиду
полного исчезновения всех единиц хранения, проводится следствие.
(Отстегивает у пса поводок). Вермут, ищи!

Вермут подбегает к Бобкову, нюхает его и поднимает лай.

Мент-студент. Преступник изобличен! (Рыжему). Взять его!

Рыжий мент, подойдя к Бобкову, кладет ему руку на плечо.

Рыжий мент. Пошли, Палыч, в кутузку. Погулял, и будя…

Бобков. Собаку подучили! Я требую адвоката!

Рыжий. Не переживай, Палыч, будет и адвокат тебе,
и какава с чаем… Вставай давай!

Мент, ухватив Бобкова подмышки, заставляет его подняться
со стула и тянет за кулисы. Тот упирается.

Бобков. Сыны мои, слышите ли меня?!

Бобковы-младшие, сидящие среди прочих на пристенной лавке.
Слышим, батя!

Бобков. Выручайте, горит наша фирма!

Бобковы-младшие (перемигнувшись меж собой). Дураков
нет, батя. Тебе судьба на нары, а мы валим на Канары!

Бобкова уводят, а его сыновья встают и быстро уходят за
противоположную кулису.

Явление 8

Те же.

Те же, там же, но в мизансцене произошли существенные
перемены. Лавки вместе с музейцами придвинуты к столу, который,
словно по волшебству, изобильно расцветился закуской: вареным
картофелем, капустой, огурцами, рыжиками, опятами. Из напитков
– несколько бутылок водки и кувшин с компотом. Кренделя и пряники
до чая усланы на край стола. Самовар гудит на полу в углу; полубосой
Кондрат раздувает его сапогом.

Нектарий. Итак, почтенный Любохинер, благословляю вас
исполняющим обязанности директора.

Любохинер встает и низко кланяется.

Нектарий. Давайте миром это дело и отметим… Однако прежде
народ желал бы услышать, какая будет ваша...

Любохинер. Концепция?

Нектарий. Вот именно… И как у вас насчет вероисповедания?

Любохинер (размашисто крестится). Обращен в православие
третьего дни.

Голос из-за стола. Жид крещеный – вор прощеный!

Любохинер. Благодарю за доверие. А концепция
наша будет простая: надобно воротить жизнь нашу к истинным корням
народным. Кстати, к этому призывал наш бессмертный классик. (Жест
рукой в сторону почечуевского бюста). Вслушайтесь, коллеги,
как звучит его фамилия: Поче-чуев… Значит, почву чуял. Надобно
издать приказ – Шубиной с Каценельсоном завтра же идти в лес,
драть лыко для новой экспозиции.

Каценельсон. Это антинаучно! Почечуев не был
славянофилом! Вы Лысенко от литературоведения!

Неожиданно в трапезную возвращается один из стриженых
бобковских сыновей. На нем уже надеты шорты, рубашка-«апаш», солнечные
очки.

Стриженый. Что, уже лаетесь, умники?

Шубина. Не твое дело! Канай на свои Канары!

Стриженый. Ага… только вот ее с собой прихвачу.

Не давая никому опомниться, он быстро подходит к Наташе,
хватает ее на руки и несет за кулисы. Глеб вскакивает и бежит
за ними.

Любохинер. Браво! Похищение Европы!

За кулисами слышны вскрики, звуки борьбы. Спустя короткое
время, Глеб выводит своего противника за шиворот; левый глаз стриженого
украшен густым синяком. Следом возвращается Наташа, обдергивая
платье. Глеб пинком отправляет бандита за дверь. Трапезная рукоплещет.

Любохинер. Браво, юноша, вы герой!.. Однако, на чем мы
остановились?..

В это мгновение трапезной снова появляется стриженый –
тот же, но без фингала.

Стриженый. Ухожу, ухожу… только вот ее с собой прихвачу.

Сцена повторяется. Не давая никому опомниться, он хватает
на руки Наташу и несет за кулисы. Глеб бросается в погоню. За
сценой – вскрики, звуки борьбы.

Спустя минуту, стриженый выходит с расцарапанным лицом, волоча
за шиворот Глеба. Следом возвращается, обдергивая платье, раскрасневшаяся,
разгневанная Наташа.

Наташа (стриженому). Отпусти его, мерзавец!

Стриженый выпускает Глеба; тот кулем оседает.

Стриженый. Чтоб вам всем передохнуть! (Плюет
на пол и выходит вон).

Глеб поднимает голову. На лице его под глазом зреет густой синяк.

Глеб. Наташа, где вы? Как вы?

Наташа (подхватывает его подмышки, помогая подняться).
Вы целы? Спасибо, милый Глеб, без вас бы я с ним не справилась.

Любохинер. Однако, господа, на чем мы остановились?

Явление 9

Те же и Вадим.

Вадим (входит в трапезную). Вы тут болтали про
какое-то лыко… А у меня, между прочим, есть договор на инсталляцию.

Любохинер. Никто не знает, что вы там городите.

Вадим (важно). Что надо, то и городим. Почечуеву
вашему мемориал.

Варвара Михайловна. Но как же вы сумеете? Ведь
артефакты все расхищены.

Вадим. Один остался.

Варвара Михайловна. Не может быть.

Вадим. Этот артефакт у вас не числится - он возле
церкви похоронен.

В трапезной – общий возглас изумления.

Каценельсон. Если я правильно понимаю... это что же...
вы хотите его самого?.. (Хватается за лоб).

Вадим. Ну да. Завтра Кондрат вашего классика
откопает, и прямо в гробу выставим его, как есть. Увидите, какой
он бессмертный.

В наступившей тишине – стук упавшего тела. С Каценельсоном
обморок. Женский возглас: «Господи Иисусе!»

Вадим. Публика повалит, смекайте! Телевидение!

Нектарий (встает; грозным голосом). Изыди!

Вадим (недоуменно). Что?

Нектарий (топает ногами). Сгинь, святотатец!!

Вадим (обиженно). Ах вы так… (Хватает
чью-то рюмку со стола и опрокидывает ее в рот). Ну и
хрен с вами! Мракобесы вы, мракобесы и есть! (Уходит,
гремя сапогами).

Явление 10

Глеб и Наташа.

Вид на трапезную извне, со стороны крыльца. По всему судя,
вечереет: свет над сценой приглушен, окна здания желтеют изнутри
электричеством. Дверь трапезной открывается, выпуская наружу Глеба
и с ним вместе шум людских голосов, но тут же закрывается снова.
Голоса отсекаются, а Глеб остается на крыльце. Он закуривает и,
прислонясь к колонне, погружается в задумчивость.

Глеб (после продолжительной паузы; про себя). Ну, дела…
Почечуев, верно, ворочается в гробу. Вообще, сдается мне, весь
мир вертится… Или я выпил лишнего? (Обнимает рукой
колонну и снова погружается в раздумья).

Глеб (вдруг воодушевляясь, бьет по колонне ладонью).
Неправда!… Отныне в жизни у меня надежная опора. Пусть недоумки
срубят все дубы окрест; пусть я погибну сам, и гроб мой выставят
для инсталляций, – два слова «Глеб, милый» со мной останутся и
после смерти, как вечности пароль! (Сильно затягивается).

В эту минуту на крыльцо выходит Наташа.

Глеб. Наташа!

Наташа. Глеб!

Глеб. Сейчас я подумал… я подумал, что узнал
имя у любви.

Наташа. Возможно, я тоже его знаю. Но пойдемте
в трапезную.

Глеб. О, нет – этим бредом я сыт по горло. Сейчас
я полон другого впечатленья – чистого. Чтобы не замутить его,
я должен остаться один. Теперь пойду – куда, не знаю, и стану
думать. Я буду думать только о вас, любовь моя.

Наташа. Но мы ведь еще увидимся?

Глеб. Да. Как только в моей душе освободится
место для новой порции счастья.

Наташа. Пусть оно освободится к завтрашней репетиции.
Мы с вами могли бы потом погулять в парке и поговорить о наших
чувствах. Быть может, даже, вы отважитесь сделать мне предложение.

Глеб. Вы предлагаете мне сделать вам предложение.
Это знак поощрения! Что ж, за время нашей разлуки я постараюсь
найти слова, способные тронуть ваше сердце. Я разъясню вам суть
дела.

Наташа. Тогда расстаемся до завтра?

Глеб. Только физически. Образ ваш я уношу с собой.

Наташа. Тогда унесите и это… (целует
его в губы).

Явление 11

Глеб.

Ночь в лесопарке. Лучи лунного света голубыми лентами,
инде бахромой свисают с древесных крон. На сцене едва видна давешняя
скамья в форме полубревна, прикопанная у подножия сосны. На скамье
– фигура сидящего человека. Вот лицо человека озаряется оранжевой
вспышкой: он прикуривает. Это Глеб. Зажигалка гаснет, и только
остается мерцать огонек зажженной сигареты.

Глеб (про себя). Я обещал Наташе найти к завтрему слова,
чтобы выразить в полноте свои чувства. Как я самонадеян! Чувство
нелегко поженить со словом – они слишком разного происхождения.
Память кишит любовной фразой, но все сплошь заимствованной, неживой.
Мертвечиной, как сказал бы Вадим. Да и точно ли любовь нуждается
в словах? Сердце мне подсказывает, что любовь требует иного подверждения.

Голос из зрительского зала. Брось усложнять,
парень! Девушка тебя одобрила – вишь, даже поцеловала. Скажи ей
просто: хочу, мол, жениться. А там и по-иному подвердишь.

Глеб. Но как мне выразить то, что больше меня
самого, – ведь любовь моя безмерна!

Голос. Не бери в голову. Любовь, брат, сама себя
выразит.

Глеб. Вы думаете?

Голос. Чего тут думать; не с тобой первым… Верь,
парень, все у тебя будет хорошо.

Глеб (про себя). Все будет хорошо…(Повторяет,
как заклинание). Все будет хорошо…

Явление 12

Глеб и все остальные.

Берег речки Воли, омывающей Почечуево. Пойменная отлогость
переходит в более крутой зеленый склон, скрепленный корнями облепивших
его деревец и кущиц. Наверху выглядывают крыши усадебного комплекса,
и выше других – церковный купол с крестиком. На берегу собралось
довольно много народу. Это сотрудники музея, одни из которых должны
принять участие в готовящемся представлении, а другие пришли зевать
и давать советы. Здесь же и Глеб, примкнувший, естественно, к
зевающим.

Распоряжается актерами отец Нектарий. В данную минуту он что-то
втолковывает «представителям недружественных конфессий» – «католику»-Любохинеру,
«иудею»-Каценельсону и «мусульманину», которого, обмотав голову
полотенцем, изображает Шубина. Поодаль кучкуются одетые в одинаковые
льняные балахоны Кондрат, два мента и две женщины из бухгалтерии
– это «киевляне», согнанные на «крещение». Покуда Нектарий отвлекся,
«киевляне» без команды начинают с хихиканьем раздеваться, и остаются
– мужчины в трусах неодинаковых фасонов, а женщины в кружевных
гарнитурах, явно не предназначенных для купанья.

Нектарий («киевлянам»). Вы что, срамники, делаете?! Кто
вам велел заголяться раньше времени?

Кондрат. Гы-ы… (у него образовалась весьма
заметная эрекция).

Нектарий. А, чтоб вас!.. Тогда давайте скорей Ольгу…
(Машет рукой). Ольга! Ольга пошла!

На краю склона показывается всадница на белой лошади и
начинает спускаться к речке. Ольга – это Наташа. На ней красная
парчовая накидка и круглая шапка, отороченная мехом. Сидя в седле,
Наташа старается сохранять царственную осанку, но это ей плохо
удается – даже издали видно, что она трусит. Спустившись долу,
«Ольга» изо всей силы тянет повод. Лошадь, недовольно дернув головой,
останавливается. Повисает незапланированная пауза.

Нектарий («Ольге»). Реплику!

Наташа. Что? Не слышу…

Нектарий. «Во Христа креститеся!»

Наташа. Она меня сбросит! Я боюсь!

Нектарий. Фу ты, беда с ними!.. (Кричит
«киевлянам»). А вы что комаров кормите? Ну-ка все в воду,
живо!

«Киевляне» бегут к речке с визгом и с громким «ура!».
Лошадь пугается их крика, шарахается, пытается встать на дыбы.

Наташа (испуганно). Тпру!

Глеб (выбегая из толпы зевак). Держитесь, Наташа,
я иду!

Он подбегает к лошади; та пугается еще сильнее и, встав-таки
на задние ноги, сильно бьет Глеба копытом. Он падает навзничь.
Наташа тоже валится с лошади в траву и некоторое время барахтается,
запутавшись в своей парче. Поднявшись наконец, девушка бежит к
лежащему Глебу и склоняется над ним. Глеб, привстав на локтях,
что-то пытается ей сказать.

Наташа. Я вас не понимаю!

Лошадь, сама сконфуженная своей выходкой, тоже подходит
и сует морду, будто прислушиваясь. Глеб из последних сил что-то
шепчет и, откинувшись, испускает дух. Наташа бьет лошадь по щеке
и разражается рыданьями. К месту происшествия сбегаются музейцы.

Шубина. Наталья, что с Глебом?

Наташа (сквозь слезы). У-умер…

Шубина. А перед смертью – что он сказал?

Наташа только машет рукой и плачет пуще.

Шубина. Ну все-таки?

Наташа. Он сказал… он сказал: «Все будет хорошо»…
Только я теперь сомневаюсь.

Шубина. А ты не сомневайся, он верно сказал.

Наташа. Нет…

В толпе голоса: «Не сомневайся, Наташа!», «Все будет хорошо!»

«Киевляне» (продрогшие; вылезая на берег). Все будет
хорошо!

Нектарий. Веруй, дева, все будет хорошо! (Срывает
с себя бороду и машет ею в сторону церкви). Колокола!

Раздается благовест и разливается, затопляя сцену и зрительский
зал. Занавес опускается.

Конец