Комментарий |

Цветы и птицы Наталии Азаровой и Алексея Лазарева (к выходу совместной книги поэтессы и художника)

Цветы и птицы Наталии Азаровой и Алексея Лазарева

(к выходу совместной книги поэтессы и художника)

Цветы могут превращаться в птиц, а птицы в цветы. Однако это явление
каждый раз требует новых обоснований и доказательств! Как это
происходит, или может происходить?

Допустим, посредством пения – растягивания, пропевания слова –
слова на свободе и слова под ударением, выявлением созвучий, проступанием
слова в слове:

оставь
оступись
и пусть
станет птением
пением тени
сонная опись птиц оперения
солнцем остужена в жуть

(в цвете есть перья)

Пример, как могут совершаться такие превращения. Тень
здесь входит в пение и все вместе становится птением.

То есть новым словом, способным выразить еще секунду назад невыразимое.
Ответ на вопрос В.А. Жуковского – «невыразимое подвластно ль выраженью?»

В принципе, вероятно, нет, но искусство – это всегда попытка.

Кажется, что возможности чрезвычайно ограничены: каноном, параметрами,
то есть рядом условностей... НО... новый художник появляется затем,
чтобы опровергнуть предыдущее утверждение. И не только чужое,
но и свое. Потому что создаются новые условности – внутри собственного
творчества.

Наталия Азарова исподволь меняет стиль собственного письма. Или
скорее она интуитивно записывает новое, диктуемое ей. Вот посмотрим:

окна:
над-( )
весенним птением
мост
весенний
устье
под-мост( )
птичьей тенью
когда
истоки
теплеют( )
остаток
всегда-неизвестен

(	подснежники   □	) 
	ландыши          □

Расподобление как новая связность. Как будто всего лишь пятна,
однако на самом деле – из пятен складывается картина мира – точно
так мы неотрывно можем любоваться солнечными бликами на воде,
перемещением облаков, и так же на акварелях Алексея Лазарева из
цветовых пятен складываются цветы и птицы с их причудливым оперением.

Здесь в тексте скобки как будто заключают в себе пустоту, но под
основным текстом мы читаем содержание скобок. Мы читаем текст
подряд, но останавливаемся на скобках и бросаем взгляд дальше
– вниз, подобно тому как при чтении текста с примечаниями, переводим
взгляд на сноску.

Вообще отказ от традиционных знаков препинания подвигает на поиск
новых знаков, которые останавливают и в то же время активизируют
внимание. Поэтесса буквально ловит это стремление читателя налету.

В следующем тексте, который начинается строкой «слух расто-плен»
мы попадаем в некий симультанный вихрь слышимого и зримого. Стихотворение
цветное, зрительно-яркое, тут буквы превращаются в лепестки цветка,
в оперение птиц, обретают цвет моря, увиденного сквозь ресницы.
Эти превращения пробегают перед нами за какие-то секунды, но уже
остаются, что-то меняя в нашем восприятии.

Фонетическое напряжение в стихах нашего автора играет особую роль:

рта тоска по влаге
произнесения 
букв

Тут есть определенная нарочитость, ибо Наталия как филолог знает,
что «буквы мы видим и пишем, а звуки слышим и произносим». Как
будто специально отходит от профессионального представления в
сторону профанного. Впрочем, подобные демонстрации она проводит
и с орфографией – слитные написания частиц, предлогов (какбудто,
начто, илиже
), фонетическая запись (пытаетца).
И вот здесь она хочет произносить именно буквы, возможно, как
что-то более явное, видимое. А может это все из того же посыла
превращений (пре – вращений):

зародыш птицы
из цветка

Буква как обозначение звука – внутренним слухом мы уже слышим
звучание.

И внутренним зрением увиденное передать графически. Например,
как в этом стихотворении, напоминающем по графическим очертаниям
птичку:

                  очень пти-
              чей мелкий ще-
      будто в мобильной тру-
        бег в город
                     пичуги

Птицы, разумеется, присутствуют в такани книги густыми, постоянными
нитями, равно как и цветы.

         птитца
       пытаетца
    пошевелитца

Обращу внимание на это начальное П, в котором очевидно сосредоточена
какая-то превращающая сила (надо посмотреть, что означает у Хлебникова
начальное П !).

Но вообще соовершенно необязательно разгадывать все образы, шифруемые
поэтом.

Кажется, наш автор тоже так считает и даже немного иронизирует
по этому поводу в тексте, названном «загадки», к которому даны
и «отгадки», в перевернутом виде, словно в детской книжке или
отрывном календаре!

Еще вот о чем. Стихи Наталии Азаровой не так давно появились на
горизонте читательского внимания. (В «Журнале Поэтов», в <ссылка
href="http://www.futurum-art.ru/">«Футурум-арт» </a>
и обширная подборка в научно-поэтическом сборнике «Поэтика исканий,
или Поиск поэтики»-М.,2004, наконец авторская книга совместно
с Алексеем Лазаревым, с его графикой на прозрачных листах – «Телесное-лесное»).
Они не прошли незамеченными. И обращают на себя внимание в том
числе своими касаниями с довольно определенным все-таки кругом
авторов – это Айги, Альчук, Мнацаканова, может быть, Сапгир, Холин...

Поэтессе близка компрессивность письма, преобразования – превращения
– вращения.

Но вот что интересно мне как читателю довольно хорошо знакомому
с творчеством названных авторов: Наталия Азарова нашла свою линию
текстового развития в этом предельно сжатом пространстве. Это
не так просто. Здесь слишком много уже перепробовано, со времен
раннего авангарда – до сегодняшних дней: от легкого нарушения
обыденной логики до полного асемантизма. Затем добавились еще
симулятивные процессы, проходившие под обозначением «посмодернизм»,
которое надо признать главным симулякром. Поскольку это определение
пытались сделать основным для целой эпохи и подверстать под него
все невозможное!

Так вот, в «Цветах и птицах» мы видим возврат почти к потебнианскому
(естественно восходящему к гумбольдтовскому) пониманию слова.
Наталия Азарова отстраняет лирическое начало и устремляется на
поиск «новой земли» для поэзии, которую я бы определил как объективированный
семантизм. При этом лирическое не исчезает, а оказывется спрятано
внутри, как тайный огонь жертвенников или «спокойных» вулканов...

Эта ситуация позволяет говорить о том, что авангардистская поэтика
оказалась не такой быстроисчерпаемой, как это продолжает представляться
ее противникам, проводящим время в неустанных похоронах авангарда.

Интересно наблюдать, как в книге «возникают свежие шифры». Визуальные
образы здесь отражаются в вербальных и наоборот. Взаимопревращения.
Когда возникают «россказни песка», «ракушковая беспечность частей
слуха», «густовертни гроз» ...

Здесь три ударения в одном слове дают возможность трижды его артикулировать,
выбирая каждый раз новый звукосмысл – «стрéкóзúные».
И откуда-то из глубины времени выныривает «цитата тацита» вместе
с «малыми словами» – «пти – ци».

Со всеми этими «намеками слов» (В.Хлебников) перекликаются отпечатки
цветов и птиц – легкий полет красок, намеки очертаний, почти готовые
формы мгновенно изменяются в другие, еще неведомые, в творящий
хаос (см.: Ю.С.Степанов. Хаос и абсурд в поэтике авангарда.– Поэтика
исканий, или Поиск поэтики. М., 2004, с.13-16, более полно в его
книге «Протей. Очерки хаотической эволюции»-М.,2004).

Неустойчивость словесных и цветовых связей, игра акцентов – все
это создает ощущение сотворяющегося на наших глазах. Не
конечности, не необратимости, не-не! Где
формант «не» не (!) является отрицанием, а возможен к утверждению.
Где поэт и художник становятся персонажами собственных созданий,
но не в смысле «лирических героев», а в смысле эпицентрических
фигур – вокруг них вертится вихрь слов и красок. И надо только
выхватывать из пространства и тут же наносить на лист бумаги,
пока не поблекли, не остыли, не выветрились, не потеряли первоначальной
свежести все тех же шифров.

Возможно, здесь присутствует в какой-то мере восточная традиция
– дальневосточная, уточним. И еще уточним – китайская. Ибо «цветы
и птицы» – это жанр в китайской живописной традиции – хуаняо.
В новое время крупнейшим автором в жанре хуаняо был Ци Бай-ши.
Сама традиция сильно фундированна конфуцианством, что отражено
в знаменитом художественном трактате «Слово о живописи из Сада
с горчичное зерно». Рациональное здесь вступает в сложные взаимодействия
с интуитивным, мир колеблется на грани постижения/непостижности.

Не будем настаивать и мы на конечности наших наблюдений и интерпретаций,
попытаемся проникнуться методом авторов, последуем за ними и обнаружим,
что цветы и птицы отражаются друг в друге
звуко-буквенными совпадениями: ц-ц, т-т, и-е(и), ы-ы,
включая в-п как близкие – губные образования. Это почти
одно и то же, с небольшими поправками.

А еще отметим такие важные совпадения в фамилиях авторов: Азарова
– Лазарев! Это азарение безусловно приближает
авторов к АЗ, то есть к Академии Зауми, что мы с удовольствием
здесь констатируем.

Таким образом, книгу можно рассматривать и как аналитику естественного,
и как синтетику искусственного (если язык действительно вторичная
моделирующая система!). В этом смысле перед нами открытая книга,
в которой идет постоянное перераспределение элементов, движение,
движ-ение...

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка