Литературная критика

Поэзия: модули и векторы

Стихосложенье <> Стиховычитанье

Вот интересно. Ведь, минула эпоха – непечатанья, трудного пробивания
в печать, годами ожидания выхода книжки, которую непременно изуродуют
«опытные редакторы», а если не доуродуют до конца, то все-таки
будет работка «опытным критикам» для проработки итдтп.

Вадим Перельмутер недавно в журнале «Арион» напоминал об этой
эпохе и замечал, как о новом явлении, об авторской книге, теперь
уже без купюр, без помех. Да, в самом деле мы же помним историю
с Олегом Чухонцевым, который судился с издательством в самое советское
время, чтобы наложить запрет на выпуск изуродованной книги. И
добился своего – книга не вышла.

Невыход книги, получивший определенную рекламу, это между прочим
тоже вполне литературный ход. Но так мы говорим сейчас. А тогда
это определялось по-другому.

Но, собственно, я только хотел напомнить, как трудно было попасть
на печатный станок.

Вспоминаю, как бесконечно тянулась история с выходом первой книги
Вадима. Что-то с ней мудрили. Это было в «Советском писателе»,
я позднее столкнулся с этим издательством, почти не сожалею (хотя
бы как опыт абсурдного), книжка не вышла, но в столовке «Совписа»
можно было недорого пообедать...

Да, наконец, однажды приехав в Москву, я встретил Вадима прямо
на улице и он вручил мне книжицу под названием «Дневник». Стихи
из нее мне были хорошо известны, почти все я прослушал либо дома
у автора, либо во время прогулок с ним по московским переулкам
или же недалеко от его тогдашнего жилья в Сокольниках.

Стихи эти и до сих пор звучат для меня именно в такой авторской
баритональной аранжировке, прерываемые временами трубочной затяжкой,
чирканьем спички или постукиванием трубки по краю пепельницы.

Вообще я придаю большое значению звучанию стиха и даже полагаю,
что полное существо стиха открывается именно только в озвучании.
Но для этого, конечно, надо читать не абы как, а читать!

Вадим Перельмутер именно читает – то есть наполняет стих самим
собой, или можно сказать сам становится на это время протяжения
стиха – им – материей, тканью и одновременно станком, на котором
ткут ткань.

Вадиму, я бы сказал, присуща изначально культура внятности. Эта
«вещь», настолько утраченная, что надо уже пояснять.

И почерк у него такой – абсолютно ясный, хотя и художественный,
индивидуальный, с жирафьими продлениями высоких и низких элементов
букв.

Эта культура впитана таким образом. Поэт себя видит продолжателем
некоей линии русской культуры, которая восходила к его главному
увлечению 19 века Вяземскому, затем делала некий заворот к Случевскому,
потом к Ходасевичу, Шенгели, Тарловскому... и тут уже продолжалась
в живых – Шервинском, Штейнберге...

Ну и известно, думаю, читающему сейчас про Перельмутера, что он
собрал и издал книги названных, а о Вяземском написал особую книгу...

Что касается Шенгели-Шервинского-Штейнберга, то меня как-то изумило
это шелестение имен поэтов, которые ведь почти и не были известны
как авторы, а в основном как переводчики... То есть, вообще-то
они уже тогда, в их время, находились в ситуации, в которой сегодня
находятся по сути уж все – поэзия частное дело. Кого? Допустим,
переводчика с древнегреческого. Или преподавателя Литинститута,
или художника. Если вспоминать умения названных лиц!

Однако, это очевидно, что каждый из них сохранял в себе поэта.

И безусловно, что Вадим Перельмутер именно благодаря поэтическому
дару обладает всеми остальными талантами.

Сюда отнесем в том числе открытие, издание и комментирование Сигизмунда
Кржижановского.

Правда, на выпуск собственных книг остается мало времени. Самая
близкая по времени оказывается уже довольно далеко, в 97 году...
За прошедшие 8 лет кое-что изменилось и в биографии поэта и в
мировом литературном пейзаже, обрелись новые стихи, некоторые
из них проявились в журналах. Но книга 97 года, названная спокойным
словом «Пятилистник» характеризовала особый этап в творчестве
поэта. И не только потому, что поэт, для которого слово имеет
высокое, суровое, степенное значение, вдруг включил в книгу и
свои визуальные опыты, названные рисунками, (я бы все-таки называл
их поэтическими аналогами, потому что, когда поэт рисует, то это
он почти всегда замещает визуальным образом образ вербальный,если
он, конечно, не профессиональный художник, в этом случае остается
вопросом – кто и что и каким образом замещает или возмещает!).

«Пятилистник» в данном случае означает, что в книге пять частей.
Автор сгруппировал стихи таким образом, что части получили сюжетное
наполнение и развитие в одних случаях, а в других – бессюжетность
стала сюжетом. К первым я бы отнес «Лабиринт», составленный из
двадцати одного сонета, а ко вторым, например, «Стихи на полях».
Напомню, что книга сопровождалась авторским послесловием под названием
«Консервативные заметки с цитатами». И поэт в этой книге проявил
себя вроде бы радикальным консерватором. Ведь что такое печатать
сонетный лабиринт в 97 году?! Или название – «Стихи на полях»,
в то время как иностранное слово «маргиналии» уже вошло в кровь
и плоть гуманитариев, а про то, что на листах рукописей оставались
поля, все и думать забыли.

Таких консервативных приветов в построении книги немало, но еще
больше их в самих стихах, где все в порядке со знаками препинания,
прописными буквами в начале строк, полнозвучными рифмами...

Однако за всем этим внешним консервативным обликом от внимательного
читателя не укроется обращения автора к значительному корпусу
модернистской поэзии, в том числе и ее авангардной части. Причем
это обращение может быть как вполне сочувственным, так и полемическим,
что, на мой взгляд, только добавляет остроты стихам Перельмутера.

Но тут я, пожалуй, нарушу постоянство своего обращения к авангардной
поэтике и поговорю несколько о другом. В смысле о другом в поэзии
Перельмутера.

Его принцип – это принцип глубокого погружения. Это попытка проникнуть
и освоить словом, взять то, что не описывается прямым ходом, а
кружением слов, их сплетением, «теснотой стихотворного ряда».
В этом смысле его Лабиринт из 21 сонета наиболее показателен.
Собственно здесь 21 раз предпринимается попытка выяснить стихом
некие онтологические основания того, что с тобой происходит. Этот
безусловный удел поэта преследует нас во времени и пространстве.
Вопрос только в том, как с этим разобраться, какую избрать форму.

Вадим Перельмутер избирает строгую форму сонета, ему видится,
что сама форма может стать движителем мысли в сторону понимания.
И здесь рацио, почти декартовская логика, вдруг вступает в резонанс
с логикой поэтической, неподвластной прямому истолкованию.

В самом деле, что означает вот этот первый сонет «Noli!» ?

Поутру Москва белым-бела.
Звон асфальтовой промерзлой глади.
Пребываю с ближними в разладе,
Ибо погружен в свои дела, -

В те, которых неясна природа
И, как говорится, от народа
Страшно далека... и никому
Ничего не должен, кроме денег.
Не попутчик – только сомгновенник.
И случайный, судя по всему.

На пустынный разворот тетради
Искоса ложится тень крыла.
Погоди, помедли, Бога ради!-
Отойди от моего стола.

Давайте пройдемся по нему вместе с поэтом. Итак, первая строка
– констатация, вторая – развитие зимней темы, однако третья неожиданно
переводит наш взгляд на лирического героя, как говорили в старину,
или субъекта. Дальше идет разъяснение с ироническим снижением
темы. Наконец финальный катрен выводит нас на еще один неожиданный
поворот – по сути отказ от прихода вдохновения в его романтическом
изводе: «тень крыла» собственно и есть этот романтический признак.
Тут впрочем позиция двойственная – «погоди, помедли» – это замедление
и надежда на возврат, но затем решительно – «Отойди от моего стола».

Этот сонет соположен известному пушкинскому «Пока не требует поэта
// К священной жертве...» Как раз «лирический субъект» в этот
момент не готов к «священной жертве», он фиксирует состояние неготовности
и в то же время внутренней погруженности. Восклицание Noli! означает
предупреждение в императивной форме НЕ! (латинское Noli tangere!
– не касайся, не тронь!).

Мы встречаемся здесь с поэтом редкостной дисциплины ума. Неготовность
к записи он обозначает не трагическим жестом, а строгим соотнесением
с природным началом – белизна утренней зимней Москвы, гладь льда
и неясность (якобы!) природы «творческого замысла», вероятно...

Тема, впрочем, не исчерпывается в этом сонете, а продолжается
в следующих, названных как будто нарочно нейтрально – «Передышка»,
«Повтор», «Тень», «Пейзаж», «Совет», «Ветер». Автор тем самым
невольно подчеркивает, что главное происходит на глубине, название
служит своего рода отвлекающим маневром. Допустим, названо стихотворение
«Ветер», ну, ветер вроде и ветер, есть еще метафизический, конечно.
Но здесь речь идет скорее о разрушительном ветре эпохи: «Конец
эпохи, словно ветер с гор...»

Здесь как раз кстати поставить многоточье, ибо затем следует названье
«Формализм», в котором такие характерные строки:

Уже не помнится, с которых пор мы
Привычно выше ценим вещество,
Чем то, что возникает из него.
Тогда как дело в постиженьи формы.

Собственно, к этому все и шло – к постижению формы через вещество
мысли. Поэтическая работа понимается как формулирование, формирование
состояния. Поэт явно обращен здесь к традиции, обостренной еще
в серебряном веке. Приведу здесь ссылку на Ходасевича, которую
делает сам Перельмутер в концептуальной статье «Бедная рифма»,
напечатанной в журнале «Арион» в 2001 году:

«Ходасевич писал о «напряженной формальной работе, проведенной
символизмом на всем его протяжении». О том, что «элементы формы
были приведены в движение, разработаны и выведены из тыла поэзии
на ее передовые линии». Благодаря чему “форма перестала быть безответственной
вспомогательной частью и вновь, как в золотой век русской
поэзии (курсив мой. – В.П.), стала действующей,
ответственной”.

Мне кажется, что эта цитата (с подчеркиванием!) исчерпывающе отвечает
на вопрос об истоках формотворческого напряжения в стихах современного
автора.

Но вернемся к «Лабиринту».

В следующем сонете, названном «Черта», как бы разделяющем цикл
на части, есть слово «времеворот», в котором время действительно
вращается, возвращая нас к первому сонету – «на гололёдный глянец
тротуарный».

Здесь в книге помещен рисунок, где пересекающимися линиями изображены
две фигуры в движении как переход к «Двойному сонету», которому
предпослан эпиграф из Г.Иванова – «...Взаимно искажая отраженья...»
Два текста двойного сонета дают две трактовки состояния, причем
во втором дважды происходит перелом строк, как вообще перелом
судьбы – эпохи...

Предупреждает: ос-
торожно, гололёд!

            И
Июльский день и воз-
ле нас на ряби вод

При этом дважды рифмуется ос с оз, в прямом и обратном порядке,
в первом случае озвончение будит память, во втором оглушение указывает
на отплытие эпохи в никуда:

Июльский день и воз-
ле нас на ряби вод
Речной трамвайчик под
Названием «Форос».

Здесь, кстати, еще один перелом строки, хотя и менее редкий, но
все-таки непременно ощутимый (отрыв предлога от субъекта).

Далее в «Сонете без названия» (что на самом деле является названием)
происходит совмещение нескольких реальностей – той реальности,
которую можно назвать относительной, затем авторской и созданной
художником, в данном случае отсылка к картине Рене Магритта:

Я видел это все. Когда-то. На картинке.
Магритт. Империя ночного фонаря.

«Сонет с цитатами» загадочен, полон аллюзий, цитат, еще и с акростишным
посвящением, как будто уводит в сторону от себя. Но на самом деле
этот сонет становится художественной декларацией и в конце концов
тем самым лабиринтом, через который проходит поэт в конце ХХ –
поэтического – века:

Сбывается, о чем оратор говорил:
Единожды солгав, уже не сыщешь броду...
Разбрасывает лес крапленую колоду,
Где воздух недвижим и пруд уже застыл.
Ежевечерний мрак течет по небосводу...
Юнцу – не по уму, а старцу – выше сил
Блуждать среди миров в мерцании светил.
И волен только тот в нелетную погоду,
Рукою детской чьей запущена была,
Юла кружит еще, скользя на край стола,
Кто, жизни преходя волнуемое поле,
Остался при своих, и жив – чего же боле? – 
В ком искра, то есть дар и света, и тепла
Угаснет лишь тогда, когда спалит дотла...

Оставим историкам литературы и вообще любителям дешифровок опознание
цитат. Скажем только, что к цитатам и различного рода аллюзивно-центонным
образованиям у автора вполне устойчивое и плодотворное пристрастие.
В разделе «Стихи на полях», он даже помещает небольшую подборку
в новом жанре «Центонетты».

В стихах Вадима Перельмутера постоянен гул поэтических эпох. Поэт
как будто нарочно усложняет задачу – собственное письмо прорывается
через эпохи, как росток сквозь почву. «Путем зерна», как говорится.
Не между прочим, говорится Ходасевичем!

В стихотворении «Арифметические строфы» поэт на сравнительно небольшом
– четырехоктавном пространстве разворачивает картину, длинною
в жизнь, если признать, что жизнь (вне зависимости от ее физической
длины) равняется эпохе.

Стихотворение заканчивается риторическим вопросом, как известно,
не требующим ответа. Ответ содержится в самом вопросе. А в данном
случае это еще и подчеркнуто таким образом, что перечисление «умений»
идет не через запятую, а через точку. Что делает содержащийся
в вопросе ответ еще более определенным. Но вопросительность при
этом не снимается, а подвергается «проверке» правилами арифметических
действий, которые волею поэта превращаются в поэтические...

Октябрь ознобом охватил предместья
И листья обесцветил в одночасье,
И для забредших в пустошь мелколесья
Сквозит во всём такое безучастье,
Как будто солнца нету и в помине,
Но регулярно, хоть и ненадолго,
Его по этой слякоти и стыни
Выводит некто в сером на прогулку.

Напоминает миг перед закатом,
Что в жизни только жизнь дается даром –
И то, как выясняется, с возвратом, – 
Пока влечает поток времён, в котором
По мере удаленья от истока
Всё примелькалось – и неотличимы
Порыв от страсти, ужас от испуга,
Вчера от завтра, повод от причины.

И потому не обойтись без риска,
Не уловить границы и предела,
Когда становится гримаса маской, 
Когда одежда прирастает к телу,
Где вместе мы ни в чем не виноваты,
А порознь беззащитны и подсудны –
За лучшие минувшего минуты,
Дабы в дальнейшем не было повадно.

Неужто мудрость – разве что в отказе
Лезть на рожон и вылезать из кожи,
Когда окрест – в отличье от эскиза – 
Есть то, что есть. И не было бы хуже.
Неужто ради самооправданья
Необходимы все мои уменья:
Стихосложенье. Стиховычитанье.
Стиходеленье. Стихоумноженье...