Поэзия

Гермафродит

Из спаржи ногтей
И столба хлороформа
рождается НОРМА.
И ради мольбы, и ради прикола
я — существо обоего пола.
И бледный расстрел точеных коленей — 
изысканность лени.
Надрывный испуг прикрытого века — 
я — соло Эль Греко.

Одиночество

В одиночестве думы становятся жестче
Оскудняется радость, обостряется боль,
В одиночестве как-то все сложней, а не проще,
Может, чуточку горше, может, просто больней.
Дело, в общем, не в боли… Дело вовсе не в ней.
Просто вольному-воля, а в неволе — вольней.

***

Что мне нужно?
Ласк полет,
милой дружбы
переплет.
Блеск лощеных
ровных фраз,
извращенных
блеском глаз.
Сумерек близость,
запах-плен,
Ваша сизость,
мой Верлен,
Ваши сказки,
лес волос,
пульсов пляски,
рук износ.
НОНСЕНС.

Из сборника «Мелодия на "Вы"»

Комната, набитая проказой,
Кола там и всякое дерьмо
Кто-то вам прошепчет перефразой
Кое-кто уйдет в дыру трюмо.
Как тут не вздохнуть утробным вздыхом
Как-то невпопад и невзначай.
Кто сказал, что жизнь — лихое лихо?
Канул в зазеркалье — и прощай.

***

Под дымкой галантной, 
за ширмой китайской,
вокруг — кисея из парчи.
Мой кабриолет —
нетопырь ночью майской
скользит... О, Мефисто,
молчи!   

***

Башлачевы наших душ
Нас зовут на край окон
Независимо от нас,
Не спросив, не оплатив
За проезд в надзвездный мир.
Где билет и где вагон?
Мир ловим и мир бегущ,
Но в обрыв, но на прорыв
Околесицы колес и невинности вина
Одинок покинут сир
Рама-крылья — Геликон
Бесконечности окна...

Мимолётности

Очарование печальных берегов,
Воздушных, палевых и матовых тонов
Во мне разбудят, приглушенные волной
И затуманенные мятой луговой,
Стозвонные колокола мечты,
Восторги встреч и купол высоты.

***

Прощевай, мой задушевный!
До задушенности — мой!
Так бы плакала — царевной,
так бы маялась — княжной,
Беатричами да Дуньками
Из заморских из дворцов.
Только думы мои сунь-ка им!
Подавятся ж до хрипцов! 
Голоса-от отшибет им,
засаднит моя тоска.
Кто ж позрится на ошметки
без лакомого куска?
Да уж ладно, в рвань — исподнем
Исповедуюсь — в исход!
Наворкую в рань, и сводней
голубка пущу в полет.
Пусть к закату от милого
Воротит его «вернись!»
Ан лохмотья ретивого
Уж разбросаны. НЕ-В-ЖИСЬ.

***

А и если бы и душечка,
и родимушка, и сердечушко,
разве уж тогда не душно бы,
ай, вошла в ушко, ай, ушла в ушко?
Покалечены гой сызмальства:
проходи-узко, проходимушко!
Да еще дугой никнет с риз глава
распрекрасного, разлюбезного.
Ай, не будь глухой «не-расслышь-слова»,
не распни его по-над бездною.
Всепрощающий, всевозлюбленный,
пусть — негодная. Силы крестные!
Лишь бы он святой, незагубленный!
Заплуталася, не протиснулась...
Да вот сталося — жертвой купленный.
Упласталась я. Боже! «Присно...» Ась?
Не ослышалась, не мерещится?
«Прощена. Дыши. Любо.»
Вышла. Здрась...
Здравствуй вовеки! Аминь.

***

Напишу сейчас длинный-предлинный стишок,
Чтоб читать его долго-предолго потом,
нарисую в нем мост, хризантему и дом,
а потом интеграл, а потом гребешок.
Будет смыслов в нем тьма и погрешностей ком,
мы с тобою вдвоем и сто грамм задарма.
А еще будет много-премного весны,
шелестения трав и кипения дня.
Разукрашу, поправ все каноны, все сны,
и подите тогда — разыщите меня!
Я в тропическом знойном кипящем лесу
средь лиан и горилл затеряюсь тотчас,
и улыбку с собой в те края унесу,
чтоб хоть чем-то да вывести, подлые, вас!
А потомее прыгну с разбегу в полынь,
захлебнусь ее теплым степящим душком.
И оставлю дела и дожди на потом...
А потом — мягкий душ. А потом — куча дынь.

***

Я куплю Вам роскошный фрак,
будет музыка до зари.
Будет что-то опять не так, 
как хотелось нам. Но внутри,
между бабочкой и цепой, 
что замкнет циферблат в руке,
непредвиденною каймой
вдруг — о, чудо! удар в виске! —
Из-под белого дня маниш,
сквозь сорочки слепящий рай
прорывается (нет, шалишь!
Набрались оба через край)
сердце. Трепетно, горячо,
словно отблеск ночной свечи.
И слепит, и поет. О чем?
Слушай музыку — и молчи...

***

Оборотнем быстрокрылым,
карликовостью мирков
обнимаю. Будь же милым
светловласостью висков.
Исповедью, отраженной
матовостью зеркал
растворяю опьяненно
ласку твою. Искал
доли такой? Лирою
путь твой творю. О, прах!
Витый какой! Сирою
проседью на висках.

Оборотень

Надевай тулупчик,
мил-голуба свет.
Наизнанку лучше — 
задом наперед.
Чтоб душа свернулась
в уголку клубком.
Закружилось яблочко, 
гой, да по тарелочке.
Чтоб слеза смахнулась
длинным рукавом,
завертелось красное 
острым вертеном.
Гой, да луки стрелочки, 
ох, судьба-разлучница,
ой, да руки-лапищи
да клыки, да зубища,
очи-кровопивушки
да тоска-кручинушка,
хвост трубой
в трубы вой,
эх, копытцем по ситцу
по дармовщиночке.
Тулупчик-то слезиночка.
Шерстиночка да к кожице 
Приросла.
Копытца-то да рожица,
Что твой свин.
Вот был молодец —
красно солнышко,
вот был сын.
Гой, пляши чертовщиночка!

***

Накрапывает дождь,
кося в меня окном,
по-тусклому рябя
меж ветром и тоской.
Предчувствую тебя,
предчувствую тебя, 
мой наднебесный вождь,
мой вечный окоем.
Ты ставневой тропой
проникнешь в чреслость строк,
я обернусь тобой,
прокруствуя листы.
Истерзанная плоть,
обглоданный кусок —
безропотная я.
Пегаствующий ты.

***

Доигралася, довольнёханька!
Расплясалася. Вот дуреха-то!
Эка рыбонька, эка кралюшка.
Плачет дыбонька: «Ой, секир-башка!»
Что ж по краюшку? Добродилася!
Забрала лишку, да свалилася.
С облаков на дубок, на дубу — петля.
Не балуй, помни впрок: обходи края!
— Эх, да что уж, милок, отходила я.