Проза

Утро не предвещало ничего хорошего. Сырой ветер косо нес снег
вдоль пробуждающихся улиц. Через час я должен был лететь навстречу
дню на Дальний Восток. Неожиданной командировке я вначале радовался
– перемена обстановки, край, известный мне ранее только по книгам.
Но, по мере приближения дня отлета, мне становилось все тревожнее
от мысли, что нарушается привычный, пусть скучный, но удобный
образ жизни, что я оказываюсь во власти непредсказуемых событий,
что поездка может привести к чему-то непоправимому, нелепому.
Собеседники, с которыми я заговаривал о своих тревогах, говорили
мне о тайге, женьшене, сопках, багульнике, реках, полных красной
рыбы, обо всем том, до чего еще надо было добраться. Окончательно
ввел меня в панику сосед Левин, который с прямотой старого кавалериста
отрубил:

– Где начинается Аэрофлот – там кончается порядок!

Утром я поднялся рано и обреченно стал готовиться к отлету. Проверил
содержимое портфеля, со злобой посмотрел на безмятежно спящую
жену и вышел в метель. Я шел, представляя со злорадной тоской,
как развалится самолет, как я буду лететь к земле в новом ратиновом
пальто, которое, в таком случае, напрасно купили. И все это произойдет,
когда многие из знающих меня будут спокойно спать в теплых постелях.
Но уже через десять минут после взлета все стало привычным и спокойным.
Самолет пробил тревожные облака и плавно плыл в светлеющей синеве.
Рядом сидел офицер – моряк, впереди красивая женщина укачивала
ребенка. Я смотрел на ее шею в завитках русых волос, и остатки
тревог, сомнений уходили из головы, отставая от несущегося лайнера.
Внизу, между облаками, проплывала заснеженная земля, исчерченная
линиями дорог и угадывающимися руслами рек, вдоль которых высвечивались
светлые бусинки огней. Через два часа сделали посадку в Свердловске,
вспомнилось, что здесь сгиб двух материков, – вроде, пол дороги
одолели. Но впереди еще были Новосибирск, Чита, так велика наша
страна. Подали завтрак. Моряк достал плоскую флягу:

– Армянский. Давайте, для знакомства.

Оказалось, он из отпуска, в котором не был года два.

Служит во Владивостоке на приемке судов, до этого командовал кораблем
и бывал во многих местах. Глядя на его большие руки, крепкое загорелое
лицо, я с каждой рюмкой все более убеждался в крепости наших морских
границ. Разговор постепенно перешел к темам быта и семьи, что
говорило о достижении взаимопонимания и симпатии. С интересом
разглядывая сидевшую впереди спутницу, он заговорил:

– Да, женщины… Вот, я познакомился с одной после окончания Дзержинки.
Кандидат наук. Отдельная квартира, фигура – не передать! Люся.
Сама маленькая, черненькая, как француженка. То, се. Надо ехать
служить в Мурманск. Я говорю ей:

– Без тебя не могу.

А она мне:

– Не дури. Приедешь – всегда встречу. А кандалы на себя надевать
– извини.

На расставании выпили мы крепко, отвезла она меня на вокзал, поцеловала,
как умеют любящие женщины. Началась служба, а мне тяжело. Пишу,
зову, а она коротко в ответ: зачем я тебе? Правда, была старше
меня лет на семь. Но женщина! Потом ушли в большой переход. Меня
к этому времени старшим механиком поставили. Пароходы наши – штука
сложная, ошибаться нельзя. Вернулись благополучно. Мурманск город
родной, да и по женской части ничего. А я прямо с пирса – к телефону.
День звоню, два – никого. Сердце ноет от тоски. А в это время
нашему экипажу пора устраивать сабантуй по поводу возвращения.
Сняли большой ресторан. Все рады, а мне жизни нет. К девяти, когда
началось настоящее флотское веселье, я вдруг понял, что надо делать.
Взял две бутылки шампанского и – на поезд. Как доехал, до сих
пор непонятно. Прямо с вокзала на такси к ней, на Васильевский.
Когда увидел ее понял: все остальное – ничто! А она ведет меня
в комнату и знакомит с каким то Володей. Тоже моряк, но меня моложе.
Выпили, разговора нет. Тут она говорит:

– Пора, Володя.

Тот набычился, но драться не стал. Хлопнул дверью, а мы друг к
другу кинулись – чуть не в плачь! Я говорю:

– Ну почему, Люся! Почему ты не хочешь со мной! Я любить тебя
буду, ты же у меня никогда не состаришься!

А она такая печальная и красивая:

– Подожди, Юра, поймешь. Но вместе у нас ничего не получится…

Ночь эту помню, как пытку. Вроде она моя, а все хрупко, безнадежно.
Сняли меня со звания, обвешали взысканиями. Прошел год, изредка
переписывались. А потом перевели на Тихоокеанский. Вначале тосковал,
потом забываться стало. Женился, сын есть, погоны стали расти.
Восемь лет не был в Ленинграде, а сейчас, после Ялты, заехал к
ней. Он махнул рукой:

– Что годы с нами делают! Где та Люся? Где это страстное желание
служить женщине?! Все прошло. Чай, улыбочки. Она крепко постарела,
неустроенная. Фасон держит, но видно – никак! Даже пожалел, что
заехал…

Он замолк, а я подивился чувственности этого большого сильного
человека и романтической истории, которая с ним приключилась.
Приземлились в Чите. Самолет наш штурмовали, как утренний автобус.
Призывы очистить трап, не срывать полет, воздействия не имели:

– Нам только до Хабаровска. Не поездом же тащиться!

Самолет содрогался от ударов загружаемых чемоданов и тюков. Всю
эту стихию сдерживала боевая стюардесса, которая, несмотря на
большой мороз, была в тонкой нейлоновой кофточке. Под конец строем
вошли и стали в проходе десятка два солдат в полном снаряжении.
За всем этим флегматично наблюдал командир самолета, видимо, не
имевший привычки тратить здоровье по пустякам. Наконец, дверь
закрыли, и мы понеслись по взлетной полосе для последнего прыжка
по маршруту. Оглядывая переполненный салон, я вдруг остро ощутил,
как мы все связаны в своих переживаниях, как зависим друг от друга,
исполняя дело, которое каждому поручает судьба. Эта красивая женщина
с ребенком, как мне представилось, летящая в неизвестность, мужественный
моряк, поведавший о своей романтической любви, навалившийся на
плечо тракторист, возвращающийся после отдыха, как он сказал,
с Запада, чтобы тащить на волокушах грузы через зимний Татарский
пролив, юные солдаты с тяжелой поклажей, вежливо переминающиеся
между креслами – все эти люди показались мне родными. Я пожалел,
что через неделю, не пережив с ними многое, полечу обратно в обыденность
и с ощущением радости от взаимной близости, необходимости, заснул.

А проснулся уже в Хабаровске.