Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Окончание

Мессина. Киноглаз бессонницы

1. Колесо в саду

Армянская земля излучистых улиц. Она красновата к полудню, она
опасна и мерцает невесомым звоном, как устье печи для обжига.
Старик на корточках под лестницей слушает раковину, пурпурную
изнутри. Поднесёт её, шипастую, к уху и опустит. Поднесёт и опустит.
В глазах старика наискось отражена крестовина крыльев ястреба,
медленный разговор герани на каменной изгороди. Вскрываются пузыри
сухого неба.

Седые гирлянды сушёной рыбы под кровлей – пляшущие на ветру плоские
лезвия. Бечева продёрнута в горелые глаза рыбы-дорады.

Худая кобыла сахаристой масти ходит вокруг колышка, мальчики поочерёдно
обливают её спину колодезной водой из грубой глины кувшина. Бока
лошади голубеют покатыми влажными сердоликами.

В заключенном дворике полупусто, из скрытной земли, вперемешку
с тенями поднимаются ломкие плодовые саженцы.

Колесо, подбитое медью, вращается и поёт под ветром на высоком
шесте. Переливчато звенят подвешенные к спицам осколки цветного
стекла.

Мессина соприкосновения.

Сквозное солнце, растворённое в темной бутыли оливкового масла.
Бутыль раскалывается и масло, сохраняя на миг четырёхгранник формы
льётся покорное, как старость.

Льётся. С кровли. Колокола.

Женщина в чёрной кружевной накидке на голове сидит у порога. Грузная.
Деревянная ручка жёрнова вылощена её коричневой ладонью, набухает
на ладони плодородие вен. Каменные губы жёрновов выговаривают
чечевичную муку, серую живицу.

Женщина спит. На открытой груди тлеет родинка – большая ночная
бабочка.

Глина скорбящих ступней. Глина сомкнутых век.

Глина нерукотворного облака над головой молодой свирельщицы, бредущей
в море, подобрав сборчатый кармин юбки.

Глина отрешенной свирели.

Глина странствии моих в полусне.

Мессина высыхает на коже моей жилкованием солевого камня.

Мраморным спилом, годичными кольцами, высыхает и осыпается.

Мессина лодыжек моих и локтей. Мессина берцовой кости, грудинной
и лобной. Мессина крови тёмной и светлой. Мессина моего семени,
Мессина моей лимфы и желчи. Заложница голоса моего. Молюсь.

2. Дождь

Выклеванный дождём город. Мессина истаивающая, легкоплавкая.

Шипящие молоты капель в горячей пыли, тяжёлые, будто обронил их
с ладони ангел Кадир.

Бегут по берегу двое: льняное полотно растянуто руками Молодой.
Ускользающая спина Молодого, дельфинья кожа мокрой куртки. Молодые
смеются.

Круглолицая сирена проступает из дегтярной воды у берега, у неё
крестьянское круглое личико, но тело-изменчивая жемчужина.

Терракотовые черепки под лиственницей у фонтана на площади. Черепки
темнеют, к одному приколот каплей махаон.

Расставлены на подоконника миски и широкогорлые кувшины чёрного
лощения, полные дождя. Вода чёрным венцом колеблется над каймою
посудины, ещё капля и перельётся через край.

Сотворён в кухонной глубине круглый пеклеванный хлебец, ладонь
кухарки ударяет о сито, мука горкой высыпается на дощатый стол.

Обритая, как татарчонок, девочка в синем платье сидит подле круглобокого
кувшина для масла, по пояс врытого в землю.

Заплакана горячая скудель.

Рот девочки открыт, она ловит капли на язык. Летняя сладость.

Азиатская зурна гончарного круга под навесом. Лоснящаяся охра,
первородный чавкающий сгусток глины. Но уже вызмеивается из-под
пальцев гончара дерзкое горлышко кувшина.

Шаги и шёпот дождя на разложенных во дворе циновках.

И удаляется, переливаясь, многоликое облако, живое, червонное,
на отмелях брызжущее солнцем.

Набрякшая дождём оплодотворенная роза. Посверкивает в её монашеских
недрах вода. Виноватая роза прислонившая голову к зелёным кирпичам
кладбищенского желоба.

Длинный лепесток пенит струйку воды, текущей между мёртвыми.

Мальчишка пустил под гору горсть зелёных оливок, томительно отталкиваются
от овсяного цвета мостовой упругие ягоды.

Мессина, мудрое евангелическое животное, ливня исполненное.

Масличное деревце на проточном ветру изгнания моего.

Засыпай, мной рождённая матерь моя.

3. Ночь

Среди ночи проснуться. Масляная лампа в изголовье – чумазый балансёр,
держит на носу льняное семечко пламени.

Мессина погребённая. Улицы – протоки, желоба, шкатулки, полные
вкрадчивой темнотой, боем дальнего колокола, пасхальным шествием
цветущих кизиловых веток.

Соцветия темноты в монастырском колодце, тьма порывистая и влажная,
слюнная нить на губах белого вола в загоне.

Полночь тучная, ступающая, как земледелец, на всю ступню, веско
и грубо

Рукопожатие пролётов моста над крапивной канавой, вода в глубине
вяжущая, как сок черёмухи.

Ночь, дрожащая под зеленоватым куполом базилики молитвенным облачком
мошкары.

Горсть старинных монеток, не имеющих цены и алая шелковинка, повязанная
на колючий куст чертополоха.

Путешествие тарантула в селитряных пещерах старого коровьего черепа,
белеющего в бурьяне на заднем дворе.

Подведённое киноварью лунного восхода веко Мессины.

Раненый в драке с поножовщиной человек сидит, прислонившись к
тутовому стволу. Цинковая маска лица клонится к плечу, а рука,
ещё послушная давит багровые ягоды-паданцы, сок марает лиловый
рукав. Улыбка словно отделяется от губ раненого. Скоро его подберут
приятели, отнесут домой, выходят. А пока расцвёл болиголов в палисаднике.

Спящие. Все мыслимые положения тел, все оттенки волос и кожи.

Строгая умбра любовников на войлоке в саду, их бёдра соединены,
в головах опрокинутая тыква-горлянка, ещё хранящая винный осадок
на дне, тела влюбленных разъяты, как гранатовый плод, текучи,
как пение индийской раги.

Мессина. Минотавр багрянородный, дремлющий на весу, меж небом
и землёй.

Кипарис-мусульманин бродит по тощему кладбищу, ищет собеседника.

Перевёрнутая арба. Голубятня. Хлопковое поле созвездий над плоскими
кpышами, слышно, как потрескивают, зрея, коробочки звёзд.

Куклы-обереги висят на кольях овечьего загона, бальные лоскутья
платьиц, турецкие туфли из стручков красного перца, в загоне пепельная
матка вылизывает послед. Дрожит ягненок.

Проснуться. В час перемены созвездий, в час, когда точно знаешь,
что все в Мессине спят, кроме тебя и города.

Мессина, шлифованная отливом шпага. Ты – хирургический инструмент
утраты и надежды. Я стал виноградником, волосы мои -лозы винные,
тягостное золото, опутавшее стены заброшенной мазанки.

Моя плоть – варварская чаша, а ты– Мессина, полынный бальзам,
исцеляющий жизнь.

4. Праздник. Прощание

Кpовавые капли гвоздики, разорванной в клочья на чёpном подоле

Сокpащение мышцы в глубине бедpа за мгновение до танца.

Праздник Мессины искажённо колеблется в медном зеркале.

На колоде под иудиным деревом: сухие клычки чесночных долек, фляга,
обтянутая потёртой кожей, и неощипанная тушка чёрного петуха с
запекшейся шеей. Ветер ерошит перья. Косым знаменем торчит окоченевшее
крыло.

5. Мессина жертвоприношения

Качаются в круговой пляске погонщики, спинами друг к другу, Белые
рукава рубах сплетены, головы низко опущены, так что солнце напекает
загривки. Камни погромыхивают под коваными сапогами. Танцуют хоту.

На пологом берегу расставлены длинные столы, ветер стряхивает
утварь, разворачивает плащаницы скатертей.

Пляска прервана: ловят убежавшую лошадь.

Бегут, скатываясь вниз по косогору, вслед за скачущим живым яблоком
караковой конской плоти.

Танцовщицы из Кадикса, опьяненные змеи, посреди крикливого овощного
рынка. Течение расплавленного воска от плеча до кистей рук. Грешная
хна заплетенных волос, чеканные подвески на косах, запястья-шелесты
из афганского серебра.

Черноголовая борозда похорон рассекает толпу, любопытные тянутся
следом, как грачи за плугом, охота узнать, какого счастливчика
угораздило умереть в праздничный день.

Церковный огарок припаян к порогу дома и пламя невидимо на солнце.

Детей в белых платьях ведут из храма мимо гремучих мешков фундука
и волошских орехов. На лбу у детей крест из пепла, начертанный
пальцем священника. Пепельная среда, старение праздника.

Девушка ведёт пьяного отца по узкой улице. Пьяный орёт песню,
упирается, из окон повысовывались гуляки, хохочут, дают советы.

Девушка плачет от стыда, и вдруг, жестоко запрокинув голову, сама
начинает петь, заглушая пьяные шутки, она поёт ясно, мощно, отчаянно.
Я когда-то знал эту песню, я придумаю ей новые слова,

прежде чем расстаться с тобою, Мессина.

О том, что ты нужна мне. Ты, город, вложивший шершня под рёбра
мои. О том, что ты и подаяние и клятва и сокровенное соучастие.
Сценография сновидений, последняя лестница Суламиты.

Колесница землетрясений. Соленый опреснок. Lacrimosa.

Сны.

– А где это, Мессина?

– На острове Сицилия был такой город. Ты скоро там родишься.

– Неправда! Ни я, ни мои родители никогда не были в Мессине.

– Для того, чтобы родиться в Мессине вовсе не нужно быть ее уроженцем.

– Но как тогда?

– Очень просто. Ты заснешь. И навсегда родишься в Мессине.