Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Маленькая пьеса

Начало

Окончание

ОНА:

Плывем рекой, взявшись за руки,
плывем – не знаем куда.
Возьми под водой меня на руки,
на то она и вода.

И знать нам пути не надобно,
на то она и река.
И, знать, мы оба не выплывем, –
глубока она, глубока.

ОН (всматриваясь в ее глаза);

Медным ли адом
дымным ли раем –
черной слезой
окуталась.
В этих смертях
как в  мелких сетях
запуталась.
И полета нет,
и паденья нет, –
сон твой хрупок,
и бред твой крепок.
Вижу: 
на дне этих волчьих глаз
застывает гипсовый слепок...

ОНА:

Невзрачная шкура
прозрачной жены
под корявой подушкой.
Я вижу! Я вижу! –
она усмехнулась
и ноготь обкусывает,
в угол кося замутившимся глазом.
Дальше стена,
время больных безвольных котят.
Кстати некстати кружево
на порванной юбке,
в ней лезла через забор
за своими прекрасными
красными яблоками
зачем-то растущими 
в чужом саду.
Снова стена.
Спи, мой женатый кореец.
Не женатый на мне китаец.
Не на мне женатый японец.
Спи, мой Великий Не мой!

ОН:
Это, надо полагать, истерика?

ОНА:

Волей твоею – 
домиля боли
убила.
волей твоею
тень чешуйчатой памяти – 
отрубила.
Но по живому –
сам, сам.
Или за помощью к небесам.
А если там что-то уже горит,
тогда тебе путь – в Аид!

ОН (любуясь):

Точно – истерика.

... Огненные волосы.
Огненные полосы.
Так сек – что иссяк.
Мало ломала?
В зубы сума –
и рушилось все – само...
А было-то – пела?
А  было-то – было?
А было-то – как?!

ОНА (отворачивается от Него):

А сзади – стая исхудавших птиц,
тоскующих в тиши на Патриарших.
А впереди –
круженье странных лиц,
таких чужих,
рассудочных и старших.
И даже дети –
старше и мудей,
надменно тянут тоненькие шеи...
А воздух –
зеленее всех морей!
И холодней,
и глубже,
и страшнее...
Граненый, 
словно сорванный со льда,
он тяжело ложится мне на плечи... 
Какие скоро будут холода!
Когда б не знать,
то было б легче, легче...
Когда б не знать, что дней круговорот
не даст прожить 
внимательней и чище,
что вырвавшись, подастся сын вперед
навстречу
позабытым мной ручищам.
И что слова, надменны и грустны,
напомнят горечь
встреч последних наших.
И то, что очень скоро будут сны
с навязчивым овалом Патриарших...

ОН:

Тебе померещилось.
Померещились хвойные дятлы
речью скрипичных ключей.
Померещился
оторопевший снегирь
под жасминовым небом.
Это –
больное брожение возле
пред тем, что разли-
что разбилось
и обратилось в случайность
во вздор и в ничто.

(выскальзывает за дверь)

ОНА (садится  к письменному столу, пишет письмо):

Я состою из кошки-мышки,
я состою из так вышло, 
из пыли и стебельков там разных,
из воска и хрусталя.
Ты состоишь из ястреба,
ты состоишь из прошлого,
из пыльных противных тапок
и своего компьютера.
Он состоит из замурую заживо,
он состоит из  зарева,
из ночных собак,
первой сирени,
последней рюмки,
местной психбольницы.

(Вздыхает, сворачивает листок на манер бумажного голубя и запускает
его в открытое окно.)

Звонит телефон.

ОНА:

Я слушаю.
(Искаженный мужской голос, очень громкий):

Где б меня ни было –
нигде меня не было.
Очередь сиплая –
обрывок стебля.
Стопори мотор, бедняжка,
праздник твой упал под стол!

ОНА:

(кладет трубку, меланхолично):

Смысл утратил смысл,
и впервые взглянул осмысленно...
И вынул меня из себя.
Лет эдак пять назад.

(Берет трубку, набирает номер):

Это я. Я расскажу тебе сказку. Ну дай мне одну минуту! Сказка
называется «Мертвый троллейбус».

Синие нервы
висят на опрелостях веток.
пассажиры сидят в животах у креветок.
если такое случалось и раньше, 
то все знали: во всем виноват троллейбус, 
и его сразу же хоронили
в скверике или детском саду,
а он взял и однажды вскарабкался на крышу 
высокого-превысокого дома,
холодный и скользкий,
он замер и прыгнуть боится,
но как-то ведь надо разбиться!
Он перегнулся 
и увидел в окне последнего этажа
знакомые занавески в цветочек,
за которыми никого давно уже не было.
Он попятился назад,
упал на бок
и умер от разрыва сердца.

Да, все. Да, пока.

(Кладет трубку)

(Звонок в дверь, Она бежит открывать. Возвращается в комнату вместе
с Ним, они садятся на пол друг напротив друга, Она вскакивает,
целует Его и быстро возвращается на место).

ОН:

Этот поцелуй...
Черного с розовым.
Грозит и умоляет,
и плакать не велит...
Шаг влево – шаг вправо...

ОНА:

Нет!

ОН:

Знаешь,
не так давно
пчела влетела в мое левое ухо,
а вылетела из правого.
По моим подсчетам, 

на провела внутри не меньше недели.

ОНА:

Она питалась росой и нектаром!
Так вот она,
экологически чистая среда
для нормальной жизни!..

... Детство спрессовано,
юность спрессована,
вечность спрессована –
жизнь расфасована.
Я принимала
эти таблеточки.
Горькое это занятие,
деточки!

ОН:

Мы-таки выживем, полосатые, словно осы...

(Выскользает за дверь. Она не замечает, она занята своими мыслями,
прохаживается по комнате.)

ОНА:
Между миром и мною
исчезла защитная пленка
которая 
гарантировала жизнь
как минимум 
в момент жизни
размытая реальность
очертила контуры теней
пустынный ветер 
псевдобытия
в бок тычется лениво
Господи, 
опять смешно!
В зубах – то гиря,
то – воздушный шар.

(Садится на софу среди разноцветных подушек):

Ты влюбился в  нее сразу,
словно в разбитую вазу, –
еще сильнее.
Никто и никогда 
так упоительно не лгал –
о дымчатые бредни Шагала! –
лишь только ты сам,
и только лишь  
на шкуре золотой – рассвета...

(Прокалывает воздушный шарик.)

ЗАНАВЕС

2006