Онтологические прогулки

В японским анимэ выразительные средства сведены к минимуму движения:
неподвижное тело, застывшая мимика на протяжении десятков
секунд. Сами движения не выражены индивидуально, схематичны.
Можно привести типичный пример из Fushigi yuugi: Сёгун
Накаго встречает Миаку – девочку, отправившуюся в чужой мир
выручать подружку. Накаго, сидящий на коне впереди свиты, бросает
взгляд на Миаку. Ни одного лишнего движения: он просто
смотрит и все. Но в этом неподвижном взгляде сконцентрировано
множество смыслов: он замечает, что девушка из другого мира,
что она призвана стать жрицей, что она принадлежит к
вражескому лагерю и что ее сейчас надо захватить, что будущее,
связанное с девушкой, неопределенно и т.д.

В европейском мультфильме каждый из этих смыслов был бы выражен
различными мимическими движениями, Накаго должен был бы
обратиться к девушке одним выразительным движением, к свите –
другим, задние мысли отобразились бы в мимике и т.д. Но здесь
ничего этого нет: Накаго сидит на коне, поворачивает голову
видит девушку и больше ничего не происходит. При этом его лицо
закутано плащом, видны только глаза. Ни мимики, ни жестов.
Точно также и девушка – просто смотрит и не двигается. В одном
застывшем движении выражено все.

В этой особенности японского анимэ выражен синтоистский дух
скрытости или непроявленности. Ками (японские боги неба и земли,
духи любых предметов) – это скрытые жизненные силы, лишенные
индивидуальности и телесности, их изображение табуировано. В
каждом синтоистком храме хранится синтай (тело ками), но что
это такое, не знает никто, ибо оно сокрыто от взгляда людей.
Любой предмет может стать телом ками, благодаря чему
непроявленное присутствует в эмпирическом. Неявное присутствие
ками смещает восприятие человека с внешнего выражения вещи, на
ее внутреннюю сущность.

Постижение сущности в эмоциональном переживании, пронизывающем
жизненную потенцию вещи без приведения ее к смысловой
определенности, лежит в основе японского эстетического принципа
моно-но-аварэ (скрытое очарование вещей). Каждое застывшее движение
в японском анимэ передает неопределенную потенцию
смыслопроявлений, несводимую к смыслу какого-либо определенного
действия или ситуации. Внутреннее присутствует, но при этом не
выражается. На этом сокрытом уровне происходит основное
действие.

Сокрытую глубину жизненных сил можно сопереживать, но не изображать.
Анно Хидэаки в «Евангелионе нового поколения» посвящает
целую серию прорыву сокрытой сущности человека.
Четырнадцатилетний подросток Икари Синдзи на какое-то время утрачивает
телесную определенность. Слой за слоем распадается сознание,
обнажая в хаотичном мелькании несвязанных между собой
фрагментов все то, что прячется за неподвижным изображением взгляда.
Любая попытка свести этот хаос к эмпирической определенности
означала бы отрицание внутренней сущности человека.

Европейская установка прямо противоположна синтоистскому духу
сокрытости: внутренний смысл всегда явлен в мимике, действиях,
событиях и т.д. С позиции европейского художественного
восприятия тело должно выражаться в движении. Даже статичные
изображение живописи или скульптуры передают динамику тела. Для
этого используется особый художественный прием, предполагающий
эстетический синтез различных моментов времени в едином акте
восприятия. Поэтому для европейской мультипликации
первостепенное значение имеет движение как выразительная форма, а
среди движений особая роль отводиться мимике героев.

Поскольку для европейца условием понимания является адекватное
выражение смысла, он плохо переносит бессмысленный сюжет. Как
правило, смысл фильма окончательно выясняется в конце. Европеец
ожидает осмысленного конца, и если этот конец оказывается
отрицательным, то, значит, он служит завязкой следующего
сюжета. Однако окончательная завершенность может быть только в
положительной развязке. Завершение фильма на апокалиптическую
тематику хэппиэндом – чисто европейское изобретение.
Поскольку с позиции японского мироощущения внутреннее не находит
своего завершения в эмпирическом, то и Конец Света, к
разочарованию европейских зрителей, оказывается самым настоящим
концом без всяких надежд на появление в последний момент
супергероя.

Для европейца вся действительность обязана быть осмыслена с позиции
наиболее значимых для него смыслов и ценностей. Этим
объясняется популярность таких течений, которые сводят все
многообразие мира к какому-то одному простому объяснению. Если это
объяснение значимо для широкого круга обывателей, то
соответствующая теория становится очень популярной, как, например,
фрейдизм, который предлагает метод к сексуальной
интерпретации любых явлений жизни.

Для японца скрытая жизненная сущность несоизмерима с частным
эмпирическим фактом и его интерпретацией. Чтобы выражать
присутствие неопределенного, эмпирический факт должен восприниматься в
простоте своей фактичности, без всяких лишних
интерпретаций. Приведу пример из «Евангелиона нового поколения»: сцена в
душе, где сидят два обнаженных подростка. Один из них
говорит другому: «Ты мне нравишься. Проще говоря, я тебя люблю».
Боле того, один из подростков напрашивается к другому
переночевать. У европейского зрителя сразу возникают определенные
ассоциации и ожидание соответствующего развития темы. Однако
ничего подобно в фильме нет. Подростки просто поговорили
ночью, и ничего более. Ситуация изображена в своей фактичности
и не предполагает никакого развития.

На этом примере можно видеть различие европейского и японского
отношения к сексуальности. Европейцу нужно осмыслять
действительность в соответствии с тем, что для него наиболее значимо,
поэтому он склонен находить сексуальность где угодно, в любых
поступках, намеках, символах. Такое рассредоточение
сексуальности приводит к тому, что ее уже не хватает на сам секс как
таковой, что становится широко распространенной медицинской
проблемой.

В японском восприятии неопределенность жизненной сущности
несоизмерима с эмпирической данностью, поэтому она не может быть
анатомирована примитивными сексуальными интерпретациями. Секс
принадлежит эмпирической области – когда он есть, он должен
быть именно сексом, а не проблемой бессознательного, когда его
нет, нет смысла искать сексуальную подоплеку.