Проза

Степан Петрович – немолодой, склонный к тучности и несклонный
к меланхолии мужчина – был человеком состоятельным. Благодаря
небольшому, но крепенькому капиталу, сколоченному тридцатью пятью
годами свирепой экономии, он ездил на новой иномарке, обедал в
фаст-фуде и отдыхал в Турции.

Кроме того, Степан Петрович мог себе позволить обзавестись новой
молодой женой (прежняя умерла лет пять назад), но не позволил
этого из благоразумия. Какой Степан Петрович был семьянин, была
ли у него душа, вера, поводы для жалоб, право на любовь и пр.,
упоминать не будем, так как это станет ясно из нижепрочитанного.

К пятидесяти годам Степан Петрович решил, наконец, из спального
района перебраться в центр. Купил трехкомнатную квартиру в доме
старого фонда, сделал евроремонт. Опять же дочка с внучкой стали
навещать чаще...

Теперь, когда вы имеете представление о материальной стороне дела,
перейдем к драматической.

Тут бы и зажить Степану Петровичу счастливо, горя не зная. Но
нет, всегда найдутся злые, неприятные люди. Вот и в жизни Степана
Петровича появился такой нехороший человек. Вернее, даже не человек,
а так – инвалид по слуху, соседка бледно-лимонного цвета из квартиры
напротив. У соседки этой была собачка – чихуа-хуа, Мосей звали.
Крохотная такая, противная, лаяла без конца. А Степан Петрович,
надо сказать, отличался странным бессердечием ко всему маленькому,
беззащитному и хвостатому. Вероятно, Мося это чувствовала, и когда
Степан Петрович ненароком сталкивался с ней в подъезде, она щерила
миниатюрные клычки и тихонько рычала. Глухая соседка, таящая в
своей желтой беззлобной груди любовь ко всему и вся, этого не
замечала и лишь приветливо здоровалась со Степаном Петровичем
громким голосом, идущим из горла, словно подбитого мехом:

– Здравствуйте, Семен Аркадич!

Степана Петровича это ужасно раздражало, и он брезгливо морщился.
Наличие в подъезде такой неприятной соседки перманентно портило
его настроение.

Единственной отрадой Степана Петровича была его внучка Оленька.
Любил он ее сильнее, чем даже себя. Тоненькие Оленькины косички,
голубые и невинные, как дамская почтовая бумага, глазки, каждая
ее улыбка, словно дробинки попадали точно в его любящее сердце.
Сядет он, бывало, в кресло, посадит внучку на колени и читает
вслух рассказы Аркадия Гайдара. Очень Оленька рассказ «Голубая
чашка» любила. Все спрашивала:

– Дедушка, а ты бы меня стал ругать, если бы я твою любимую чашку
разбила?

– Что ты, детонька! – отвечал Степан Петрович ласково. – Дедушка
у тебя добрый. Он никогда не ругается и вообще никого не обижает.

Оленька радовалась так, что веснушки тонули в огне румянца, и
обнимала ручонками дедушкину бритую голову с бычьим затылком,
плавно переходящим в шею.

В то утро, с которого начинается констатация фактов, вышел Степан
Петрович с Оленькой во двор прогуляться. А там, как назло, уже
Мося прогуливается. Увидела Оленька Мосю и как закричит:

– Ой, дедушка, смотри, какая собачка смешная! А почему на ней
меха нет?

Сказала это Оленька и прямиком к Мосе. Ручку протянула – погладить
хотела. А Мосе только того и надо: хлоп, и на спину перевернулась
– животик для ласки подставила. Но тут дедушка подоспел.

– Не трогай собаку! – кричит и пинает Мосю остроносым ботинком
в живот.

Мося от боли взвизгнула, подскочила и опрометью в подъезд.

Оленька от страха (никогда она раньше своего доброго дедушку таким
не видела) расплакалась.

– Зачем ты, – говорит, – дедушка, собачку обидел? Она же играть
со мной хотела?

– Какая игра, Оленька?! Собака ведь грязная, блохи у нее, – добродетельно
возражает дедушка. – Ты же не хочешь заболеть? – вопрошает он
ласково и грозит пальцем.

А тут хозяйка Мосина подошла и спрашивает своим меховым голосом:

– Вы, Семен Аркадич, Мосеньку не видели? Я мусор выбрасывать ходила,
во дворе ее одну оставила...

– Не видел! – отвечает Степан Петрович со злобой в одном глазу
и ненавистью в другом, а его узкие бритые губы складываются при
этом в презрительную усмешку.

А впечатлительная Оленька и дома успокоиться никак не могла. До
самого вечера просидела тихонечко, с дедушкой играть не хотела,
а потом мама за ней приехала.

После этого случая задумал Степан Петрович нехорошее: решил избавиться
от проклятой Моси. Купил в «хозяйственном» крысиного яду, в «продовольственном»
– набор шоколадных конфет «Нежность» (сначала хотел карамели купить,
но потом решил не экономить). Ночи дождался еле-еле. Пока раскидывал
отраву по подъезду, сердце билось в сладком предвкушении. Все
представлял себе, как выйдет завтра утром Мося на прогулку в последний
раз. Уснул лишь под утро, черпая спокойствие в своих благих намерениях.

Проснулся Степан Петрович от звонка. Хмурое лицо его было измято
бессонной ночью и казалось свороченным набок. Недовольный, пошел
открывать: кого там несет в такую рань? На пороге стояла счастливая
Оленька.

– Дедушка, я сегодня у тебя! Смотри, что я принесла! – как порыв
освежающего ветра, ворвалась внучка в квартиру и протянула дедушке
ладошки, полные конфет.

– Оленька, где ты это взяла? – нехорошая догадка пронзила Степана
Петровича.

– В подъезде, дедушка! Хочешь, еще принесу, там их много!

Лицо Степана Петровича перекосилось, а угол рта задрожал. Мгновенно
ослабевшее тело покрылось испариной.

– Ты их ела, отвечай, ты ела?! – затряс он неистово внучку.

Конфеты сыпались к ногам, глухо стуча о китайский керамический
пол. Голос внучки отозвался в ушах издалека слабым звуком:

– Только одну...

Врачи Оленьку выходили. С дочерью Степан Петрович общаться перестал
– не мог простить, что бросила Оленьку у подъезда. В том, что
истинным виновником несчастья был сам, Степан Петрович даже себе
не мог признаться. Тщетно искал он внутри утешительных слов, но
не находил ничего подходящего.

А Мосю он все-таки отравил. Наученный горьким опытом, Степан Петрович
подложил к соседской двери кусочек мяса.

Шли годы. Ничего в жизни Степана Петровича не менялось. Изредка
к нему в гости приезжала Оленька. Теперь ее привозила не мама,
а Костик – Оленькин друг. Все с тем же завидным постоянством в
доме умирали собаки. Все с тем же безмолвным спокойствием относились
к этому соседи.

Однажды Оленька позвонила дедушке по телефону и сказала, что выходит
замуж. Организацию свадьбы Степан Петрович взял на себя. Заказал
ресторан, договорился с лучшим в городе тамадой. Подарок, опять
же, приготовил царский – квартиру двухкомнатную.

Отгудела, отшумела свадьба. Молодые въехали в новую квартиру,
стали обживаться. Все реже Оленька заглядывала в гости к дедушке,
все реже звонила по телефону. А потом и вовсе пропала на целых
две недели. По вечерам Степан Петрович звонил любимой внучке на
мобильный, но тот отвечал лишь длинными гудками.

Прошло еще две недели, и Степан Петрович, не выдержав, отправился
к внучке сам. Еще ни разу молодожены не пригласили его к себе.
Степану Петровичу даже обидно было. По дороге купил набор шоколадных
конфет «Нежность» – к чаю.

На звонок долго не открывали. Степан Петрович подумал, дома нет
никого, хотел уходить, но тут услышал внучкин голос:

– Кто там?

– Это я, Оленька!

В квартире послышалась какая-то возня, суетливый шорох. Степан
Петрович поежился.

Наконец, дверь открылась.

– А, это ты, дедушка? – Степана Петровича встретил холодный взгляд
голубых глаз.

– Здравствуй, Оленька. Ты не звонишь, вот решил сам в гости заглянуть,
– сказал Степан Петрович, предпринимая попытку войти.

Внучка стояла в дверях, неловко теребя край кофты.

– Ты что, Оленька, не рада мне? Или, может, я не вовремя? – искренне
удивился Степан Петрович, и брови его поползли вверх.

Внучка замялась.

– Знаешь, дедушка, ты лучше к нам не ходи...

– Что ты такое говоришь, Оля? – выражение грустного упрека появилось
на лице Степана Петровича.

– Понимаешь, мы с Костиком собаку завели. А я знаю, ты этого не
любишь... – внучка надела на себя прохладную улыбку, в которой
было столько же сахара, сколько и льда.

– Как собаку? – нахмурился Степан Петрович, и в его старческом
голосе дрогнули звериные звуки.

– Вот видишь, дедушка. Я так и знала. Нет, лучше не приходи совсем!
– глаза внучки блеснули раздражением. Даже неловкость позы внезапно
исчезла.

– Но почему? – веки Степана Петровича затрепетали, как хвостик
у верной собаки. Чувство невыразимой обиды задрожало в его старой
груди, подкатило к горлу и защипало глаза.

– Дед, не корчи из себя жертву! – с выражением бесконечной гадливости
воскликнула Оленька. – Как ты можешь ждать, чтобы я поступала
с тобой по-хорошему, когда ты сам!.. Думаешь, мне приятно было,
когда меня в детстве внучкой живодера дразнили?

Глаза Степана Петровича подернулись мутной пеленой. Он не верил
– отказывался верить в то, что говорила ему Оленька.

– Оля, кто там? – послышался из глубины квартиры голос Костика.

– Ну ладно, дедушка, ты иди, – заторопилась внучка. – Я к тебе
сама забегу как-нибудь, – она ласково, точно призовую лошадь,
похлопала дедушку по спине и захлопнула перед его носом дверь.

Степан Петрович еще долго стоял на площадке, растерянно гладя
обеими руками лысую голову. Она оказалась вдруг большой, отяжелевшей
и пустой, хотя мысли вертелись в ней, как шестеренки. Степан Петрович
не понимал, как может человек, а тем более его собственная внучка,
быть такой неблагодарной, такой бессердечной? Такой жестокой!
Эти страшные новые ощущения продолжались в Степане Петровиче всего
несколько минут, но ему казалось, это началось много лет назад,
и он успел состариться за это время.

Так и не найдя ответа на свои, в сущности, простые вопросы, Степан
Петрович ушел.

У двери, из-за которой через несколько минут послышался звонкий
лай и веселый смех, остался лежать набор шоколадных конфет «Нежность».