Проза

«…добрых, человеколюбивых кондукторов общественного транспорта
на свете так же мало, как истинных боговдохновенных дирижеров».

Елена Рябова «Год кондуктора»

Лена смотрела на проплывающий мимо проспект и размышляла. Как
всегда – глубоко и сосредоточенно.

– Задняя площадочка, рассчитываемся! – услышала она издалека,
на свой счет не принимая. Драма, разыгравшаяся между Чайковским
и фон Мекк в позапрошлом веке, занимала ее куда больше, чем драм
века нынешнего.

– Гражданочка, ваш билетик, – привел в реальность пронзительный
голос.

Лена открыла сумочку.

– Пожалуйста, – улыбнулась она, протягивая билет кондуктору. Высокая
изящная фигура, длинная шерсть и утонченная интеллигентная морда…

«Удивительно, как он похож на Бонифация – борзого пса нашего редактора…»,
– подумала Лена.

– Вы что, издеваетесь надо мной?! – вскричал борзой в бешенстве.
– Прекратите эти ваши намеки! Сколько же можно?

Лена бросила испуганный взгляд на кондуктора.

– Что вы мне суете?! – продолжал бесноваться борзой. – Это возмутительно!

И тут Лена заметила, что вместо троллейбусного дала кондуктору
билет в филармонию.

– Ой, простите, пожалуйста, – спохватилась она. – Понимаете, я
в последнее время такая рассеянная. Но я вовсе не хотела вас обидеть!

– Не хотела она! – передразнил кондуктор. – А вам, уважаемая,
известно, как я тут вкалываю? Таких как вы, рассеянных, у меня
по пятьдесят троллейбусов в день! И все норовят в душу плюнуть!

– Ну, перестаньте сердиться, – примирительно заговорила Лена.
– Вот, пожалуйста, деньги за билет. Сдачу можете оставить, – добавила
она и тут же об этом пожалела.

– Нет, она точно издевается! – заорал кондуктор в новом приступе
бешенства. – Да будет вам известно, кондуктор – уважаймейшая,
труднейшая, древнейшая профессия! Вы хоть представляете себе,
что я весь день на ногах?!

– Я все понимаю, – Лена почти плакала. – Вы знаете, я в филармонию
еду, на Чайковского. Мне рецензию всю ночь писать, а я в Пятую
симфонию врубиться никак не могу, – пожаловалась она зачем-то.

– Врубиться она не может! – презрительно фыркнул кондуктор. –
Что вы вообще в музыке понимаете?

– Я вообще-то музыкальный критик, – обиделась Лена.

– Ха-ха-ха! – театрально рассмеялся кондуктор. – Да будет вам
известно, Пятая – это гимн жизни! – заявил он и неожиданно уселся
рядом с Леной.

– Вы ошибаетесь, – она снисходительно улыбнулась. – В основе Пятой
симфонии лежит отчаянно мучившая Чайковского мысль о роке, фатуме,
постоянно преследующем человека в его порыве к счастью, – заговорила
она воодушевленно.

– Глупости! – воскликнул кондуктор. – При исполнении Пятой акцент
обычно делается на медной группе, но если сместить его на струнную,
музыка зазвучит по-новому – величественно воспевая саму жизнь!
– морда борзого сделалась вдохновенной. – А если вы вслушаетесь
в проникновенное соло фагота – поймете, Чайковский роком повелевал!

– Удивительно! – поразилась Лена. – Вот вы, обычный троллейбусный
кондуктор, а разбираетесь в музыке получше меня! – несколько свысока
похвалила она борзого. – Вы тонко чувствуете. Часто в концерты
ходите?

– Не хожу совсем, – отрезал борзой сухо, возвращая Лене злосчастный
билет. – Ваша остановка, гражданочка, – напомнил он и резко поднялся.

– Да, конечно, – сказала Лена, вставая и с удивлением замечая,
что кроме нее и кондуктора в троллейбусе никого нет. – Всего доброго
и… спасибо вам...

– Не за что, – ответил борзой, смягчаясь. – Я хоть и вкалываю
кондуктором всю свою жизнь, но в душе-то я Сonductor, – сказал
он с английским акцентом загадочно. – До свиданья.

Придя вечером домой, Лена достала с полки пыльный англо-русский
словарь.

«Conductor – контролер, проводник, дирижер», – прочла она.

Ни в ту ночь, ни после рецензий она больше не писала.