Поэзия

***

Сырое утро, черный понедельник.
Не спрашивай, по ком звонит будильник,
Вставай, о муза, пой дорогу на.
Автобус и метро московских будней,
пик тесноты кромешной необидной,
Где человеку человек – спина.

И локти, разумеется. Но также –
Опора и тепло в холодный день 
(Любой день холоден в таком пейзаже).
Из дома выйдя, шапочку надень.

Дорога на работу и с работы –
Вот вещество, попробуй из него ты
Живое сделать. Или вырастить. Слепить.
Тогда зима тесна, но не кромешна.  
Лью воду, говорите? Лью, конечно.  
А как же?  Ведь живое любит пить.





***

Уснут любимые мои
В колодце ночи, в лунных клочьях,
Под осыпание хвои.
как от себя ты не таи
себя – но ты опознан ночью
и дни отмерены твои.

Все дети верят в дед-мороза,
а дяди – в то, что все вранье.
И в этом правда есть, но проза
И сказки – только часть ее,
А полной правды лезвиё. 
Невыносимо без наркоза.

На то и ночь. Как из ведра
она течет из черных окон,
По обезлюдевшим дворам.
Какая чудная игра –
Противиться ее потокам
И не считать себя пророком,
И привыкать к ее дарам. 





***

Пароль и отзыв из мира мертвых
Доходят явственно, как вода
До отпечатков, мгновенно мокрых
И растворяющихся, когда

Вода с ревизией пляж обходит:
«Здесь были…»(имя нам легион)
Психея, старенький пароходик,
ползет, как парус, за Меганом.

А возвратится она иною – 
Пейзаж и лица глаза дерут.
Так странно было старому Ною
Ногу ставить на новый грунт.

Но он привык. Мы все привыкаем 
Как к дому, к этому кораблю – 
Кто как. В этом деле отличник Каин.
Я больше двоечников люблю.





***

Новый день тяжелеет, как рыцарь,
не уплывший из-под Плескова
Или на голову мне садится,
Как на Калке князьям – татарва.

О, солидность их ватных задов!
Чего доброго, правда задох…
Но не так страшен черт. Этот лязг –
Бутафория; ветх и щеляст

Замок зла, не прочнее сарая.
В потолке на дыре тут дыра, и
Злоба дня не просунет пятак 
В эти щелки туда, где не так,

Зато мы невозбранно гуляем –
Там под крышей огромный чердак 
И хранители книжного рая: 
Муми-тролль, Робинзон, Пастернак.





***

«Но где же прошлогодний снег»

Зима! Повязку на глаза! И в жмурки
С веселыми сугробами сыграем.
Вы видите, смышленые фигурки
бегут на лыжах Брейгелевским раем
за край оконного багета. Что за краем?
Оденемся, и выйдем, и узнаем 

Зимы средневековую свирепость.
Сосульки блещут, как зубцы короны
На солнце. Непокорные бароны
Февраль и март. Их ледяная крепость
Готова для упорной обороны,

Которая, как всем известно, будет
Бессмысленной. Мечи растают в ножнах
И милость королевская погубит
Больших и сильных, но спасет ничтожных,
Из праха взяв и, как траву, размножив. 

…Погибший снег блуждает на окружных
Путях зерна, потерянных игрушек
И выброшенных новогодних елок.
(Когда-нибудь стареющий ребенок
Обрадуется, там их обнаружив). 





***

Жизнь моя, крыла календарные
распустив, летит надо мной.
Вот он, день, боками янтарными,
Как упущенный надувной,

Промелькнул в окне. С подоконника
Перевесишься. Вздрогнет ветка.
Под ногами силлаботоника,
расшатавшаяся табуретка.

Вот ночное небо на тоненькой 
Ветке пульса повисло знаменем
Изрешеченным. Силлаботоника,
Поскрипи еще, не бросай меня.





***

Снег желт и кажется съедобным,
Деревья тени заносили
До дыр, и – что еще? Подробно
Живописать не хватит силы.

Нет сил ни у кого – у снега
Прожить апрель, а у апреля –
Глодать его, как корку хлеба,
А мне – болтаться, как на рее,

На этом ветре. Дело гнило. 
Но есть конец у всякой сказки,
тем более, у этой, страшной.

Земля сырая, как на пашне
И тянет сыростью, могилой.
А это значит, дело к Пасхе.





***

А кто сказал, что я всего добьюсь?
Наверно уж не Тот, Кому молюсь.
Да я ведь не об этом и молился.
Мне сказано: «стучи», ну я и бился. 

Лягушечья гимнастика в сметане;
Форель проводит испытанье льда
На прочность; Метафизика метаний;
Все это не такая ерунда,
Как думает, с нейтральной стороны
Смотря, какой-то обобщенный дядя.
Бесспорно, все попытки наши, глядя
По-честному, нелепы и смешны.

Но даже тонущий в воде, не зная броду,
Я ближе к цели, чем не сунувшийся в воду 





***

Ссыльный корнет, как я в детстве читал,
этим кремнистым путем проходил.
Вот я и вырос, и сам заплутал –
как полагается, ночью, один.
Шаг – и осталось всего ничего.
Страшный и радостный лев Рождества
блещет сквозь ветки. Страшнее всего -
вдруг там не лев, а похожий на льва 
куст или вроде того. Вроде, лев.
Вроде, я прав. Я не должен быть прав. 
Если Ты – Бог, – говорю, осмелев.
Если я – Твой, – говорю, как украв.





***

Снег. Левитанского нам в переходе
вместо рекламы читают.
Так я и вижу, как люди проходят,
а в головах – прорастают 
вместо рекламных мелодий 
зерна осмысленных логий.

То-то малина: стихи наконец-то
Будут расти, как продажи…
Визионерство? Да, визионерство, 
и лжепророчество даже.

Муза с прибором на бизнес-года 
вместе с финансами ложит.
Спросите, где же приборы у дам? 
Ну, одолжила, а может,

подрисовала какая шпана, 
сидя на душных уроках.
Но на шпану зла не держит она,
впрочем, и на лжепророков.