Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Пьеса в четырёх действиях

Изящная вещица из жанра парадоксов.

Фрейдизм,даже превращаясь в антифрейдизм, играя сам с собой,
пытаясь с собой покончить, продолжает пока оставаться плодородной нивой,
или как еще это назвать?...

Полем, клумбой, огородом...

Одним словом,тут смогут еще долго процветать всякие забавы,которые называются искусством.

Вот у Четверткова как раз это и происходит.

Пьеса остроумная,сценическая,полная интересных характеров и ситуаций.

Форма идеально слилась с содержанием. Наивная агрессивность персонажей органично сочетается с мягкой иронией автора.

Интересно-приятно читать и любопытно увидеть на сцене.

Есть надежда на чрезвычайный успех.

А основная выдумка
– побивание злого гения родными заморскими камнями – великолепна.

Кира Муратова

Д о к т о р.

Б е р т а, его дочь.

Х р о м, ассистент и ученик доктора; хромает на одну ногу.

Р о з е н б л ю м.

Г о л ь д е н ф а р б.

Х о р во главе с Э д и п о м и А н т и г о н о й.

Т е т к а Р о з е н б л ю м а, пациентка доктора.

О т е ц д о к т о р а.

П р и з р а к о т ц а д о к т о р а.

Б о р т, член муниципалитета.

П о л и ц м е й с т е р.

В и л ь г е л ь м и н а, служанка в семье доктора.

Ф о н З а х е р – М а з о х.

Б е р т а У., пациентка доктора.

М у ж т е т к и Р о з е н б л ю м а.

Ж е н а д о к т о р а.

Г а у, человек-собака, пациент доктора.

П ф а ф, человек-невидимка, пациент доктора.

П а ц и е н т ы.

П о л и ц е й с к и е.

Действие первое

Картина первая

Нью-Йорк, Бруклин. Полутемная комната. На широкой кровати полулежит
седоволосый старик – отец доктора. В изголовье кровати, на столике
горит свеча. Рядом с кроватью сидят на стульях Гольденфарб и Розенблюм.
Перед тем, как начать говорить, отец доктора некоторое время кашляет.

Отец доктора.  Дети мои, мне трудно говорить...
        И вы, услышав все, меня поймете...
        Как будто чья-то тяжкая ладонь
        лежит на горле у меня и пресекает
        дыханье всякий раз, как соберусь
        о злодеянии неслыханном поведать...
        Но что ж тут плакать, тратить ваше время
        на скрежет мой зубовный, на стенанья,
        когда всем этим я могу всегда
        наедине с самим собой заняться... 
        А потому, в кулак собрав все силы,
        всю старческую немощную волю,
        призвав Всевышнего в помощники,
        начну...

Гольденфарб. Мы слушаем вас, папа... 

Розенблюм. Говорите...

Отец (раскачиваясь из стороны в сторону). Ой-ей-ей 
  ей!.. (что-то шепчет).
Гольденфарб. Может водички?..

Отец. Не хочу. Итак:
        Тому лет тридцать минуло уже,
        но все стоит перед глазами, будто
        произошло не дале, чем вчера...
        Однажды ночью, в час когда семья
        вся почивала мирно, только я 
        ворочался в постели с боку на бок,
        итожа прожитый в заботах трудный день,
        до слуха моего донесся
        из комнаты супруги шум какой-то:
        как будто кто-то умолял кого-то,
        потом упало что-то... Я вскочил
        и, прихватив в подсвечнике тяжелом
        свечу и спички, побежал туда.
        И что же я увидел? На кровати
        под натиском насильника в исподнем,
        с зажатым ртом, сопротивляясь, билась
        жена моя... Не медля ни секунды,
        нанес ему удар я по затылку
        и он, как куль, скатился сразу на пол.
        Тут прибежали дочери, прислуга,
        поднялся шум, жена моя рыдала,
        а я тем временем дрожащими руками
        зажег свечу в подсвечнике, склонился
        к поверженному мною негодяю,
        чтоб гнусное обличье рассмотреть...
        и... лучше бы я слеп был от рожденья!
        Нет – лучше бы совсем я не родился!
        Передо мною, руки распростерши,
        лежал мой сын, мой первенец, наследник!
        «Не верю!», завопил я что есть мочи,
        и встал средь комнаты, как громом пораженный.
        Тут все, кто был, заговорили разом,
        все бросились ко мне, тесня друг друга, 
        перебивая, дергая локтями,
        и я из их речей узнал такое,
        что и теперь дивлюсь: как это вышло,
        что я тогда рассудка не лишился?..
        Я сокрушался, что родился зрячим,
        но разве не был я слепым, когда под боком
        такое непотребство совершалось?
        Когда все дочери мои, моя прислуга,
        соседи женского и мужеского пола,
        всех наций, возрастов, исповеданий веры - 
        все подвергались грязным домоганьям
        и, связанные круговой порукой
        стыда и страха, до сих пор молчали!..
        И вот пока я слушал причитанья
        и жалобные пени домочадцев,
        сей выродок, сей Азазель треклятый
        пришел в себя и, как и был в исподнем,
        к дверям рванувшись, раскидал кричащих
        и был таков... 
                    ...Почти четыре года
        потратил я на поиски, поклявшись,
        его найти во что бы то ни стало,
        чтоб придушить вот этими руками.
        Я не жалел ни времени, ни денег,
        я обещал немалую награду
        тому, кто мне поможет... только тщетно...
        исчез мерзавец, будто в воду канул...
            (отпивает воды из стакана)
        ...Что ж... тридцать лет прошло... и я смирился
        с тем, что останется невыполненной клятва,
        и я – поруганный, покоя не нашедший -
        уйду из мира с этой тяжкой ношей...               
        Но вот на днях негаданно-нежданно
        приходит из Европы мне посланье          
        от тамошнего ювелира, друга детства,
        в котором он, ручаясь мне за точность,       
        столь свойственную этому занятью,
        вдруг сообщает: тот, кого искал я,
        им обнаружен в Вене – и теперь он
        какой-то знаменитейший профессор;
        его труды выходят повсеместно
        и чуть ли не за нового пророка
        его теперь в Европе почитают.
        Прочтя все это, я возрадовался было,
        но радость и минуты не продлилась,
        как слезы потекли из глаз ручьями...
        Что толку мне от этого известья?
        Что я могу – одной ногой стоящий
        уже в могиле немощный калека?
        Скрипеть зубами? Изрыгать проклятья?
        Рвать волосы и раздирать одежды?
        Нет, лучше б я в неведении умер...

Гольденфарб. Отец, не продолжайте – тут все ясно! 
         Хоть завтра мы готовы плыть в Европу!
Розенблюм. Все, что ни скажете мы в точности исполним!
         И отговаривать не думайте нас даже!
         Когда откажетесь – его найдем мы сами...

Старик. Спасибо, дети, милые... Поверьте,
         не для того сиротами я взял вас,
         чтоб мстителей растить. Господь свидетель,
         спокойней мне, когда со мной вы, рядом,
         но... не могу я! не могу смириться! 
(потрясает кулаками в воздухе, а потом колотит ими в постель)
         От ярости кровь в жилах закипает,
         и сердце разрывается на части,
         и молотом в мозгу одно и то же:
         злодей ответить должен по закону!
         Злодей ответить должен по закону!
         Злодей... ответить... должен... должен... должен...
       (умолкает и устало откидывается на подушку)
  Гольденфарб (после паузы). Отец, мы ждем. Скажите что нам делать.
  Розенблюм. И мы вам свою преданность докажем.
  Старик. Что ж, слушайте тогда... придвиньтесь ближе...

(Гольденфарб и Розенблюм, сдвинувшись плотнее, придвигаются к отцу и тот начинает им что-то шептать).

Картина вторая

Комната, обставленная недорогой мебелью. Справа выход в коридор
и далее в переднюю. В глубине, в средней стене, три двери: одна,
слева, ведет в кабинет доктора; другая, посредине, в комнату дочери
доктора; третья, справа, в комнату жены доктора. Между дверью
слева и дверью посредине стоит рояль; над ним висит большой фотографический
портрет хозяина – седобородый лысый мужчина с сигарой в руке,
стоя вполоборота, строго взирает на зрителя. Посредине левой боковой
стены окно. Около окна круглый стол с креслами и диваном; рядом
с диваном стоят часы. У правой стены, несколько подальше вглубь,
изразцовая печь; перед нею два кресла и столик. По стенам висят
гравюры. Этажерка с фарфоровыми и прочими безделушками, книжный
шкафчик с книгами в роскошных переплетах. Посредине комнаты очень
большой, накрытый к ужину стол. На полу ковер. В печке огонь.

(В комнате темно. Сверху падает луч света и в нем появляется призрак
отца доктора. Он ходит в луче света по комнате, останавливается
перед часами, недовольно хлопает себя по ляжкам).

Призрак. Семь часов почти... Почему он не выходит?..

(Призрак выходит из луча и исчезает. Часы возле дивана бьют семь
раз. С четвертым ударом свет в комнате загорается и из кабинета
выходят пациентка и доктор. Он как две капли воды похож на свой
фотопортрет за спиной – та же часовая цепочка, та же сигара в
руке. У изразцовой печи расположился Хор – трое мужчин и женщина.
Мужчина в черных очках и с тростью (Эдип) и женщина (Антигона)
сидят в креслах за столиком, двое остальных участников Хора стоят).

Пациентка. Мой племянник тоже большой поклонник вашей
анальной школы...

Доктор. Аналитической...

Пациентка. Как?

Доктор. Аналитической, госпожа Розенблюм... А-на-ли-ти-чес-кой...

Пациентка. Надо записать, а то я все время путаю...
(доставая из ридикюля книжечку и карандаш). Запишу, на всякий
случай...

Эдип. Он здесь уже?

Антигона. Да вот же говорит.

Эдип. Каков он из себя, этот паскудник?

(Антигона, приложив ладонь к уху отца, шепотом описывает ему доктора,
помогая себе жестами: проглаживая себя по голове, показывает лысину,
потом двумя расставленными пальцами сигару, цепочку от часов.
В это время свет гаснет и на доктора опускается луч света; такой
же луч света возникает около изразцовой печи и в него вступает
призрак отца).

Призрак (грозя полусогнутым пальцем). Твоя жизнь висит
на волоске, слышишь, выродок? Мое возмездие неотвратимо и уже
близко... Увидишь!..

Доктор (показывая призраку кукиш). На вот, выкуси!..
Урод!.. Кто ты вообще такой?!..

Призрак. Тьфу на тебя! (плюется) Сдохни!!!

Доктор. На тебя тьфу, придурок! (тоже плюется) Сам
сдохни!!!

Призрак. Я уже неделю как умер, идиот!..

(Призрак еще раз плюет себе под ноги и выходит из светового луча;
загора ется свет; доктор озабоченно стирает плевок с рукава пиджака).

Доктор (про себя). Что-то он зачастил в последнее
время...

Эдип. Кто это был?

Антигона. Его отец несчастный... точнее тень его...

Эдип. А-а, понял-понял... Ну что скажешь, доктор?

Доктор (махнув рукой). Обычное переутомление...

Эдип. Да, переутомленье, как же! А что такое нечистая
совесть никогда не слышал? Ну что ж, посмотрим как это переутомленье
с тобой разделается...

Антигона. Папа, перестань!

Пациентка (пряча в ридикюль книжечку и карандаш) Он
на днях должен приехать из Америки, мечтает с вами познакомиться...
и, может быть, заодно подлечиться...

Доктор. Кто должен приехать?..

Пациентка. Мой племянник. Вернее, племянник моего мужа.

(Опять как и в прошлый раз гаснет свет, кроме двух лучей; в луче
возле печи снова появляется призрак отца).

Призрак. Забыл тебя предупредить. Смерть твоя будет
ужасна!

(Эдип, заложив трость под мышку, аплодирует; к нему присоединяется
и весь остальной хор. Доктор остервенело топает ногой об пол,
свет загорается и призрак, заметавшись, убегает за печку. Доктор
вырывает из руки пациентки ридикюль и швыряет вслед убежавшему).

Доктор. Извините, мне почудилась крыса.

Пациентка. У вас есть крысы?!

Доктор (идя за сумочкой) Ну, вообще-то, есть... Один.
Крыс. Характерный случай подавления гомосексуальных фантазий...
(возвращаясь и отдавая ридикюль) Кроме того, в детстве ему пришлось
стать случайным свидетелем полового акта между родителями.

Пациентка. Потрясающе! Как вы это узнали?

Доктор. Он мне рассказывал...

Пациентка. Кто?

Доктор. Лоренц. Человек-крыса. У меня есть еще человек-собака,
человек-хорек... В общем, много тут всякого... Если б человек-собака
был бы фокстерьером, например, он мог бы загрызть крысу... да
и хорька тоже... и, может быть, к лучшему... но он, кажется, другой
породы... Кстати, не мешало бы выяснить какой... (задумывается)
Да, но почему никто не выходит ужинать?.. (надрывно кричит) Берта!!!

(Пациентка вздрагивает. На крик доктора выбегает девушка лет 16-ти,
дочь доктора – Берта).

Дочь. Я, папа. Ты меня звал?

(Доктор тяжело исподлобья смотрит на дочь)

Дочь. Не кажется ли тебе, папа, что каждый раз, когда
ты зовешь «Берта», ты на самом деле имеешь в виду не меня, а Берту
У.? А почему бы тебе просто не позвать: У! (кричит, задрав голову)
Ууу! Ууу! Ууу!

Доктор. Ууу!

(Из под стола, из под скатерти выбегает человек-собака на четвереньках
и, разрывая коленками паркет, тоже начинает выть в воздух).

Человек-собака. Ууу!

(Так, под удивленным взглядом пациентки, все трое воют некоторое
время. Доктор достает платок и утирает рот).

Доктор. Это я называю сублимацией. Или просто разрядкой.
Молчать!!!

(Дочь тут же скрывается за дверью. Человек-собака замолкает и,
виляя задом, преданно смотрит на доктора. Доктор топает ногой
и человек-собака убегает под стол. Доктор берет пациентку за руку
и ведет к столу. Приподнимает скатерть).

Доктор. Смотрите, сколько тут всего... Мой, так сказать,
рабочий материал... Пока нет клиники приходится их держать здесь...

(Пространство под столом полностью забито какими-то чумазыми преданными
лицами).

Пациентка. Бедненькие... Я обязательно поговорю с мужем.
Думаю, он будет рад вам помочь... ьт

Доктор. Поговорите, поговорите... Ситуация, как видите,
критическая. Единственное утешение – они всегда под рукой...

(Доктор бросает скатерть, громко бьет в ладоши и кричит: «Ужин,
ужин, ужин!..» так, что это превращается сначала в «Ну же, ну
же, ну же!..», а потом в «Нужен, нужен, нужен!..» На его зов опять
появляется дочь).

Дочь. Папа, кто тебе нужен?

Доктор. Мне нужен ужин. Почему никто не выходит?

Дочь. Папа, но это же так просто...

(Дочь подходит к столу, берет с него колокольчик, звонит, ставит
на стол).

Доктор. Постоянно забываю про этот чертов колокольчик...

Дочь. У нас сегодня ужинает господин Борт...

(Доктор, дочь и пациентка усаживаются за стол. Из одной двери
выходит и идет к столу жена доктора – маленькая понурая женщина
с распущенными волосами, из другой ассистент Хром и господин Борт).

Пациентка. Доктор, а вот эти ваши пациенты (она показывает
указательным пальцем в столешницу), они носят названия животных
потому что они их изображают, да? Это какое-то особое заболевание?..

Доктор (наливая в тарелку суп). Ну, сейчас-то это,
конечно, уже заболевание, а вообще-то они стали изображать зверушек
уже после того как я их назвал. Я думаю, они делают это во-первых,
из желания мне угодить и даже подольстится, и такое подобострастное
отношение пациентов к своему доктору не редкость. Ну и во-вторых,
конечно же, потому, что мечтают прославиться. Стать моими знаменитыми
пациентами. Такие примеры уже есть. Рассчитывают войти, так сказать,
вместе со мной в анналы...

Пациентка. Куда, простите, не расслышала...

Доктор. В ан-налы. С двумя «н». Что, в общем, тоже
является одним из ярчайших проявлений анального типа.

Пациентка. Это уже с одним «н»?

Доктор. С одним, с одним...

Борт. Простите, доктор, что вмешиваюсь, но может быть
имеет смысл в таком случае ввести в научный обиход и термин «ан-нальный
тип»? (Гостье) С двумя «н»...

Хром. Это совершенно ни к чему, поскольку «аннальный
тип», с двумя «н» это, в принципе, прямой аналог и производное
«анального типа» с одним...

Пациентка. (через стол дотрагиваясь до руки дочери;
вполголоса). Берточка! «Аналог» – с двумя «н»?

(Дочка в ответ показывает ей палец).

Пациентка. Спасибо. (доктору) Как же тогда появились
эти забавные прозвища?

Доктор. А очень просто. Вот снятся человеку, например,
собаки – мы его называем: человек-собака, снятся крысы – человек-крыса
и так далее. Или вот, например, у меня тут был недавно пациент
из России, так ему постоянно снился начальник тюрьмы, в которой
он сидел... по фамилии... как его?.. не помню уже...

Хром. Троцкий.

Доктор. Да, совершенно верно – Троцкий! Ну вот мы его
так и назвали – человек-троцкий... (Хрому) А интересно, Хром,
изображает ли он сейчас у себя в России этого Троцкого? Меня-то
там нету...

Хром. Да, любопытно было бы узнать...

Эдип. Кто этот Троцкий?

Антигона. Папа, я не знаю...

Эдип. Какой-нибудь, должно быть, бедолага, которого
он тоже очернил, как и меня...

Антигона. Возможно. Дай послушать.

Борт (хихикнув). А если мужчинам довольно частенько
снятся, прошу прощения, дамы?..

Дочь. Апропо, папа!

Доктор. Да.

Дочь. Я тут недавно беседовала с Бертой...

Доктор (строго). С какой Бертой?

(Далее во время реплики дочери доктор мрачнеет все больше и больше).

Дочь. Ну не с собой же! С твоей любимой пациенткой,
с Бертой У., которую ты уже вписал в эти свои анналы. И вот какая
интересная выходит картина. Она мне рассказала, что ей постоянно
снишься ты. Значит мы могли бы назвать Берту У. человеком-доктором,
правильно? Но и ты тоже не раз говорил, что тебе часто снится
Берта У. То есть мы могли бы назвать тебя в свою очередь человеком-Бертой
У. Но дело в том, что тебе снится ведь не просто Берта У., а Берта
У., которой снишься ты, то есть человек-доктор Берта У., значит
и ты не просто человек-Берта У., а человек-человек-доктор Берта
У. А Берта У., которой снится уже человек-человек-доктор Берта
У., то есть ты, это уже (начинает что-то беззвучно шептать, закатив
глаза и зажимая один за другим пальцы) В общем, не знаю с кого
тут у вас пошло, но такая вот петрушка получается...

Доктор. А кто тебе вообще разрешил беседовать с Бертой
У.?

Дочь. А почему это я не могу с ней побеседовать?

Доктор (вытянув из под воротника и швырнув на стол
салфетку).А потому это, что я тебе запретил приставать к моим
пациентам!

Дочь. А мне надоело анализировать своих кукол! Я уже
взрослая! Я тебя просила на свой день рождения уступить мне человека-крысу,
хотя бы на неделю!

Доктор. Вот паршивка неблагодарная! Я же отдал тебе
Пфафа!

Дочь. А зачем мне твой Пфаф, когда он не хочет отвечать
на мои вопросы?! Он же человек-невидимка! Он только меня щупает
и молчит!..

Доктор. Что?!! Пфаф, а ну иди сюда!!! Немедленно сюда,
негодяй!

Дочь. И я вообще не понимаю: что он такое видит во
сне, что ты его назвал человеком-невидимкой?

Доктор. Он ничего не видит – он думает, что он невидимка!
Пфаф, зараза, где ты?!

Борт (озираясь). А может быть он уже где-то здесь?

Дочь. Тогда, дорогой папочка, это просто методологический
произвол. Человек-собака у тебя собака, потому что видит во сне
собак, а Пфаф – невидимка, потому что считает что он невидим.
Извини, но не вижу тут никакой логики, папочка, в упор не вижу...

Доктор. Нет, вы слышали что-нибудь подобное?! Эта пигалица
будет учить меня логике!.. А ну вон из-за стола!..

Дочь. Ты уже обделался один раз с Эдипом, что, нет?..
Несчастный грек только о том и думал как бы всего этого избежать,
а ты ему внаглую присобачил свой комплекс!..

Доктор. Что-о?!!

Эдип (вскакивая).

  О, наконец-то! Слушай дочь, негодник!
  Хоть ты ее порядочно подпортил
  и задурил ей голову своею
  анально-генитальной дребеденью,
  все ж не совсем еще лишил рассудка.

(Эдип начинает двигаться в сторону стола, помахивая перед собой
тростью; его поддерживает под руку Антигона. За ними встают и
идут остальные участники хора. С каждым словом Эдип распаляется
все больше и больше. Антигона пытается его успокоить: «Папа, перестань...
папа...». Далее, на словах «ты выставил гнуснейшим извращенцем...»,
Эдип попадает концом трости в грудь жены доктора и та остервенело
отбрасывает трость. Борт вскакивает, произнося: «Это безобразие!»,
вместе с ним встает Хром и они направляются к Эдипу. Антигона
тянет кричащего Эдипа назад, в сторону передней. Хор молча оттесняет
и отталкивает рвущихся к Эдипу Борта и Хрома. Доктор, сложив руки
на груди, смотрит на все это с усмешкой; на словах «дочь, верную
отцу...» вставляет: «или сестричку...»).

 Антигона. Папа...

 Эдип. Нет, уж позволь мне высказать ему что накипело!
         Покоя мне не будет, если не скажу...
                         (Доктору)
         Как повернулся твой язык поганый?!..                    
         Меня, того, кто приложил все силы,
         чтоб избежать начертанного роком
         кто бросил дом, надежду на корону,
         и любящих родителей своих,
         ты выставил гнуснейшим извращенцем,
         который ищет как убить отца
         и с матерью своей сойтись на ложе!..
         Бывала ли грязнее клевета!
         Бывали ли грязнее обвиненья!
         О, боги, где ваши глаза и уши!..
         А как ты Антигону обесчестил -
         дочь, верную отцу, что добровольно
         изгнанья горький хлеб со мной делила?!
         Ее заботу обо мне увечном,
         ее святой и чистый долг дочерний
         как ты истолковал?..
         А?!.. 
             Где ты?.. 
                Что молчишь?..
                          Так знай же:
         не обольщайся и не строй иллюзий!
         Своими бреднями и мерзкой чепухою 
         ты никогда и никого не проведешь -
         что лживо названо, то и скрывает ложь!

Доктор. Ну, это мы еще посмотрим...

Антигона (уводя Эдипа в переднюю). Всё, папа... хорошо,
хватит, успокойся... идем... ну что ты в самом деле... Ты не забывай
– мы же все таки хор...

(Хор уходит. Борт и Хром возвращаются на свои места).

Доктор (дочери, указывая пальцем) А тебе я, кажется,
сказал – марш отсюда, сейчас же!

Дочь (резко вскакивая и тоже указывая на отца пальцем)
Хорошо папа, я уйду! Но, возвращаясь к нашему разговору, хочу
тебе напоследок сказать, что такого анального типа, как ты, свет
еще не видывал! Ты ни на шаг не отпускаешь и собираешь, собираешь,
держишь вокруг себя своих больных, точно также, как ты копишь
в своем кишечнике свои драгоценные каловые массы! Поэтому у тебя
и запоры постоянные, и геморрой! Не можешь с ними расстаться!
Анальный эротоман – вот ты кто! Фекальный параноик!

Жена доктора (ударив со всей силы по столу, кричит).
Да дайте же хоть раз поесть нормально! Чтоб вы сдохли уже все
– как вы мне надоели! Анальный! Генитальный! Я хочу хоть раз спокойно,
орально, принять пищу! Сколько можно просить не говорить за столом
о своей проклятой работе! Сволочи... Чтоб вы уже все онемели...

(Жена доктора берет тарелку с ложкой, уходит. Дочь доктора убегает
в свою комнату и громко хлопает дверью. В передней раздается звон
дверного колокольчика. Из под стола выскакивает человек-собака
и с громким лаем бежит в переднюю).

Борт. Господин доктор, мне пришла в голову забавная
мысль. Если бы, согласно вашей теории, Антигона, так сказать,
реализовала бы свой комплекс, а ее папаша свой, то у него от нее
появились бы дети, которые одновременно бы приходились ему внуками
и племянниками, а ей соответственно братьями и дядьями...

Служанка. Херр полицмейстер...

(Вслед за служанкой входит полицмейстер. Он треплет по голове
весело бегущего рядом, радостно повизгивающего человека-собаку.
Человек-собака скрывается под столом).

Полицмейстер. Добрый вечер, господа... приятного аппетита...

Доктор. Присаживайтесь, господин полицмейстер, отужинайте
с нами...

Полицмейстер. Благодарю покорно, я только что из-за
стола... Я, пожалуй, посижу пока здесь, покурю... подожду пока
вы закончите...

(Полицмейстер подходит к круглому столу, садится в одно из кресел,
достает папиросы и спички).

Доктор. Да мы, в общем-то, закончили... Я присоединяюсь
к вам.

(Доктор встает из-за стола, подходит к круглому столу, садится
на диван; раскрывает ящик с сигарами, достает одну, прикуривает.

Из-за стола поднимается Хром).

Хром. Извините, но мне надо работать...

(Хром уходит вглубь сцены и исчезает за одной из дверей.

За столом остаются Борт и пациентка – они сидят друг напротив
друга и о чем-то негромко разговаривают; возле кафельной печи
появляется призрак отца доктора; стоит и смотрит на доктора).

Доктор (указывая на призрака). Он с вами пришел?

Полицмейстер. Кто, доктор?

Доктор. Вот этот...

Полицмейстер. Вы про кого, доктор?..

(Призрак выходит из гостиной).

Доктор. Ладно, ничего...

Полицмейстер. Вы кажется чем-то расстроены?..

Доктор. Чепуха... Немного поругался с дочерью...

Полицмейстер (вздыхая). Да... молодежь-молодежь...
и чего им только не хватает...

Доктор (негромко). Прибью когда-нибудь эту сучку...

Полицмейстер. Что?..

Доктор. Ничего... это я так... мысли вслух... Что у
вас нового в департаменте?..

Полицмейстер. Да так... рутина... Хотя и новости кое
какие есть... Довольно, впрочем, неприятные...

Доктор. Убийство? Ограбление?..

Полицмейстер. Да нет... хотя и этого хватает... Одно
довольно странное сообщение из Америки... Вы кажется там бывали?..

Доктор. Не то что бывал, но родился и жил почти до
двадцати лет...

Полицмейстер. Кстати, доктор, моей жене приснился на
днях интересный сон: будто она выходит из кондитерской, поднимается
в воздух и летит в Америку, а Америка это такая огромная шляпная
коробка и в ней по кругу быстро бегает маленькая белая собачка,
ну что-то вроде шпица... Как вы думаете, что это значит?..

Доктор. Ну, летание во сне это, естественно, образ
эрекции, что я уже давным-давно открыл и описал. Помните эти античные
фаллосы с крыльями?..

Полицмейстер. Но моя жена – женщина...

Доктор. Ну и что? Эка невидаль! Это глубоко спрятанная
в подсознание зависть к вам, как к обладателю этой штуковины,
и ее мечта иметь такую же реализуется в снах. И даже более того
– она себя отождествляет с этой штуковиной.

Полицмейстер. С крыльями?

Доктор. Почему с крыльями? У вас что, есть крылья?

Полицмейстер. Нет, конечно! Но вы сами сказали про
крылья...

Доктор. Это я просто привел в пример античную символику...

Полицмейстер. А-аа... Ну, хорошо хоть так, а то даже
представить страшно...

Доктор. И что там в Америке?

Полицмейстер. А в Америке быстро бегает по кругу маленькая
белая собачка!

Доктор (с удивлением смотрит на полицмейстера). Какая
собачка?

Полицмейстер. Жена сказала, что-то вроде шпица... (смотрит
на доктора) Ах, вы про ту Америку, про настоящую! А я думал, что
вы про шляпную коробку!.. Извините. А все таки что она значит,
эта коробка?

Доктор. Коробка это вы, естественно.

Полицмейстер. Я?!

Доктор. Ну не я же. В подсознательных фантазиях вашей
супруги она подвергает вас кастрации...

Полицмейстер. О, Господи...

Доктор. ...присваивает себе отнятый у вас орган, перевоплощается
в него, а вас превращает в коробку, довольно большую, чтобы не
промахнуться и погрузиться в нее целиком, как и сама она всегда
мечтала о том, чтобы целиком поглотить вас... То есть, в определенном
смысле коробка это, конечно, она, а летящая штуковина это вы,
но это только верхний слой ее подсознательных фантазий, а на глубинном
уровне – то, что я вам только что говорил, то есть наоборот...

Полицмейстер. А собачка?

Доктор. Собачка тоже вы. Это ее стремление заключить
вас в эту ситуацию, лишить возможности уклониться, во что бы то
ни стало навязать вам пассивную роль коробки, но такой выбор она
сделала из подсознательного протеста, потому что сама чувствует
себя этой заключенной в коробку собачкой, в чем также подсознательно
винит вас...

(В гостиной появляется человек-невидимка Пфаф – он в халате и
босиком. Бесшумно ступая, он подходит к столу, берет половник
и начинает хлебать суп прямо из супницы).

Пациентка. Ой, кто это?

Борт (прикладывая палец к губам). Тсс! Это Пфаф, человек-невидимка.
Сделайте вид, что вы его не видите...

(Доктор, прервав беседу, делает полицмейстеру знак и сзади подкрадывается
к Пфафу. Подкравшись, он что есть силы бьет Пфафа по уху, потом
еще раз, еще, а когда Пфаф падает, начинает бить его ногами. За
все время экзекуции Пфаф не издает ни звука).

Доктор. Я тебе дам лапать мою дочь! Сукин ты сын! Скотина!

(Одна из дверей открывается и на пороге показывается дочь).

Дочь. Тебе можно, Хрому можно, а ему нельзя, да?!
(и тут же закрывает дверь).

(Доктор отвлекается на ее крик и в это время Пфаф вскакивает и
отбегает. Доктор кидается было к нему, но Пфаф опять отбегает;
стоит, переминаясь с ноги на ногу).

Доктор (грозя кулаком). Еще раз услышу – убью!

Пфаф (прыгая на месте и сжав на груди ладони). Промахнулся,
промахнулся! Ни разу не попал!

(Доктор делает движение в его сторону и Пфаф убегает из гостиной.
Доктор, одергивая сюртук, возвращается к полицмейстеру).

Доктор. Так что там в Америке?

Полицмейстер. В настоящей?

Доктор. Ну не в коробке же. Про нее мы уже, кажется,
выяснили...

Полицмейстер. Из Америки нам пришло несколько странное
и не совсем ясное предуведомление... В нем сообщается, что будто
бы недавно, кем – неизвестно, нанятый убийца отправился аж с Ближнего
Востока в благословенную столицу нашу...

Доктор. А почему вы так странно выражаетесь?..

Полицмейстер. Я? А как я выражаюсь?..

Доктор. Да вот как-то странно... прямо как в пьесах
этого педераста Шекспира...

Полицмейстер. Да? Прошу прощения, не заметил... А
что, Шекспир действительно был... этим самым?

Доктор. Ну конечно. Тот еще был любитель. Просто тщательно
это скрывал...

Полицмейстер. То есть с мужчинами он все таки не это?..

Доктор. Я же говорю, скрывал. Даже от самого себя.

Полицмейстер. С вами, доктор, просто страшно разговаривать.
Вы людей насквозь видите.

Доктор. Такая у меня работа. Продолжайте...

Полицмейстер. Да, так вот. В общем к нам сюда в Вену
едет какой-то наемный убийца. Больше ничего определенного не сообщается.
Кого он едет убивать? За что? Кому из наших горожан грозит опасность?
Еще лишь говорится, что с собой он в багаже везет четыре чемодана.
Не знаю что и думать... Может быть, то просто его вещи, а что
если...

Доктор. Вы опять?

Полицмейстер (испуганно). Что «опять», доктор?

Доктор. Ну вы опять так разговариваете!

Полицмейстер. В самом деле? Что ж это такое? Вы только
не подумайте, доктор, у меня никогда даже в мыслях такого не было,
клянусь вам!

Доктор. Вы про что это?

Полицмейстер. Ну, про то, что у Шекспира было... Ни-ни,
ни сном, ни духом... Слово чести! Женщины... девицы... на маленьких
девочек нет-нет, да иногда и потянет, а этого – ни-ког-да!.. Как
по мне, так я бы этих шекспиров просто отдавал бы в каторжные
работы. Без суда и следствия.

Доктор. Ну а если бы вы вдруг про меня такое узнали?
Тоже в каторжные?

Полицмейстер. Про вас?.. Нет, ну что ж я не понимаю!
Вы делали бы это для науки, для нас всех... ну, это вот как рассказывают
про врачей, которые на себе испытывают всякие прививки, вакцины...
Пастер, там, и всякое такое прочее... Это совсем-совсем другое...

Доктор. Так что же там с чемоданами? Чем они вас напугали...

Полицмейстер. Я же говорю: может быть там просто вещи...
а вдруг это адская машина? Вдруг он – террорист, и хочет у нас
здесь кого-то или что-то взорвать?.. Мы же не можем проверять
всех людей с чемоданами! В Вену каждый день приезжают тысячи...

Доктор (задумчиво). Чемодан это вагина...

Полицмейстер. Вы думаете?

Доктор. И думать нечего. Давно установленный факт.
В детстве, небось, любили прятаться в чемоданах...

Полицмейстер. Да, вы знаете, что-то такое припоминаю...

Доктор. Ну вот... Гм... Четыре говорите?.. Может быть
он мусульманин?.. Ближний восток опять же... Нет. Скорее здесь
подавленная фантазия иметь гарем и путешествовать на манер какого-нибудь
шейха... Интересно бы было с ним поработать...

Полицмейстер. А может у него просто много вещей?..
К тому же сообщают, что убийц может быть и двое, а не один...

Доктор. Тогда это оргия. Сами посудите – двое мужчин,
четыре чемодана... Это должны быть пара таких... пара таких полнокровных
веселых болванов, скорее всего немцы... мордатые такие (показывает)
кровь с молоком... возьмите это на заметку...

Полицмейстер. Спасибо, доктор, будем иметь в виду...

Доктор. (поднимаясь) Прошу прощения, господа, но мне
придется вас покинуть. У нас сегодня ночью большой аналитический
штурм и мне надо перед этим немного отдохнуть...

(Полицмейстер, Борт и пациентка встают и прощаются с доктором).

Доктор. Вильгельмина! Проводи гостей!

(Доктор, поклонившись, уходит в кабинет, а гости идут в переднюю).

(Продолжение Следует)