Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Роман. Отрывок

Самый известный на западе русский писатель, Андрей Курков живет не в России, а в Украине, в Киеве, который и стал местом действия его нового романа «Ночной молочник», на днях выходящего в издательстве «Амфора». Несколько страниц из этого текста писатель предоставил для публикации Топосу, где впервые был напечатан его дебютный роман «Любимая песня космополита»

Маршрутка укачала Ирину мгновенно. Гул мотора прорывался в ее дрему,
но совершенно не мешал. Водитель Вася вел свою «Газель»
молча. Зимняя дорога была, видимо, заснеженней, чем обычно. Вот
и в дреме Ирина просто телом своим почувствовала пару раз,
что маршрутка едет не прямо, а виляет из стороны в сторону.

И проснулась Ирина, из скорлупы своей дремы выглянула, как раз к
тому времени, когда «Газель» должна была у метро тормозить. Но
к этому моменту сегодня неторопливая маршрутка только
взбиралась на последний холм, с которого уже и город – как на
ладони. Он ее, Ирину, окончательно и пробудил, этот город.
Сначала везде темнота ночная, и по ходу маршрутки, и по обеим
сторонам. А потом выныривает перед тобой зарево городских
огней, и хоть не близко до них, километров с десять, а сердце уже
ускоряет свой «тик-так», по которому только состояние души
можно сверить, но никак не часы, не время.

Конечно, все это обман. Вся эта иллюминация. Просто реклама
городской жизни. Ведь огни горят, но город еще спит. Просто
притворяется вечно бодрым. Вот село – честное, но бедное. Если спит
село – ни одного огонька не видно!

В первом поезде метро народу было больше обычного. Ира даже
удивилась. Но, присмотревшись к пассажирам, поняла, что все они, или
почти все, были такие же, как она – приезжая кровь города.

Выйдя из метро «Арсенальная», Ирина остановилась сразу за
стеклянными дверьми наружного здания станции. Перед ней на площадке
лежал нетронутый снежок. Пушистый и искристый. Вот сейчас
оставит она на нем свои следы. Потом кто-то сможет по ее следам
пройти и узнать ее путь. Ведь она сегодня опять первой вышла
здесь на улицу.

Уже подходя к серому сталинскому дому, к парадному, над которым
висит табличка, указывающая номера квартир «25-37», вспомнила
Ирина все свои ночные раздумья. Поправила пуховой платок.
Вдохнула морозного воздуха, и зашла.

Нянечка Вера встретила ее радушно. Заставила сначала чашку чаю в
кухоньке выпить, а потом уже в кабинет отвела, где воздух,
нагретый кварцевой отопительной лампой, словно сам предлагал
раздеться.

Освободив груди от молока, Ирина съела две миски подслащенной
овсянки, снова чаю выпила. И отправилась на улицу молоко для
«второй смены» нагуливать. Уже одевшись, остановилась в проеме
двери, на нянечку Веру оглянулась.

– А начальница когда приходит? – спросила.

– Нелли Игоревна?! Да часиков в десять ее привозят! Замерзнешь,
возвращайся пораньше, у меня варенье малиновое есть!

На утреннем снегу уже тропинки вытоптали. И одна из тропинок прямо
от парадного вела к переходу через дорогу. На другой стороне,
правда, тропинка доходила только до транспортной остановки
и там превращалась в большое вытоптанное темное пятно.

Ирина прошла через парк до смотровой площадки. Остановилась у перил.
Хотела город на другом берегу рассмотреть, но увидела
приближающуюся метель. Даже не метель, а просто приближающийся с
того берега снегопад. Смыл сначала этот снегопад своей
белизной дома и половину моста Метро. Потом и сам Днепр пропал, и
мост за снегом спрятался. А еще минут через пять посыпался
белый снег прямо на нее, на ее платок, на пальто. Она
ладошку небу подставила, и увидела, как целая стая крупных
снежинок на нее опустилась и стала таять.

Оглянулась по сторонам – ни Мариинского дворца, ни деревьев не
видно. Сказка, да и только! Вот бы Яся чуть постарше была. Она бы
как удивилась этой красоте!

Ветер усилился, стал холодом щеки покалывать. Решила Ира на молочную
кухню вернуться. Вспомнила о малиновом варенье.

– У вас все в порядке? – напугал вопросом появившийся из метели
мужчина в длинном черном пальто. Он всматривался в лицо Ирины
напряженным взглядом. В его правом ухе торчал точно такой
наушничек, как и у Егора.

– Все хорошо, – проговорила Ирина и улыбнулась ему.

И он тут же исчез. Шагнул назад, за белую непрозрачную стенку падающего снега.

– Ой, как тебя засыпало! – воскликнула нянечка Вера, впуская Ирину в
коридор. – Давай быстрее раздевайся и на кухню!

Ирина струсила снег с платка. Повесила его аккуратненько. Пальто на
другой рожок деревянной стойки-вешалки определила.
Посмотрела на двойные двери в конце широкого коридора. Подошла,
слушая стук грубоватых каблуков своих сапожек. Вернулась к
вешалке. Переобулась в тапочки, вытащенные из сумки. И снова к
двойным дверям. Приоткрыла их чуть-чуть, на щелочку. В эту
щелочку посмотрела. Увидела женщину лет пятидесяти с
собачкой-мопсиком на руках, и мужчину в костюме с тройным подбородком.
На лацкане пиджака – депутатский значок. Удивилась
отсутствию детей.

За спиной хлопнула входная дверь. Оглянулась. Двое мужчин в зеленых
комбинезонах занесли большой молочный бидон. Поставили под
стенкой и за следующим, видимо, вышли. Обычно они по три
бидона за раз привозили.

Чай с малиновым вареньем поднял Ирине настроение и согрел. У нянечки
Веры в кармане белого халата зазвонил мобильный. Она
суетливо вытащила его, нажала кнопку, поднесла к уху.

– Да, Нелли Игоревна, привезли! Ой, боженька, как же это?! Хорошо. И
Иринка здесь, мы вдвоем справимся!

Спрятав телефон, нянечка Вера озабоченно оглянулась на открытые
двери, через которые были видны три молочных бидона, стоявшие в
коридоре.

– Охранников начальницы кто-то побил, – поделилась новостью
старушка. – В больницу оба попали. Теперь некому эти бидоны в
процедурную носить. Ты мне поможешь?!

– Конечно, – с готовностью ответила Ира.

Они быстро допили чай.

– Возьми, надень! – передала нянечка Ире чистенький белый халат. –
Без этого туда никак нельзя!

Вера посмотрелась в маленькое зеркало, висевшее на кухне над мойкой.
В халате она была похожа на медсестру.

Взялись они вдвоем за ручки бидона. Приподняли его, и у Ирины чуть
ноги не подкосились. Такой тяжести ей в жизни еще не
приходилось носить.

– А мы рывочками, – сказала нянечка, заметив на лице Ирины растерянность.

Раз двадцать поднимали и опускали они первый бидон, пока до двойных
дверей его не переместили. Вера явно умаялась, но не
жаловалась. У Иры заболели руки и плечи.

– Надо сделать, начальница попросила, – проговорила грустным голосом
старушка-нянечка. Открыла половинку двойной двери. Взялись
они вдвоем снова за «уши» бидона, переставили за дверной
проем. Потом до третьих дверей слева добрались. Внутрь занесли.
Там, в комнате, полностью облицованной голубым кафелем,
особая медицинская ванна стояла. На внешней ее боковинке –
пульт управления. Кнопочки, ручки, лампочки какие-то. Таких ванн
Ира никогда не видела. Даже по телевизору. В углу
металлическая стоячая вешалка с чистенькими белыми махровыми
халатами. На полу под вешалкой несколько пар одинаковых пушистых
белых тапочек.

– Ну, Ирочка, надо поднапрячься, – устало выдохнула старушка. – Надо
молоко туда, в ванну вылить.

– Мы не сможем, – испугалась Ирина, у которой уже и живот заболел.

– Как не сможем?! Посмотри на меня, мне уже шестьдесят семь! А я не жалуюсь!

Вера откинула крышку бидона. Взяла двумя руками за «ухо», Ира взялась за второе.

– Это несложно, – снова заговорила старушка. – Главное наклонить его
правильно, чтобы не разлить…

С третьей попытки удалось им вылить молоко из бидона в ванну. Пустой
бидон, хоть и был он не легкий, однако показался Ирине
почти пушинкой, когда они его на свою половину коридора
заносили.

– А зачем туда молоко выливать? – спросила Ира, когда остановились
они возле второго бидона.

– Это козье, – небрежно ответила Вера. – Для процедуры.

Следующие два бидона не смогли перелить они в ванну без посторонней
помощи. Хорошо, что доктор из соседнего кабинета откликнулся
на просьбу нянечки Веры. Он еще на часы посмотрел, когда
последний бидон в ванну вылили. Головой недовольно покачал.
«Хорошо, что Геннадий Ильич всегда опаздывает!» – сказал.

Следующая чашка чая дрожала в руке у Ирины, как живая. Все у Иры
болело теперь, после этих бидонов. И плечи, и руки, и живот, и
даже колени. Такое состояние у нее уже было – после родов.
Но тогда, несмотря на боль и усталость, ее настроение было
лучезарным и радостным.

Подошло время второго сцеживания. Чашка-присоска аппарата неприятно
кольнула грудь холодом. Вся процедура механического
сцеживания в этот раз показалась крайне неприятной и раздражающей.

Женщина-врач со спокойным безразличным лицом придерживала присоску.
Верочка сидела рядом и виновато молчала. Точнее просто
молчала, а на ее лице жалость была «нарисована». Жалость и
утомленность. Морщин у нее на лице много было и настроение
старушки они выдавали лучше любых предателей. А может, сама она ими
управляла, чтобы лишних слов не говорить, а все лицом
показать.

Молча она и мокрую салфетку Ире протянула, чтобы та груди обтерла ею
перед тем, как одеваться.

– А начальница где сидит? – спросила Ира у нянечки, уже застегнув
красную шерстяную кофточку на все пуговички.

– Да там, напротив процедурной, где ванна стоит.

Идя по коридору, Ирина чувствовала каждое свое движение. Когда
осторожно открыла половинку двойной двери, ощутила неприятное
напряжение в кисти. Остановилась перед закрытой дверью в
комнату с ванной. Остановилась потому, что услышала низкий мужской
голос, напевающий какую-то старую, знакомую песню. Постояла
минутку, прислушиваясь. Плеск молока в ванной донесся до ее
ушей. «Вышли мы все из народа!» – на фоне этого плеска
негромко пел в процедурной какой-то мужчина.

Ирина постучала в дверь напротив.

– Да, пожалуйста! – услышала приветливый голос начальницы.

– Чего тебе? – голос начальницы резко изменился, как только в
дверном проеме показалась Ира. – Сюда без приглашения нельзя!

Начальница сидела за красивым темно-коричневым столом, на котором
стоял компьютер. За ее спиной на широком подоконнике стоял
целый зимний сад – не меньше десятка вазонов с молодыми
пальмами и плетущимися вверх по ниточкам, уходящим к карнизам,
растениями.

– Нэлли Игоревна, – Ирина собрала всю свою решительность и
попыталась вложить ее просто в силу собственного голоса. – У меня к
вам просьба…

– Ну? – начальница смотрела на молодую женщину с показательным
пренебрежением. – Чего надо?

– Вы не могли бы поднять мне зарплату… Хотя бы… до семидесяти…

Глаза Нэлли Игоревны наполнились гневом. Лицо покраснело. Она
расстегнула верхнюю пуговичку своего бардового жакета, словно ей
не хватало воздуха.

– Ты же и так почти четыреста долларов получаешь! И тебе мало?!

– Да, но ведь я за дорогу,.. – Ирина не договорила, по щеке поползла слеза.

– А кормежку свою тут ты считала? Да я на твое место!.. Мне за час
найдут женщину, которая за меньшие деньги сюда приезжать
будет! Поняла?!

Слезы уже бежали по обеим щекам Ирины. Она кивнула и вышла в
коридор. Остановилась перед вешалкой. Медленно переобулась, взяла в
руки свой изумрудный пуховой платок. Услышала, как на кухне
звякнул телефон.

За ее спиной прошла на другую сторону коридора старушка-няня, и тут
же вернулась с коробкой конфет в руках.

– Вот возьми, – сказала Ирине, уже надевшей пальто. – От начальницы.

Ирина взяла коробку. Сумочку в другую руку. И вышла, даже не
попрощавшись с Верой.

Ей так хотелось поплакать. Но не самой себе, а кому-то. Пусть это и не красиво!

Снегопад на улице продолжался. Начинало темнеть. Ранние зимние
сумерки подчеркивали сказочность и волшебность уличных фонарей,
приглушенных летящим снегом.

– Погуляю по парку, – сказала сама себе Ирина, подходя к зебре перехода.

Всмотрелась в сигнал светофора, тоже размазанный падающим снегом.
Подумала: а вдруг Егор тоже там, в парке.

Пошла через дорогу, прислушиваясь к щемящей боли в коленях.
Услышала, как кому-то рядом машина засигналила, и тут же ее с ног
сбило и куда-то бросило. Она летела с открытыми глазами. Ей
казалось, что летит она спиной к земле, а лицом к небу. И
видит, как снежинки остаются позади ее полета. И вдруг удар. И
небо, еще мгновение назад такое снежно-белое, темнеет. И
только колени продолжают щемить. И мир вокруг уменьшается,
сдувается или отдаляется, в рулон скатывается, в маленькие
коробочки складывается, словно декорация для кукольного театра.

(Продолжение следует)