Проза

Пока Галя училась в школе, каждый год на летние каникулы она ездила
к бабушке в небольшой посёлок городского типа (ПГТ) в Энской
области. Десять лет один и тот же маршрут, одни и те же
деревушки на пути к сентябрьскому сочинению «Как я провела
лето».

Нина Петровна, бабушка Гали, не работала и не подрабатывала: она
была настоящей пенсионеркой по возрасту. Разве что… подсобное
хозяйство. Городской житель, никогда не живший в деревне 365
дней подряд и более, вряд ли поймёт, что такое это самое
«подсобное хозяйство», тем более, когда нет в помощь мужчины:
дедушка Гали умер, когда она перешла во второй класс.
Пенсионеркой, сидящей на лавочке и щёлкающей семечки, обсуждая всех
и вся, Галина бабушка не будет никогда.

У Нины Петровны была подруга, Ольга Дмитриевна, живущая через дом,
на этой же стороне улицы. У Ольги Дмитриевны была внучка
Лена, приезжающая к ней на все школьные каникулы и тоже из
Петербурга. Ленина бабушка – пенсионерка по возрасту – работала
на почте, и уходить не собиралась, так как такого подсобного
хозяйства, как у Нины Петровны, у неё не было, а был лишь
маленький огородик, кошка, собака и вполне здоровый
муж-неработающий-пенсионер. И ещё Ольга Дмитриевна говорила, что дома
ей скучно, а вот «в людях» весело. За такую зарплату, какую
платили сотрудникам почты, мало было охотников работать, а
Ольгу Дмитриевну устраивало всё: и зарплата, и коллектив, и
то, что дом её находился всего в пяти минутах ходьбы от
почтового отделения. И опять-таки, выход «в люди».

Пенсионеркой, сидящей на лавочке и щёлкающей семечки, обсуждая всех
и вся, Ленина бабушка тоже не будет никогда.

Вот такие бабушки у Гали и Лены.

Внучки наших бабушек были одногодками и, встречаясь летом в ПГТ,
проводили всё время друг с другом. Детей в посёлке уродилось
немного. Галя с Леной, сдружившись с деревенскими, вместе
играли, гуляли, устраивали посиделки, ходили в соседнюю деревню
пешком, через поле, собирая по дороге изумительные
ромашковые и васильковые букеты и таким образом приводили в действие
намеченную в то время партией программу сближения города и
деревни.

К сожалению, а может быть это и нормально, но, чем старше
становились девочки и мальчики, тем быстрее они делились на отдельные
группки «по интересам». Став подростками, поделились даже по
половому признаку. Правда, некоторые деревенские ребята
гуляли со своими девушками или с соседскими. Один раз Лену
пригласил в клуб на танцы местный парень, и она согласилась. Но
не успели они дойти до клуба, как деревенские красавицы,
прямо на улице, устроили Лене в присутствии её кавалера
«показательный суд». Хорошо, что без рук и без ног. У поселковых
девчонок пустить в ход «за правое дело» и за своих парней все
движущиеся конечности труда не составляло. Зато словесно они
очень доходчиво объяснили, что городские должны гулять со
своими, ленинградскими, а их, энских парней, надо оставить в
покое. На этом инцидент был исчерпан. Молодёжь-то
понятливая!

А в городе у Гали и Лены молодых людей не было вплоть до поступления
в институт. И бабушка Гали с бабушкой Лены частенько
заговаривали о том, где же женихи их любимых внучек: ведь и
красивые они (внучки), и умные, и парней в Ленинграде (для бабушек
новое старое название города не прижилось) вон сколько, а
они всё одни да одни.

Разговоры разговорами, а девочки уже и выросли, и школу окончили, и
поступили в институты: каждая – в свой. Теперь они ездили к
бабушкам не на всё лето, а на несколько дней в июле – за
ягодами, в августе – за грибами.

Однажды Нина Петровна, зайдя вечером на почту, чтобы отправить
внучке ко дню рождения посылку с только что собранными яблоками,
застала там Ольгу Дмитриевну. Последняя уже собиралась домой
после своей смены.

– Дмитриевна, погоди, сейчас сдам посылку, вместе пойдём. Хочу с
тобой словами поделиться.

– Давай, Петровна, делись, а то помрём в делах-то, так и не
поговоривши, – улыбнулась Ольга Дмитриевна и вышла на крыльцо ждать
соседку.

– Да я всё про Галю мою думаю: нет же у неё никого, а девчонка такая
хорошая. Вон все наши девахи, с которыми она дружила, с
парнями ходят, гуляют. Не понимаю я, чего ж у неё-то никого.
Может, не нравится чем или ещё что. А? Как ты думаешь, Ольга?
А у Лены-то твоей есть кто?

– Ну, ты зря так, зря, – участливо заговорила Ольга Дмитриевна. –
Галка – видная, ладная девушка, а что нет никого, так и
возраст-то у неё какой! Восемнадцать ещё через неделю будет!
Брось, Нина, рано ещё печалишься. Да и может у неё есть кто, а
она тебе не говорит. Ведь может так быть?

– Да нет, вроде мы с ней в подружках ходим. Она, знаешь, когда
приедет или позвонит, всегда мне всё рассказывает: и как в школе
дела, и как дома, и какой мальчик нравится, и что читает,
смотрит, и что купила себе. Нет, Дмитриевна, она у меня не
скрытная. Душевная моя Галочка. Правда, иногда говорит, что я
этот, как его, ступор, ой, нет, не ступор, э-э… а, вот –
тормоз! Ты, говорит, бабуля, мощный тормоз. Ну, я понимаю, за
всем модным уже не успеть. Столько информации, сама знаешь.
Некоторые слова не то что не понимаю, а и не запоминаю сразу.
Хоть записывай! Хорошо, что мы с тобой на старом языке
говорим!

Редкий момент – Нина Петровна и Ольга Дмитриевна, не спеша, шли по
посёлку, то и дело здороваясь с идущими навстречу знакомыми.
А кто ж в посёлке не знакомый? Таких и нет. Вот через каждую
минуту «здрасьте, имя-отчество».

Шли две заботливые, не старые еще, бабушки. Им было по шестьдесят
лет. Они очень любили своих дочек и внучек, переживали за их
личную жизнь, а когда-то их мамы (и бабушки) также переживали
за них. Обыкновенные женщины: просто хочется, чтобы была
крепкая семья и надёжный тыл.

– Ты ж мне не ответила, Ольга, у Лены-то как? – Нина Петровна чуть
сбавила шаг, почти что остановилась: так ей хотелось узнать о
Лене, чтобы сравнить с Галей.

– Есть у моей Лены мальчик. В общежитии живёт, недалеко от её дома.
Родители у него есть. Только не русский он, понимаешь.
Совсем не русский, иностранец. В институте познакомились. –
Горестно как-то говорила об этом Ольга Дмитриевна, будто не
хотела, чтобы её внучка с иностранцем гуляла: наших, что ли,
парней нет.

– А откуда он, говорила?

– Говорила, да я забыла. Я, как услышала его имя, так уж и не могла
её спокойно слушать! Я, конечно, понимаю, что тут такого?!
Время нынче другое, течения всякие модные, но, веришь ли, не
лежит у меня сердце к этим чужеземцам! Погуляет он с ней,
пока учится, а потом уедет и всё.

– А как зовут его?

И вдруг Ольга Дмитриевна громко так рассмеялась, взяла за руку Нину
Петровну и, наклонившись к ней, заговорщицким шёпотом
сказала:

– Я как вспомню его имя, Петровна, так на меня страшный смех
нападает, прямо, душит, не могу я без смеха, прости господи, имя
его произносить, потому что зовут его … Али. Фу ты, бес
попутал, прямо Али-Баба какой-то … – И она, уже смахивая слезу,
продолжала смеяться, да так заводнó, что и Нина Петровна, сама
не зная, почему, засмеялась на пару с ней.

– А кто ж он, Дмитриевна, Али-Баба-то её?

– Кто? Известно, кто! Турок, небось!

– Ну, Ольга, по-турецки скоро будешь говорить … – смеялась Нина Петровна.

– От, смешно-то тебе! Да я думаю, пройдёт это всё. Она мне по
телефону лицо его описывает, а фотографию не привозит. Наверно,
чтоб я от красоты его не ослепла. Ленка говорит, красивый он.
Только непонятно, если красивый, почему на таракана похож?

– На кого? На какого таракана?

– Да я не знаю, на какого! На турецкого или на нашего. Говорит: «Ба,
он такой красавчик, как таракан, только не поёт!» Ты чуешь,
Петровна, у них что, тараканы поют? Или, может, в Турции и
правда тараканы красивые? Чёрт те что… Не знаю.

– Так спросила бы у внучки, что ж так думать-то впустую! –
возмутилась Нина Петровна.

– А что я спрошу? Ты думаешь, ты одна такая бабка – мощный тормоз?
Я, по её словам, знаешь, где родилась? Ты, говорит, ба, в
дремучем лесу не только родилась, но и до сих пор там живёшь.
Вот так!

– Да-а, Дмитриевна, надо как-то просвещаться, чтобы с нашими
внучками разговаривать дальше. Знаешь, когда Галка будет звонить, я
у неё тихонько так поспрошаю про турецких тараканов, может
и скажет что.

– Ладно, спроси, но только аккуратно, чтоб она не подумала чего. А
вообще, я в Алёнке уверена. Она не такая деваха, чтоб себе
навредить. И родители у неё есть, и институт хороший, да и я с
дедом кой чего значу, а? Может и не надо мне так
переживать, Нина?

– Господи, да я ж тебе говорила уже, что наши внучки, если и доведут
нас до слёз, так эти слёзы будут только от счастья. Ты уж
поверь мне.

– Да-а… А Али? Ой, не могу, умора тараканья… – Ольга Дмитриевна не
сдержалась, снова улыбнулась.

– А что – Али? Это уже слёзы от смеха, подруга ты моя.

Сколько можно говорить о детях, о внуках? Сколько можно вспоминать,
как и что они делали, когда были маленькими? Сколько можно
терпеливо ждать от них письма, звонка, приезда? Нисколько.
Бесконечно!

Налетел временной ветер, сорвал в миг несколько листков с календаря,
и вот уже недели как не бывало, и внучке Нины Петровны
восемнадцать стукнуло.

Ольга Дмитриевна зашла в гости к Нине Петровне. Поздравила с
восемнадцатым рождением внучки, справилась о здоровье и спросила:

– Ну, что, Нина, узнала ты что-нибудь про моё?

– Узнала, узнала, – ехидненько так ответила соседка, изобразив на
лице ещё более загадочную улыбку, нежели у Джоконды. – Точно,
Дмитриевна, дремучий лес ты и есть. Ничего-то мы с тобой не
смотрим, в ногу со временем не идём. Тормозим мы, понимаешь?

– Нина! Да не нужна мне твоя политинформация! Что ты узнала-то? –
Ольга Дмитриевна от нетерпения даже встала, пошла по комнате.

– Позвонила я вчера Галочке, поздравила её, поговорили о новостях
разных, в основном, про её новости, у меня-то что? Всё одно и
то же. А в конце я так отвлечённо и спрашиваю, как там, мол,
у Лены-то дела, как учится, видитесь ли с ней, есть ли у
неё кто. Галя отвечает, что всё нормально, и что парень у неё
есть, из Турции, учится в Питере, в общежитии живёт, но
парень, говорит, хороший, подрабатывает в этом… погоди, сейчас
бумажку возьму, – Нина Петровна вынула из буфета листок и
прочитала по слогам, – в «маг-до-наль-се». Это американская
столовая такая, где все очень быстро едят. Галя говорит, что он
деньги, которые зарабатывает, матери своей посылает, а …

– Нина! – уж почти вскрикнула Ольга Дмитриевна, – да что она про
внешность-то его сказала?!

– Вот если б мы телевизор чаще смотрели, то и вопроса у тебя такого
бы не было! Никакой он не таракан. В Турции певец есть,
зовут его Таркан! Галка мне сказала, что парень у Лены – вылитый
Таркан, красавчик, говорит. А ещё она сказала, что они
просто дружат, потому что у Али этого есть девушка, там живёт, в
Турции. Так что, всё хорошо и не переживай!

– Да? Ну, да… – Ольга Дмитриевна медленно усваивала информацию.
Новые слова, новые имена… – Нин, а Галя? У Гали есть кто?

– Е-есть! – интригующим тоном пропела Нина Петровна. – И тоже, между
прочим, иностранец.

– Да ты что?! Кто? Турок тоже?

– Нет, не турок. Не знаю я, из какого он царства-государства, а имя
у него очень редкое. Да Галка мне толком ничего и не
рассказала, потому что, говорит, боится сглазить их отношения. У
нас, говорит, бабуля, хоть и …, – Нина Петровна снова
обратилась к листку с трудными словами, – … платоническая любовь, но
отношения самые серьёзные. Я тебе, Дмитриевна, поясню. Это
значит, они только дружат и даже не целуются, поняла?
Видала, какие королевы у нас с тобой выросли? Редкость!

– А зовут-то как, не сказала что ли?

– Сперва не хотела говорить. Он, дескать, взрослый человек, работает
в очень секретной и серьёзной конторе, тайна там у них на
всё, даже на личную информацию, вот как сказала! Я думаю,
разведчик он. В общем, мялась-мялась Галка, а потом и говорит:
«Не спрашивай ты меня больше о нём пока, Изобэп он». – Нина
Петровна гордо произнесла иностранное имя и даже чуть
свысока посмотрела на соседку в ожидании реакции восхищения:
всё-таки это не Али – «баба» уже не приставишь и от смеха не
скрючишься.

Эх! Видеокамеру бы сюда, которую кто-то всегда берёт с собой!

Никак не ожидала Нина Петровна такой реакции от соседки! Ольга
Дмитриевна, сидя на лавке, беззвучно трясясь всем телом,
смеялась, не раскрывая рта. Её широко открытые глаза стали
наполняться слезами. Ладошками она упёрлась в колени и начала
тихонько покачиваться из стороны в сторону. Ещё минута – и она
смеялась в голос.

– Ой, держите меня семеро! Нинка! Я – дремучий лес, но ты, ты точно
– мощный тормоз! Какой, ёк-макарёк, иностранец! Из ОБЭП он!
Ты что, не знаешь, что такое ОБЭП? Нина! Это организация
такая – Отдел по борьбе с экономическими преступлениями! Ты
что, совсем уж телевизор не смотришь? Каждый день почти про эти
преступления рассказывают, а борются с этими преступниками
люди из ОБЭП! Иностранец! Ну, Петровна, ну ты меня уморила!
Али-баба и Изобэп! Нашли себе внучки женихов! Ой, умора, не
могу! Сто лет так не смеялась…

Нина Петровна мяла в руках листочек с трудно-непонятными словами.

– Ну, чего ты ржёшь, как лошадь! Не говори хоть никому про
иностранцев наших, засмеют ведь. Давай, Ольга, приходи ко мне завтра
вечером, телевизор смотреть будем. Просвещаться.

– Приду! Думаешь, не приду? Обязательно приду. Мало того, закончишь
работы по хозяйству, осенью поехали-ка в Ленинград, пусть
Галька с Ленкой нас выведут в люди. А за живностью твоей Петрό
мой посмотрит или Люду-почтальоншу попросим, уж всяко
накормит да напоит. Мы ж ненадолго.

– Там посмотрим. Я не против. Ладно, иди. Вообще-то, смех, конечно.
Ох, девки, девки! – Нина Петровна встала проводить соседку
до калитки. Зашла в курятник, набрала в большие карманы
передника с десяток свежих яиц, переложила Дмитриевне в сумку.

– Спасибо, Петровна, сейчас со шкварочками пожарю, а то не пойму: то
ли от голода, то ли от смеха живот сводит, – озорно
взглянула Ольга Дмитриевна. – Эх, бабки, бабки! Ну, до свиданьица,
до завтра.

На ноябрьские праздники поехали Нина Петровна и Ольга Дмитриевна в
Санкт-Петербург.