Проза

Мама всегда, при каждом удобном случае, любит вставить своё
знаменитое «У меня абсолютный слух!». Причём прилагательное
«абсолютный» она произносит по слогам и с такой интонацией, как
будто только у неё в нашей галактике есть этот самый слух. Она
непременно делает небольшие вставочки об уникальности своего
дара в беседах с нами, близкими родственниками, со
знакомыми, подругами, соседями по площадке, подъезду и дому (думаю, и
квартальные приятели были у неё на крючке!), особенной
популярностью пользовались врачи и случайные граждане в
магазинных, аптечных и жилконторских очередях. К тому же, она не
забывает напоминать и о том, какая она современная женщина и
как ловко она идёт в ногу со временем, и даже понимает
молодёжный язык внучек и может говорить на модном жаргоне.

Казалось бы, как можно перейти с такой невинной темы, как резаный
или целый чеснок опускать в борщ в конце варки, к маминой
способности различать звуки и устанавливать причину их
возникновения в квартире?! Оказывается, запросто! Для этого надо
просто очень хотеть рассказать о своей уникальности.

С одной стороны, гордость за мамин отличный слух стала нашей
семейной достопримечательностью. После просмотра вместе с ней
любого праздничного концерта мы на сто процентов подковывались в
знании, кто поёт хорошо, а кто фальшивит, кто – настоящий
певец, а кто – «дешёвый халтурщик». Мамина терминология иногда
приводит нас в сомнительный восторг, как и её природный
дар. Но! Мама сказала, что дешёвый, значит, так тому и быть.

С другой стороны, мама иногда из-за своего уникального дара страдает
в прямом смысле слова.

Как известно, беда не приходит одна. Особенно противен её приход в
чудный весенний вечер, когда угомонилась, наконец, мартовская
метель, когда сняли штормовое предупреждение над городом и
восстановили повреждённую антенну на крыше дома, а значит,
можно вернуться к жизни – смотреть сериалы, когда всё так
хорошо… отворяй ворота!

Мама десять лет как на пенсии по возрасту. Но «засесть в стенах
родного дома», как она выражается, ей не позволяет пристрастие к
табаку, хорошим духам и любовь к природе. В том смысле, что
пристрастия равняются половине её пенсии, целой тысяче
рублей. Нетрудно подсчитать, что пенсия составляет … Есть и ещё
немаловажные причины, чтобы не засиживаться дома –
отсутствие мужа-спонсора, дети-бюджетники, внуки-иждивенцы и
неиссякаемый поток энергии новоиспечённой пенсионерки вкупе с
абсолютным слухом.

Всю свою сознательную жизнь мама любит классику: курит папиросы
«Беломор», душится «Шанель № 5» и ездит в лес за грибами. «Не
могу, – говорит, – изменить только себе. Привычка – вторая
натура». И как это моя советская бабушка-пролетариат не
разглядела в своё время в маме таких буржуйских запросов?!

Пару месяцев мама мужественно прожила на пенсии, получая только
пенсию. Заглянув как-то раз в кошелёк со словами: «Сколько у
меня тут средств к существованию?», очень огорчилась и через
неделю вышла на работу. Точнее, вернулась на прежнее место
службы, где её радостно и охотно приняли. Потому что мама моя –
оператор газовых установок и работает в котельной одного из
научно-исследовательских институтов, а зарплата
операторская в котельной НИИ такая, что пока мама была на пенсии, на её
место никто не пришёл. И даже не приполз.

Мы привыкли созваниваться с мамой не реже семи раз в неделю, делая
по одному звонку каждый день с нашей стороны. Правда, пока мы
пришли к такому консенсусу, успокоительных капель и
таблеток было выпито немало. Дело в том, что мама поставила нам
условие: «Я старше вас по возрасту и по положению! И не мне вам
звонить, а вам мне!», сказала, как отрезала, она однажды.

Мама не признаёт никаких методов разрешения семейно-политических
конфликтов, кроме одного – Я СКАЗАЛА!

Наша сторона в принципе и не была против «права первого звонка». С
чего мама вдруг подумала, что, если она будет звонить нам
первой, то это её унизит?! Наоборот, мы доказывали ей, что она
сама себе хозяйка в выборе времени и места для связи с нами,
и что мы, наконец, можем помешать ей, позвонив в самый
неподходящий момент, когда решаются судьбы главных героев
телесериала, или когда судьба героя уже решена, но всё плохо, и
наш звонок не к месту.

Но – мы так мы.

И в тот злополучный мартовский пятый день недели я позвонила маме
сразу, как только пришла с работы, разложила купленные
продукты, переоделась, поужинала, прибрала за собой на кухне,
забралась в кресло и включила телевизор.

Четыре позывных, пять, шесть … Я бросила трубку и стала собираться. К маме.

В нашей семье всё очень просто, как, впрочем, и во всём мире. Раз
мама не берёт трубку после третьего гудка, значит, что-то
случилось. И это «что-то» не обязательно должно быть плохим. Оно
может быть неожиданно приятным, хорошим, отчего пожилой
человек мгновенно растеряется и «выйдет из строя», а чтобы
войти обратно – просто нужно время, чтобы «войти в колею».

Бегу, нервно подпрыгивая от неизвестности, по тёмной улице. Мама
живёт близко, в десяти минутах ходьбы от нашего дома, а если
перемещаться быстрым шагом – и того меньше. Ледяные кочки
мешаются под ногами, сильный ветер, гоняя в воздухе мелкие
острые снежинки, колет лицо, граждане пешеходы, не соблюдая
рядность на тротуаре, замедляют моё продвижение по правой полосе.
Преодолеваю препятствия!

Четвёртый этаж, пятый, шестой … Открываю общую железную дверь ключом
и одновременно нетерпеливо жму кнопку звонка. Ключом
открыла быстрее, потому что звонок заело, и он так и не
пропиликал. Осталась только дверь в квартиру.

Я вошла в большую прихожую. Свет не включён, телевизор – на
удивление! – не работал, вода в кранах не шумела. У противоположной
стены стоят два холодильника: новый, с ещё не выплаченным
кредитом, и старый, правда, подающий иногда признаки жизни и
на который, поэтому, рука не поднимается … Между
холодильниками втиснута табуретка, на ней в застывшей позе с открытыми
глазами сидит мама и напряжённо вглядывается … получается,
что, в меня?!

– Мама, – тихо позвала я, – ма-ма, ты что?

– Тс-с-с, не шуми, осталась только прихожая. Посиди на кухне, я
сейчас. – Мама говорила шёпотом, двигая только глазами.

Я уселась на маленький кухонный диванчик. Прошло минут пять. Скучно.
Почитать нечего, телевизор не включить – шуметь нельзя,
позвонить нельзя по той же причине.

– Эх, кофейку бы сейчас заварить, – беззвучно, губами обозначила я свою мечту.

– Тихо! Сказала же тебе – не шуми! – цыкнула мама.

«Вот это да-а! Вот это слух! Абсолютный!» – звучно отозвалась я
внутренним голосом, зато во всю немую мощь!

И буквально через минуту слышу громогласное мамино:

– Ё-моё! Вот это да!

И так раз …дцать.

Я не выдержала.

– Мама! Да что случилось-то?! Рассказывай, давай.

Дорогая, милая, статная и красивая, храбрая и всемогущая моя мама
незаметно как-то сникла, присела со мной на краешек дивана, и
устало заговорила.

– Сегодня Люда, моя напарница, уходила со смены раньше. Я её
отпустила, дай Бог вспомнить, около семи. Через час звонит, из дома
уже, встревоженная такая, спрашивает, не оставила ли
мобильник на работе. Я отвечаю, ну да, оставила, лежит себе в
плюшевом чехольчике, на ПЗК _ ¹, помалкивает. Она такая радостная
сразу, прямо кричит мне в трубку, ой, спасибо, а то я,
говорит, думала, что потеряла его или вытащили. В общем, попросила
меня забрать телефон, потому что мы с ней теперь трое суток
дома будем, а живёт она около рынка, здесь, у нас, ну и
завтра утром за ним зайдёт.

Мама чуть подуспокоилась. Почувствовав изменение её настроения к
лучшему, я вставила:

– Эх, кофейку бы сейчас заварить…

– А? Кофейку? Сейчас, сейчас.

И поплыл сначала по кухне, а потом по всей квартире чудесный аромат
только что смолотых зёрен кофейного дерева – арабики. Я не
выдержала, сунула нос в кофемолку и как заправский
нарко-кофеман вдохнула душеспасительную дозу порошка.

Мы с мамой очень любим кофе. Стараемся покупать зёрна
тёмно-коричневого цвета, которые из-за специальной технологии обжарки (при
высокой температуре) приобретают такой цвет и начинают
немного лосниться от выделяющихся масел. «Французская» – так
называется эта обжарка. Напиток получается с горчинкой, с
терпким привкусом дыма костра. Вкусно!

Сидим, кофейничаем.

– Ну, так вот, – мама продолжает. – Поговорила я с ней, телефон
убавила и пошла в опочивальню. – Мама имела в виду, что убавила
громкость звонка в телефонном аппарате. Она всегда так
делала, когда ложилась спать после ночной смены. И всегда так
говорила. – Только стала отключаться, слышу – звук какой-то
непонятный. Ну, ты же знаешь, у меня – слух будь здоров! Я ведь
пока не выясню причину какого-то шороха или скрипа – не
успокоюсь, а уж тем более, не засну. Вы вот всё смеётесь надо
мной, а в котельне шум такой, что только я и могу различить
непонятный, посторонний звук. Между прочим, однажды благодаря
мне взрыв котла предотвратили! Никто треска на приборах не
услышал, а я – да, услышала, побежала к шефу, на верх, с ним
– вниз, а там уже чуть до аварийки дело не дошло. Ну, вот,
лежу, прислушиваюсь. Звук слабенький, то – есть, то – нет.
Потом тишина. Опять, есть – нет. Я встала, вышла не середину
комнаты, стою, слушаю. Ничего не понимаю! Нагнулась к
телевизору, постояла с минуту – тишина. Только отошла, слышу
опять. Это, как бы тебе объяснить, не то пиликанье, не то щелчок,
что-то такое, чего я раньше не слышала у себя в квартире. Я
опять к телевизору, уже долго стояла. Нет, слышу звук, но
точно не от телека. Пошла на кухню, встала на коленки, слушаю
плиту. Тишина. Только отошла – раз! Звучит. Опять к плите,
на коленках стоять больно, взяла пуфик, села. Сижу, как
дура, слушаю. Нет, не плита. В ванну пошла, все трубы обслушала,
в туалете, чёрт, чуть руку не порезала о плитку, там у
меня, оказывается, кусок плитки за фановой трубой откололся.
Ничего не понимаю! Больше часа лазаю, ползаю, всё впустую. Даже
не курила, представляешь! Мне уж дурно стало, а всё ищу. К
входной двери прикладывалась всеми ушами попеременно. На
стремянку полезла, вентиляционные отдушины слушала. Я, прямо,
расплакалась, думаю, на фиг мне этот абсолютный слух сдался,
так и с ума сойти можно! Потом решила, что, может, мне
мерещится этот звук. Опять легла, так ещё больше прислушиваться
стала. Встала, валерьянки нацедила. Опять слышу треньканье. К
холодильникам села, внаклонку стоять уже не могла. Сижу,
вслушиваюсь в моторы. Старый урчит, как не знаю что, новый
тихонько, даже приятно так, работает. Жду, когда отработают
свои минутки и перерыв будет, перерыв настаёт, жду, когда
заработают снова. И так, наверное, полчаса. И всё никак не
поймать было момент, когда звук этот услышу. И тут вдруг меня как
стукнет, думаю, не с ума ли я сошла! Я чуть в обморок не
упала. Хорошо, что между холодильниками сидела, падать-то
некуда. Что улыбаешься? Мне не смешно было. И ты входишь. А я от
поисков этих так обалдела, что и не слышала ничего, ни как
ты звонила, ни как дверь открывала, ничего! Подожди-ка
минутку, пойду в офис, перекурю.

Нет, мама не сошла с ума и не оговорилась. Офисом она называла …
туалет и курила только там, при закрытой двери. Для меня,
некурящей особы, было удивительно, как женщина, практически не
вынимающая изо рта папиросу на протяжении сорока лет, терпеть
не может табачного дыма! И не важно, дорогущие элитные
сигареты курит кто-то рядом или дешёвые простые, или тот же, её
любимый, «Беломор»! «Лучше самой закурить, чем нюхать чужой
дым!» – утверждает она, спасаясь в таких случаях
прикуриванием новой папиросины.

В мамином офисе полезной площадью «раз, два и обчёлся» всё устроено
«под неё»: слева от унитаза стоит небольшая самодельная
скамеечка с хрустальной (!) пепельницей времён массового
дефицита хрусталя в Стране Советов, здесь же лежит вскрытая пачка
папирос; справа стоит стеклянная бутылка из-под сока с
завинчивающейся крышкой, в которую мама бросает хабарики – окурки
папирос. Крышка на бутылке всегда плотно закрыта. Как только
бутылка заполняется, мама выносит её вместе с мусором.
«Зато куревом не пахнет» – объясняет она всем интересующимся
предназначение волшебной бутылочки. Между прочим, бутылка с
беломоровскими окурками выглядит очень экзотично! А если
учесть, что некоторые из них со следами яркой красной помады, то
кажется, будто перед вами дизайнерская работа в стиле поп-арт
или ещё какого «попа» и «арта».

Это ещё не всё. Рядом с бутылкой на подставке стоит радиотелефон,
рядом с телефоном аккуратной стопочкой сложены нарезанные
бумажки для записи, на бумажках – два карандаша: заточенный и
сломанный. За трубой воткнуты газеты и журналы, открытые на
страницах с кроссвордами и программами телепередач, на двери –
календарь со съедобными грибами. Ну, и несколько
непосредственно туалетных принадлежностей в виде рулона бумаги,
освежителя воздуха и пластикового напольного ёршика.

Офис как офис, просто совмещённый.

– Ты знаешь, – мама совсем успокоилась, голос звучал ровно,
появилась прежняя статная осанка, жесты стали продуманными, даже
несколько театральными, – когда ты вошла и заговорила, я как
заново всё видеть и слышать стала. Ты сумку на трюмо
поставила, разделась, переобулась – я машинально смотрела на тебя,
следила за каждым движением, ты на кухню пошла, а я, сама не
знаю почему, подошла к трюмо и смотрю на твою сумку, и вдруг
слышу, что звук здесь, из твоей сумки идёт. Я наклонилась,
что за чертовщина, думаю, ведь звук-то был и без тебя, когда
сумки твоей не было! И тут смотрю, рядом же моя сумка стоит,
мелькнуло что-то в ней, вспыхнуло как будто. Я первое
отделение открыла, а там трубка Люды лежит и то мигает, то
трещит-гудит и кашляет! Я телефон вынула, а он пишет мне на
экранчике, что батарея разряжается. Вот тут-то я и села! Это же
надо, а! Сколько нервов! Чёрт с ним, со временем! Я испугалась
больше! Можешь представить себе, слышу звук и не нахожу
его, откуда, что это? Я даже подумала, не бомба ли заложена,
если не ко мне, может, к соседям. Фу, ерунда какая! А ведь
думала так. И что интересно, телефон ни разу не звонил,
понимаешь! Если бы он звонил, я бы нашла его, точно, а тут – тишина
в эфире. А я разве знала, что это он от разрядки так ноет!?
У меня же нет телефона!

– Да-а. – Что-то я больше не нашла слов.

– Вот тебе и да. – Мама тоже была немногословна.

– Ладно, не переживай, всё хорошо, что хорошо кончается, –
подбодрила я маму. – Зато теперь ты знаешь сигнал о разрядке
мобильного. Нет худа без добра.

– Да на что мне твои пословицы и поговорки! Утешила! И зачем мне
знать этот сигнал – телефона всё равно нет. И не будет уж,
наверно.

– Мама, ты что, хочешь телефон? Мы же давали тебе на пробу, помнишь?
Ты сама его и отдала, запуталась, говорила, что раздражали
тебя мелкие кнопки, мелкие буквы. Забыла, что ли? Ты же
трубку всё время ко рту подносила, чтобы говорить, а потом – к
уху, чтобы слушать. – Я улыбнулась. Оказалось, зря.

– Смешно тебе! Вам всегда надо мной смешно! – Правая мамина рука
красиво пошла в сторону и вверх. – Вы бы с моё пожили и
поработали! Папа умер и всё, я никому не нужна!

– Мать! Не уходи, вернись к людям! Перестань глупости говорить! Сама
же из-за своего абсолютно уникального слуха попалась, –
сказала я, никак не ожидая в ответ:

– Дочь, ты не говори никому, что я половину дня ползала на коленках,
бомбу искала … И дома своим не говори. Ладно? Засмеют
бабку.

– Ладно, – по-царски, снисходительно, ответила я, – так уж и быть.
Но моё молчание дорого вам будет стоить, маман!

– ???

– Кофе по-французски, мадам! И достаньте, s'il vous plaît _ ², из ваших
запасников моё любимое варенье, а то оно у вас испортится!

____________________________________________________________

Примечания

1. ПЗК – предохранительно-запорный клапан. Предназначен
для автоматического прекращения подачи газа к потребителям в
случае повышения или понижения давления сверх заданных
пределов.

2. s'il vous plaît (франц.) – пожалуйста