Литературная критика

Проект Сергея Роганова «Homo Mortalis»

Чиж, который лгал _ ¹

Я хотел пробудить веру и надежду, и вот почему я солгал.

М.Горький. «Сказка о чиже...»

Во что веришь – то и есть.

М.Горький. «На дне»

Моя мама любила и умела петь. Она пела народные песни и арии из
опер, романсы. Бог весть откуда залетела к нам сентиментальная
песенка про юношу Марко, который бросился в Дунай, чтобы найти
свою фею. Погиб глупый Марко, пела мама, но осталась от него песня.

А вы на земле проживёте,
Как черви слепые живут.
Ни сказок про вас не расскажут,
Ни песен про вас не споют.

Мне было пять лет. Я не знал, что есть у песни знаменитый автор.
Но я не хотел быть, как черви. Я хотел быть, как вольные птицы.
Мамы не называют своих деток «мой червяк». Они любят говорить
«мой соколик».

Юношей я любил громко кричать стихи из «Песни о Соколе», студентом,
на весёлых пирушках, с пафосом читал: «Молчать, вы все скоты,
дубьё...» Это производило эффект. Но чуть позже, когда гордый
Буревестник ещё прочерчивал свои «чёрные молнии» на моём отроческом
небосводе (впрочем, уже, наверное, последние круги), я услышал
на лекции, что Горький резко выступил против искусствоведов, которые
восхищались финскими художниками, открывшими красоту Севера. Писатель
утверждал, что никакой этой красоты нет, что художники открыли
красоту своих сердец.

С этим я не мог согласиться. Городской мальчик, я сначала открыл
природу в стихах Никитина, Некрасова, Майкова. Потом Есенина,
Пушкина, Паустовского и Тургенева. Левитан и Васильев учили меня
любить красоту Севера.

И вдруг всё осветилось: «Человек – вот правда. Всё же остальное
– дело его рук, его мозга». Стало быть, «у прудов нет сердца,
Бога нет в бору». «Голосами неземными» не беседовали с нами грозы,
«и жизни нет в морских волнах»? И зря Лермонтову пел что-то таинственное
«студёный ключ»...

А мне уж открывалось:

Спокойно дышат моря груди,
Но как безумный светел день!..

Если всё – дело наших рук, стало быть, не только «мир насилья»,
но и «весь мир... мы разроем до основанья, а затем...» Эта идея
меня уже не увлекала. Я видел, что мы успели понастроить.

Когда я пытался разобраться в претензиях человеческого «я», мне
припомнилась картина. Однажды, высоко в горах, я двигался по горной
тропе. Была ночь. В руках у меня горел яркий фонарик. Он очерчивал
круг только под ногами. Было очень страшно. Где-то рядом – край
пропасти. То вдруг выдвинется на тебя скала, то совсем близко
ревёт поток. Каждую минуту казалось, что вот-вот низвергнусь я
в поглотившую меня тьму. Я погасил фонарь. Стало видно небо, звёзды.
Ясно проступила дорога, и даже видны были камни на ней. Видны
были и кусты справа, и гора слева, да и дорога была достаточно
широка. Совсем не было необходимости с неё падать. Обрыв справа
был пологим, покрыт травой и кустами и вовсе не грозился разбить
меня вдребезги.

Я подумал: наш разум, наше «я» – вот такой малый светильник. Но
если мы замыкаемся на нём, мы разрываем связь с беспредельным
миром. Тогда мы обречены. Если виноградная ветвь находится на
лозе, говорит Учитель апостолам, она может принести плод. Но вне
лозы она отсохнет. «Яко без мене не можете творити ничесоже» (Ин.
15, 5). Ничто. Это самое «ничто» выдвигает Пушкин как форму существования
поэта. Почему поэт «всех ничтожней»? Он должен отмести всё своё,
но впустить в себя все краски, все звуки мира. Наставник Пушкина
Жуковский убеждён, что поэзия – «сестра религии».

Может быть, Горького сильно ушиб в молодые годы Ницше, который
уверяет, что «великий поэт черпает только из своей
реальности». Конечно, из своей, через себя, но не из себя.
Потому Пушкин знает, что он лишь эхо вселенной. По Мандельштаму,
поэт – пустая раковина, которую беспредельный океан наполнит звуками,
«туманом, ветром и дождём».

Радостный, светоносный певец пролетариата мне стал казаться угрюмым
Сальери. «Нет правды на земле, но правды нет и выше». В сущности,
горьковский афоризм «человек – вот правда» вовсе не означает,
что в человеке есть истинная правда. Просто он способен придумать
красивую сказку. Может ярко вспыхнуть и сгореть.

Наполняя строки Горького революционным содержанием, мы перестали
замечать, что в его легендах этого содержания нет.
Это мы написали стихи из «Песни о Соколе» на могиле краснодонцев.
В Буревестнике открыли душу русского революционера.

Как это сегодня ни покажется парадоксальным, но наш ведущий идеолог
(таким он был обозначен в нашей культуре), основоположник новой,
социалистической литературы, был по сути человек безыдейный.
Нету в мире этой самой «правды святой», но людям можно навеять
«золотой сон». Пусть живут красиво и будут про них слагать легенды
(то есть опять-таки неправду). Зачем умер бедный Сокол? Надо,
надо жить ярко! Надо сражаться!

Во имя чего?

Этого нет в песне. Но Сокол храбро бился. Волны поют о нём славу.

«Часы нашей жизни – пустые, скучные часы: наполним же их красивыми
подвигами!» Подвиг красив («Часы»). Всё равно во имя чего. Сокол
– чтобы драться. Лойко, Марко и Хан («Хан и его сын») – чтобы
сгореть от любви.

В предреволюционные годы молодой, но уже популярный критик Корней
Чуковский пытался остановить этот слепой восторг перед автором,
у которого есть лишь ПЛАКАТЫ, но нет истин. Он говорил, что это
не борьба идей, а борьба лозунгов. Если известно, что нужна глубокая,
тихая мудрость, то автор бросит: «Безумство храбрых – вот мудрость
жизни». Куда ж она заведёт нас, эта премудрость, если ни цели,
ни путей мы не ведаем?

«Если никто тебя не любит – неразумно жить на свете», – говорит
Хан и кидается в пропасть («Хан и его сын»). Перед этим он кидает
туда русскую красавицу, которую они с сыном не сумели поделить.

А это нравственно? Это хорошо, что сын жаждет отнять у старика
его любимую (к слову, «она любила своего старого орла»)? Вместо
мотивации опять лозунг: «Перед любовью нет ни отца, ни сына».
Ярко и, значит, убедительно.

Можно быть шарлатаном, пьяницей и бездельником, но шагать по улице
и гордо сознавать себя Человеком. Вокруг жалкие людишки. Они трудятся
ради сытости. «Человек – выше сытости». Оно конечно, человек –
выше. «Не хлебом единым» он живёт. Но как выхолощена, извращена
здесь эта евангельская истина!_ ²

В 30-е годы, когда Горький неожиданно обругал Луку, вспыхнул спор.
Москвин обвинил писателя в несоответствии этой трактовки образу
героя. Он напомнил Горькому, как тот со слезами на глазах читал
партитуру Луки в 1902 году.

И дело не в том, что актёр прав. Можно спорить о правоте участников
этого диалога, но, обозревая всё творчество Горького и его теоретические
высказывания, мы видим, что лжец, фантазёр, безумец, увлекающий
себя или людей в утопическое царство света, – основной герой всех
его произведений.

Есть у писателя сказка «О чиже, который лгал, и о дятле – любителе
истины». Произведение написано начинающим художником. Оно слабое,
многословное, но зато в нём ясно видно, с чем пришёл автор в мир.

В лесу уныло. Тон всему задают каркающие вороны (пессимисты).
Вдруг раздаётся звонкая песня, которая зовёт лететь, искать прекрасные
иные края. Птицы всполошились. Они слетелись на поляну, где сидел
маленький Чиж. Неужели это он так пел? Но Чиж гордо выпятил грудь
и опять запел. И вот, когда все уже устремились в полёт, с дерева
раздался благоразумный голос. Герой представился. Это Дятел, который
«питается червяками и любит истину». Так рождается извечная горьковская
пара: Уж и Сокол, Проповедник и Лойко Зобар, Скучный Русский и
яркие цыгане-молдаване, Гаврила и Челкаш, Бубнов и Лука, Буревестник
и Пингвин. Обыватели в «Мещанах» и Нил; немецкие социалисты, Плеханов
и Ленин, Ниловна забитая и Ниловна окрылённая.

Так вот, продолжим, мудрый Дятел разбивает все фантазии Чижа.
За лесом поле, говорит он, за полем деревня, где живёт Птицелов,
потом опять поле, лес, деревня, а так как земля круглая, то все
вновь вернутся на старое место. У птиц поникли крылья. Маленький
Чиж остался один. Он грустно признаётся, что, конечно,
лгал, ибо не знал, есть ли где эта блаженная земля. Но
звучит авторское кредо: «Но на что нужна его правда, когда
она камнем ложится на крылья?»

Этой истине Горький не изменит до конца своих дней.

В отличие от «Чижа», рассказ «Еврей» автор включал во все свои
сборники. Главный герой, мудрец-безумец, ищет обетованную землю.
Вновь и вновь он бросается вперёд: вот-вот она рядом. Её нет.
Однажды в пустыне старик видит сияние. С радостным криком бросается
он к своей мечте – и падает мёртвым. Блеск оказался блеском солончаков.
(Но какая красота... вера... легенда... А мы с вами, черви слепые,
живём без этого, потому ни сказок, ни песен про нас не сложат.)

Может быть, вы возразите: «А как же роман «Мать»?»

– Христа бы не было, если бы люди не умирали за Него,
– кричит на демонстрации уже возрождённая Ниловна.
Ради нас и «Христовой правды ради» пошли на крест горьковские
герои (это её же мысль). Это не евангельский Христос, который
не учил кровавой революции, а учил любви и смирению. Но главное
даже не это. Он был. Он умер, чтобы люди жили.
По Горькому, Его не было, но мы, умирая, сражаясь,
своей кровью мы его создадим.

За этим изречением слышится диалог из пьесы «На дне».

«–  Старик, а Бог есть?
–  Если веришь, то есть, а не веришь, то нет».

Павел Власов, начиная свой новый путь, вешает на стену картину
«Христос, идущий в Эммаус». Но тут опять смещение понятий. У тех,
кто шёл с Христом, сердце горело. У Горького: те,
у кого горит сердце, родят нового Бога. «Сами загорелись»,
– говорят рабочие в пьесе «Враги».

В пьесе «На дне» Сатин вовсе не противник, а апостол Луки. Сатин
разъясняет тем, кто решил, что Лука – лгун, что правда не в обстоятельствах,
а в человеке. «Он (Лука) это понимал, вы – нет. Старик не шарлатан».
Он знает, что человек сам созидает свою правду, творит мечту,
низвергает и создаёт богов, как это утверждается в «Человеке»
и в других горьковских произведениях.

Необходимо упредить одно возражение. Как же быть с афоризмом «Ложь
– религия рабов и хозяев. Правда – бог свободного человека»?

Не опровергает ли он суть данной статьи?

Нет, напротив. Человек свободен, и он свободен сам выбрать себе
ту правду, в которую верует. Сотворить себе свою блаженную страну
или лечебницы с мраморными больницами и лететь к ней на крыльях
Чижа или Сокола. К слову, кроме сказки о Чиже, Горький никогда
и не называет своё учение о правде ложью. Просто есть
две правды (статья «О мещанстве»). Ненавистная правда настоящего
(Бубнов, Уж и подобные им), но есть правда в человеке. Света
нет в мире, но я могу его осветить собой.

Это вывернутая евангельская формула. «Я свет, пришёл в мир, чтобы
всякий верующий в Меня не оставался во тьме». «Веруйте в свет,
да будете сынами света» (Ин. 12, 35, 46).

Но там «свет Христов просвещает мир». В каждом человеке есть свет
Божий, образ Божий. А Данко или Находка рождают свет из себя («Нам
нужно зажечь себя светом разума, чтобы тёмные люди видели нас»,
– говорил Павел Власов.) Герои погибнут, но капли их крови, «как
искры, вспыхнут во мраке жизни». Загорятся другие и
так далее.

В молодости мне это очень нравилось. Сегодня же представляется,
что одна безумная лампочка решила, что свет лишь в ней. К чему
эти грязные провода, эти грубые столбы, эти дурно пахнущие машины
электростанции? Она будет гореть сама.

Святые отцы учат, что все пороки, все беды человека от гордости.
Не так давно умер мудрый старец, архимандрит Софроний. Он много
лет жил на Афоне в послушании у святого старца Силуана. «Благодаря
старцу, – рассказывает он, – мне стало очевидно, что в основе
всех падений человеческого рода лежит падение в гордость. Страсть
сия есть самая сущность ада: поистине – сатанинские глубины. Сейчас
пишу и с острым стыдом вспомнил: этот богохульный и завистливый
дух, задолго до встречи со старцем, однажды принёс мне помысел:
«Почему Христос Единородный, а не я?» Одно мгновение, но злой
огонь опалил моё сердце... Бог спас меня. Больше того: как-то
мне приоткрылась тайна всех падений... я был
в ужасе от одного факта, что такие помыслы могут прийти ко мне...
но навсегда осталось сознание, что никто не спасётся своею силою»
(Архимандрит Софроний. О молитве. СПб., 1994.
С. 43).

Я привёл этот столь длинный отрывок из книги нашего современника
не для того, чтобы задним путём наставлять Алексея Максимовича
на путь спасения. Хотелось контрастно сопоставить воззрение его
героя с человеком иного сознания.

Старец Софроний говорит, что «в тварности подобен червю». И могучий
Авраам говорит, что он «прах». Горьковского героя страшит участь
«слепого червя». Нет у него во взгляде на человека размаха державинской
мысли: «Я царь, я раб, я червь, я Бог». Не бьётся его душа, как
душа Тютчева, «на пороге как бы двойного бытия». Не созерцает,
как душа героев Достоевского, «две бездны». Ему надо своими руками,
своим мозгом разрешить всё здесь, в земных пределах.

Наши гордые люди распевали: «Тюрьмы и церкви сравняем с землёй».
Церкви сравняли. Тюрем завели в десятки раз больше. Себя погубили,
ближних. Света не родили. После этого печального опыта мне легко
судить прошлое. Так ли рассуждал я в былые годы?

Всегда нравился мне рассказ «Челкаш». Пошлый, жалкий раб, червь
земли – деревенский мужик, и смелый, овеянный ветром моря, свободный,
чуждый мужицкой корысти, вор – Челкаш.

А ведь это перед нами целое евангелие антихристового, вывернутого
наизнанку мира. Строитель жизни, человек, дарящий всем хлеб, –
жалкий червь, а вор, бездельник, бездомная, безродная шпана –
ясный сокол. Читаешь сегодня «Кануны» В.Белова или десятки воспоминаний
о «годе великого перелома» и видишь, как ходили по деревням эти
Челкаши с пистолетами, наводили новый порядок, а тысячи мужиков
загоняли в теплушки и отправляли за Урал.

Нет, не случайно Алексей Максимыч пришёлся по нраву тем, кто крошил
мир вокруг себя во имя выношенного в своей голове утопического
царства.

Любовь ко лжи и приукрашиванию и сотворила писателя Горького основоположником
социалистического реализма.

Ещё до революции он написал Чехову: «Нужно, чтобы теперешняя литература
немножко начала прикрашивать жизнь. Тогда люди заживут ярче, быстрее».

Как ослеплённо надо было влюбиться в эту идею, чтобы написать
это именно Чехову, врагу украшательства, убеждённому, что литература
должна рисовать жизнь без прикрас, со всем её холодом.

Когда Лев Толстой впервые увидел Горького, он сказал после беседы
с ним: «Он не Горький, а гордый».

Семьдесят лет кряду нас наставляли гордиться: гордись, что ты
октябрёнок; гордись, что ты пионер... гордись своим заводом. Гордись...

«Человек – это звучит гордо!» Этот лозунг пришёлся эпохе по плечу.

Гордость своим единственным в мире свободным отечеством социалистический
реализм включил в свои требования к художнику. Горьковский романтизм
почитался составной частью этого «реализма».

Впрочем, соцреализм развивался. В пятидесятые годы он не просто
учил приукрашивать жизнь, но и выдавать эту ложь за истину. Простодушный
лозунг Чернышевского «прекрасное – это жизнь» был заменён лозунгом
«прекрасное – это наша жизнь». Писатель С.Бабаевский
получил четыре Сталинских премии за то, что в годы, когда деревня
пухла от голода, изобразил колхозный рай с процветающими людьми
и невероятной техникой.

Имеет ли это прямое отношение к Горькому? Наверное, нет. Однако
дорожка лжи не может привести к истине. «Кривое, – говорит Екклесиаст,
– не может сделаться прямым» (Еккл. 1, 15). Притча Соломонова
поучает: «...кто говорит ложь, погибнет» (Прит. 19, 9).

В 1924–1930-х годах Горький создаёт свой очерк «В.И. Ленин».

Милая идейка о том, что безумец может из себя сотворить золотой
сон, стала под пером писателя преображаться в прямую ложь.

Вопрос вовсе не в том, что многие помрачённые люди по-прежнему
и сегодня почитают вождя добрым учителем, а другие убеждены, что
это преступник, автор концлагерей, изобретатель системы заложников
и тому подобное.

Вопрос в том, что в годы революции сам Максим Горький в «Несвоевременных
мыслях» яростно обличал Ленина. Он рисовал его откровенным злодеем,
жестоким авантюристом, который предал Россию на разграбление.
Он утверждал, что Ленин презирает не только ненавистную буржуазию,
но и рабочий класс. Он клеймил его за расстрелы невинных, за гибель
культуры и прочее _ ³.

И вот эту страшную фигуру этот же автор рядит в белоснежные ризы.
Он создаёт некую помесь сусального херувима и жертвенного Данко.
Если бы автор хоть оговорился о созданном прежде образе. Нет,
он мимоходом бросает, что они расходились в вопросе о жестоких
методах революции, но мудрый друг объяснил Горькому его неправоту
_ ⁴.

Очевидно, автор считал, что голодной, разграбленной России нужен
созидающий пример. Вождь, радетель народа, гуманист, голодающий
в Кремле вместе со всеми, очень годился для этой лжи во спасение.
Он – не источник злодейства, а, напротив, прекрасное дитя человеческое,
отданное этому жестокому миру, чтобы спасти его. Данковский огонь
венчает очерк. Факел, зажжённый героем, пылает в «душной тьме
обезумевшего мира». Маленькому Чижику из давней сказки не мерещились
такие горизонты.

Поэт Ходасевич уверяет, что желание напеть людям несбыточные мечты,
солгать, если надо, было свойственно Горькому не только в творчестве.
Ходасевич рассказывает о жене арестованного офицера, которую Горький
уверил, что всё будет хорошо, когда было уже известно, что того
расстреляли. Горький действительно старался помочь многим, искавшим
у него защиты, но часто действовал и вышеупомянутым способом.

Меня всегда поражает некая всеядность, неразборчивость Горького.
Подобно тому, как в его сказках всё равно во имя чего гореть,
так в его очерках рядом стоят совершенно несовместимые фигуры:
террорист, смелый грабитель Камо и Чехов; Шаляпин и рабочий Бабушкин.

Причём и тут он, как обычно, рядил людей на свой вкус. Так, глубоко
верующий академик Павлов в его очерке предпочитает знание вере.
Тихий, боявшийся обидеть собеседника Чехов – задирист и насмешлив
(Горького опровергают другие воспоминания о Чехове).

Горький охотно помогал деньгами беднякам, заботился о художниках.
Он собирал деньги для большевиков и сочувствовал и помогал провокатору,
убийце Гапону.

Хотя соратник предупредил Гапона, что ружья солдат заряжены боевыми
патронами, Гапон повёл рабочих на смерть, чтобы на крови и смуте
стать царём.

Но Горький поверил в нового сокола. После поражения снабдил Гапона
деньгами и помог бежать.

Последнюю, самую страшную его ложь рассказывает А.Солженицын.
Группа писателей во главе с Горьким выехала на строительство Беломорканала.
На стройке ежедневно погибали тысячи невинно осуждённых. Даже
на фоне других концлагерей Беломорканал отличался массовым истреблением
людей. Был дан приказ: людей не жалеть. Работали без отдыха, без
необходимой еды – на измор. Уносили одних, и их места сразу заполнялись
новыми арестантами. Несчастные зэки решили подкинуть Горькому
мальчика, который бы открыл другу трудящихся правду. После отъезда
делегации мальчика сразу расстреляли. Зэки ждали правды. Очерки
о великой стройке, где с энтузиазмом трудятся люди, вышли. Труд,
рассказывали очерки, превращает бывших уголовников в замечательных
новых людей.

Надо быть снисходительным к старому, больному писателю, который,
возможно, уже не имел мужества восстать. И скорее всего, у него
не было необходимой для этого свободы. «Чижа захлопнула злодейка
западня». Сталинские соколы окружали Горького почётной охраной.
Клетка была золотой, но это была клетка.

У гроба писателя с каменным лицом стоял главный убийца – Сталин,
«железную волю» которого Горький недавно воспел. Над его прахом
разыгралась последняя драма торжествующей лжи. Десятки невинных
людей были обвинены в убийстве пролетарского художника. На процессе
они, доведённые до безумия пытками, сочиняли какие-то дикие версии
о том, как они убивали Горького. Во славу великого художника всех
их расстреляли.

Россия-мать, как птица, тужит
О детях, но её судьба,
Чтоб их терзали ястреба.

Ястреб, заметим, это иное название сокола.

(Продолжение следует)

_________________________________________________________

Примечания

1. Автор статьи вполне сознаёт, что Горький был человеком,
который делал немало добра, что у Горького есть ряд очень неплохих
рассказов. В статье рассматривается лишь одна идея, но она была
ведущей идеей писателя.

2. Евангельский человек тогда выше, когда соединён
с источником Духа. Как тело его требует хлеба, так душа жаждет
божественного Света.

3. Какие страшные слова находит автор для Ленина и
«его приспешников». Это «Наполеоны от социализма». Их методы:
голод, погром, которыми они (Ленин и Троцкий) грозят несогласным
с их деспотизмом. Ленин «удушил свободу слова», Ленин – подобие
Нечаева – убеждён, что «правом на бесчестие всего легче русского
человека за собой увлечь можно». Ленин с Троцким устраивают кровавую
бойню. Его январский расстрел рабочих в 1918 году не менее подл
и страшен, чем 9 января 1905 года. Народ для Ленина – руда, он
«химик в лаборатории». Но химик работает над мёртвой материей,
а Ленин – над живыми людьми. Он будит в массе тёмные инстинкты.
Наиболее ненавистен Горькому лозунг Ленина – «Грабь награбленное!»

«Грабят изумительно, артистически; нет сомнения, что об этом процессе
самоограбления России история будет рассказывать с величайшим
пафосом.

Грабят и продают церкви, военные музеи; продают пушки и винтовки,
разворовывают интендантские запасы; грабят дворцы бывших великих
князей... в Феодосии солдаты даже людьми торгуют: привезли с Кавказа
турчанок, армянок, курдок и продают их по 25 рублей за штуку».

«Вожди народа» желают зажечь из «сырых русских поленьев» огонь...
«Костёр зажгли... воняет Русью, грязненькой, пьяной и жестокой.
И вот эту несчастную Русь тащат и толкают на Голгофу».

Метод Ленина «на всех парах через болото».

Ленинские комиссары обращаются с народом, как победитель с пленными.

4. Одна удивительная художественная деталь поразила
меня. Если бы была лишь она, то этого достаточно, чтобы свидетельствовать
о лжи целого.

В 1917 году Горький пишет, «Ленин – вождь и русский барин».

В очерке «Ленин» рабочие говорят: «Плеханов наш... барин», а Ленин:
«вождь и товарищ».

5. Отметим, что и здесь, и выше, где речь шла о Лувре,
мы всё время цитируем вперемешку стихи разных годов, чтобы не
было впечатления, что это лишь задор юного футуриста.