Онтологические прогулки

Давид Юм – предтеча неопозитивистской этики ХХ века

Интересно высказывание Давида Юма в его «Трактате о человеческой
природе» (параграф под названием «Моральные различия не
проистекают из разума»), в котором он обращает внимание читателей
трудов по этике на их любопытную особенность.

«Я заметил, что в каждой этической теории, с которой мне до сих пор
приходилось встречаться, автор в течение некоторого времени
рассуждает обычным способом, устанавливает существование
Бога или излагает свои наблюдения относительно дел
человеческих, и вдруг я к своему удивлению нахожу, что вместо обычной
связки, употребляемой в предложениях, а именно ЕСТЬ И НЕ ЕСТЬ,
не встречаю ни одного предложения, в котором не было бы в
качестве связки ДОЛЖНО И НЕ ДОЛЖНО.

Подмена эта происходит незаметно, но, тем не менее, она в высшей
степени важна. Раз это «должно» или «не должно» выражает
некоторое новое отношение или утверждение, последнее необходимо
следует принять во внимание и объяснить, и в то же время
должно быть указано основание того, что кажется совсем
непонятным, а именно того, каким образом это новое отношение может
быть дедукцией из других, совершенно отличных от него.

Но так как авторы обычно не прибегают к такой предосторожности, то я
позволю себе рекомендовать ее читателям, и уверен, что этот
незначительный акт внимания опроверг бы все обычные
этические системы и показал бы нам, что различие порока и
добродетели не основано исключительно на отношениях между объектами и
не познается разумом». (Д. Юм. Соч. в 2-х т. М. 1965, т.1,
книга 3, ч.1 гл. 1, стр. 618).

Это высказывание Давида Юма в высшей степени важно и ХХ веке вызвало
отклик среди западных этиков-неопозитивистов, можно
сказать, послужило отправной точкой для ряда утверждений
аналитиков.

На какие размышления оно наводит меня?

Переход от сущего (есть и не есть) к должному (справедливо,
подобает, хорошо и наоборот) является особенностью этической теории.

В европейской традиции со времен Древней Греции этика выступала как
знание о благе, о добродетельном поведении, указывала пути к
счастью, стоической жизни, душевному равновесию и т.п.
Например, Эпикур в своем учении советует как избавиться от
страхов, присущих людям, от страхов перед Богами или перед
смертью.

Философ-этик опирался на факты, взятые им из жизни, описывал
существующие нравы, а затем давал им оценку, толкование того, что
он считал достойным подражания или порицания.

Характерно рассуждение Аристотеля о мужестве в книге «Большая
этика». Автор называет различные типы мужества (мужество благодаря
опыту; оно же по неопытности; из-за стыда перед
согражданами; в надежде на добро или кому вообще ничего не страшно).
Здесь же все это отвергается в качестве истинного мужества и
предлагается свое видение (мужествен тот, кто действует так в
минуту опасности для жизни, независимо от того,
присутствует кто-либо при этом или нет; он боится, но стоит твердо)
{стр. 317-319}.

Итак, мы наблюдаем два пласта в рассуждениях Аристотеля: один – это
взятые из жизни образцы мужественного поведения, а второй
оценка их и выделение одного образца как истинного мужества.
Этот второй пласт мы можем считать рекомендацией автора,
словом тем, что Кант назвал долженствованием. Мы видим, что Д.
Юм прав: первый пласт незаметно перешел во второй.

Читающий этика, слушатель нравственной проповеди, все, кому
внушаются мысли о добре и зле, незаметно для себя вовлекаются в
поучения, не требуя доказательств. Такова причудливая форма
морального убеждения.

Получается переход от того, что уже существует в жизни общества, к
чему-то иному, к тому, что предпочтительно, к какой-то иной
плоскости повествования. Сначала повествуется о том, что
есть, а потом, отталкиваясь от фактов, переходит к тому, что
«должно». Юм подметил, что этот переход требует объяснения, и
что, если читатель обратит внимание на эту подмену, то
увидит, что различие порока и добродетели не основано
исключительно на отношениях между объектами и не познается разумом.

Как я это понимаю?

В научной теории ученый имеет дело с фактами, изучает отношения
вещей, явлений, скажем, причинно-следственную связь,
представляет доказательства, результаты экспериментов или гипотезы.
Устанавливается то, что мы называем истиной. Но в науке нет
места пожеланиям или оценкам. (результат ее исследования может
выразиться в умозаключении: «береза есть дерево». (А
результатом морального рассуждения является «это есть добро или
зло»).

Этика же, претендующая на звание науки, ведет себя иначе. Присущая
ей форма – долженствование – как бы вуалирует её особенность:
должное в рассуждениях этика по существу выражает его
субъективное мнение, личное отношение к нравам, к поступкам или
его предпочтения для изменения этих нравов, или его
представления о каких-то идеальных типах поведения людей.

А по форме все обстоит иначе. Эта безличная форма «должно» или «не
должно» скрывает субъективный характер нравственного совета,
завета, призыва, оценки. Она имеет звучание как веление
неизвестно откуда, веление самой жизни или божества. Любое
моральное внушение этика звучит не как частное мнение, а как
общезначимое веление, приговор, абсолютное знание (как 10
заповедей Библии).

Д. Юм пришел к выводу о том, что внимание к вопросу о должном вело
бы к опровержению всех обычных этических систем. Почему?
Потому что, думаю я, авторы этих систем выдают пожелания за
знание, проект за божье веление, мнение за истину.

Оговоримся, что «знание» у этика есть, это знание людских нравов и
отношений. Но при переходе к назиданию, к суждению о том, что
хорошо или плохо, они свое видение представляют как истину.

Но это еще не все: должно быть указано основание – пишет Юм – того,
каким образом это новое отношение может быть выведено из
других, совершенно отличных от него.

Можно толковать этот вопрос так: каков механизм перехода от фактов к
назиданию, к оценке. Какая может быть между ними строгая
связь или логически обоснованная связь, если факты и оценки
суть инородные категории, скажем мы.

Почему инородные? «Сущее», то есть факт – совершенный поступок,
существующие нравы и пр. уже суть в действительности, а
«должное» не имеет существования, это категория мыслимая (например,
в этических проповедях звучит как требование справедливости,
правды и т.п.).

Д. Юм ставит гениальный вопрос: каким образом происходит переход от
сущего к должному, если между ними не наблюдается «родства».
Отсюда вытекает вопрос: каков механизм этого перехода?
Скажем, утверждение «берёза есть дерево» можно доказать путем
сравнений, перечисления свойств и т.д. Но утверждение «этот
поступок есть добро» не подлежит доказательству, а если и
возможны доказательства, то их может быть сколько угодно, как и
их опровержений.

В диалоге с софистом Полом Сократ утверждает, что несправедливый
человек всегда несчастлив и вдвойне несчастлив, если не понесет
наказания. Например, царь Архелай, убивший своих братьев на
пути к трону. Пол же утверждал, что Архелай счастлив, и ему
все завидуют. Ни один не смог ничего доказать, так как
посылки у них противоположные.

Другой яркий пример, подтверждающий мысль Юма, – это спор,
приведенный в книге философа эпохи Возрождения Лоренцо Валлы трактат
«О наслаждении как истинном благе» (1431 год). Этот
воображаемый спор ведут эпикуреец, христианин и стоик – защитник
официальной морали Катон. Эпикуреец обрушивается на Катона, для
которого превыше всего стоит патриотизм, героизм, воинская
доблесть, храбрость в бою, то есть то, что может привести
человека к гибели. Для мёртвого воина, – возражает эпикуреец,
– не существует уже Родины и всех благ, за которые он сложил
голову. Воина призывают во имя чьих-то интересов пренебречь
самым дорогим, что есть у человека – собственной жизнью.

Спор наглядно показал, что неоспоримая от века моральная максима –
патриотизм, готовность умереть за отечество, рассыпалась под
ударами логики её противников, ибо ведёт к абсурду. Но у
Катона есть веский довод – ты сбережёшь жизнь, но отечество
погибнет, и ты попадёшь в рабство или погибнешь вместе с ним.
Спор перейдёт в бесконечность, ибо и здесь исходные посылки
противоположны: эпикуреец исходит из того, что для человека
ничего нет дороже жизни, а стоик исходит из того, что ничего
нет выше жертвы жизнью для спасения родины.

Итог: Д.Юм задался в XVIII веке вопросом – откуда появляется в
этических рассуждениях философа понятие должного и не должного.

Он не высказал уверенности в том, что должное правомерно выводимо из
фактического. Разуму он отвел отрицательное место в такой
метаморфозе.

Заметим, что гениальное прозрение Д.Юма было понято немногими. В.
Вильчинский в своей статье об англо-американских
последователях Д.Юма пишет: «Разумеется, агностицизм и
антиинтеллектуализм у Юма были, и они сами по себе не могли привести его ни к
чему конструктивному, и поэтому юмизм не может служить
основой для построения истинной теории морали». [Вильчинский В.Я.
Соотношение моральных суждений и фактов (Юм и
англо-американская «аналитическая философия»).//Философские науки. – 1972
– №3 – с.96].

Досадный промах, величайшая ошибка! Так называемый скептицизм Д.Юма
есть единственно правильная постановка проблемы, а
правильная постановка вопроса уже есть половина его правильного
решения (К.Маркс). Это берег, от которого можно оттолкнуться
веслом.

А уж термин «антиинтеллектуализм» вовсе звучит неграмотно. Вот что
возмутило Вильчинского. Д.Юм: «Я ни в коей мере не вступаю в
противоречие с разумом, если предпочту, чтобы весь мир был
разрушен, тому, чтобы я поцарапал палец». (Соч. т.1, с.557).
Имеется в виду, думаю я, что разум бессилен это
опровергнуть, только и всего! Только мораль может попытаться это
опровергнуть!

В XX веке последователями Д.Юма в Англии, США, Канаде выступили
этики-неопозитивисты – представители «аналитической философии».
Знаменательно, что через два века после выхода труда Давида
Юма «Трактат о человеческой природе» (посвященного морали) в
Англии в 1969 году вышел сборник под названием «Вопрос
бытия – долженствования». Он включал статьи этиков из США,
Англии и Канады за предшествующие 15 лет, касающиеся этой
центральной проблемы аналитической философии морали. Я узнала об
этом из статьи В.Я. Вильчинского в журнале «Философские науки»
за 1972 год № 3.

Признавая Д. Юма непререкаемым авторитетом, западные этики дают
различные толкования его высказываниям по проблеме перехода от
существующего к должному в этике и в морали.

Мне неизвестно, остался ли до сих пор этот вопрос открытым для
аналитиков, или они его решили.

Джордж Мур и его последователи

Рубеж 19-20 в.в. отмечен оживлением научного интереса к социальным
проблемам: получили развитие история, этнография, социология,
психология. Именно к этому времени относится появление
очень важной для развития западной этики XX века книги
английского философа Джорджа Мура «Принципы этики» 1903 года. Книга
положила начало нового подхода к этике.

Мур начал свой труд с заявления, что, несмотря на большое количество
этических теорий, ученым неизвестно, что означает понятие
«добро». Он считает этот вопрос фундаментальным для этики, от
решения которого зависит её дальнейшее развитие.

Ответ самого Мура – признаёт он, – может весьма разочаровать
читателя. «На вопрос «Что такое добро» я скажу, что добро – это
добро, и это весь мой ответ. На вопрос же, как следует
определять добро, я отвечаю, что это понятие не может быть
определено, и это все, что я могу сказать о нём» (с. 63). Далее идёт
пояснение: это такое же простое понятие как «жёлтое» и не
может быть сведено к более простым частям. На стр. 43 читаем:
«Термин «добро» означает, следовательно, уникальный простой
предмет мышления единственный в своём роде среди
бесчисленных других предметов…»

В поддержку своей точки зрения Мур ссылается на мнение Г. Сиджвика о
том, что «добро» – не поддающееся анализу понятие, и что
понятие «должен» тоже не поддается анализу.

Моё возражение Муру будет изложено вместе с гипотезой о сложности
понятия «добро» и его содержании в Эссе: «Что есть моральное
суждение».

В 20-м веке западная этика развивалась по нескольким направлениям:
неопозитивизм, экзистенциализм и другие. Но последователями
Джорджа Мура можно считать только неопозитивистскую этику
(эмотивизм и лингвистический анализ). Почему? Именно
представители этого направления поставили целью изучение морального
языка, понятия «добро» в том числе. Можно ли считать моральные
суждения содержащими истину, и если нет, что кроется за
ними.

О.Г.Дробницкий и Т.А.Кузьмина в книге «Критика современных
буржуазных этических концепций» (1967 года) писали:

Понятие морального языка вполне законно, так как все явления
нравственного сознания – суждения о поступках, оценки, нормы,
принципы, заповеди, идеалы и все акты духовной деятельности в
сфере морали выражаются только с помощью языка. Моральное
общение, как и всякое человеческое общение, облечено в языковые
формы.

Вместе с тем есть область моральных чувств, склонностей, привычек,
намерений, побуждений – относящаяся к психологии, и она не
всегда облечена в четкую языковую форму. (Там же, с. 170).
(Подробнее о неопозитивизме в этике читайте главу 4 параграф 2
упомянутой книги).

Они не ставили вопросов «нормативной» этики – как сохранить свою
неповторимую личность в условиях капитализма, фашизма, что
такое подлинное и неподлинное бытие (как экзистенциалисты). Их
этика – попытка подойти к морали с научной меркой, она
получила название «метаэтики». «Лингвисты» (аналитическая
философия) отличаются от эмотивистов и тем, что признают своим
фаворитом Давида Юма и ставят задачу ответить на его вопрос о
моральном понятии «долженствования» и его связи с фактами
реальности.

Примечание: откуда российский читатель узнавал о
неопозитивизме и других течениях западной этики? Ведь с лёгкой руки
В.Ленина, который провозгласил директиву: нравственно то,
что отвечает классовым интересам пролетариата, проблема добра
и зла была для нашего народа закрыта.

Зарубежные книги и статьи по этике на русский язык не переводились,
и только с конца 60-х годов прошлого века советские учёные
стали писать статьи и редко книги, куда они могли поместить
(и только с критикой!) цитаты, высказывания английских,
немецких, американских, канадских и австрийских учёных. Так об
экзистенциализме мы узнали из книг П.П.Гайденко о Кьеркегоре и
Хайдеггере. А самый подробный обзор основных направлений
этики дала книга О.Г.Дробницкого и Т.А.Кузьминой «Критика
современных буржуазных этических концепций», изданная в 1967
году. Надо отдать должное этому кропотливому честному труду,
который прорвал «железный занавес» в области теории морали.

Продолжим беседу о более раннем течении неопозитивизма в этике –
эмотивизме. Заглянем в философский словарь 1989 года. «Эмотив»
– emotive (англ.) – вызывающий эмоции, возбуждающий от
латинского emoveo – потрясаю, волную.

Этическая теория, выработанная на основе идей и методологии
логического позитивизма. Согласно этой теории, моральные суждения не
являются ни истинными, ни ложными, лишены познавательного
содержания. Значение их состоит лишь в том, чтобы служить для
выражения эмоций говорящего. Рассматривая моральные
представления как произвольные, эмотивизм даёт нигилистическое
истолкование морали». (Ф.Э.С.)

Наиболее видные представители эмотивизма были Э.Айер, Б.Рассел, Х.
Рейхенбах, Р.Карнап. Первое же систематическое изложение
принципов эмотивизма дано было в книге С.Стивенсона «Этика и
язык» 1944 года (на русский язык не переведена).

Нам будут интересны их выводы и доводы относительно морали, так как
они основывают их на понимании морального языка.
О.Г.Дробницкий и Т.А.Кузьмина писали: – центральный вопрос
эмотивистской этики – вопрос о смысловом значении моральных
высказываний. Каковы же их выводы?

В суждениях – «это добро» предикат служит лишь эмотивным знаком,
выражающим наше отношение к «этому» и, возможно, вызывающим
подобное отношение у других людей и побуждающим их к действиям
того или иного рода» (Огден и Ричардс. Там же, стр. 193).

Из Р.Карнапа: раз моральные высказывания нельзя ни доказать, ни
опровергнуть, к ним неприменимы понятия истинности, напротив,
присущая моральным суждениям лингвистическая форма является
лишь вводящей в заблуждение.

Из Хеара: этические понятия являются предписаниями определённого
поведения («делай то-то» или «не делай того-то»)

Из Х. Рейхенбаха: лингвистические выражения в нравственности не
являются суждениями, они являются директивами.

Б.Рассел обобщает: мораль – это попытка индивида сделать так, чтобы
его желания стали желаниями группы и наоборот.

Э.Айер подошел к морали с позиций строгой логики и убедился, что
моральные суждения не являются ни аналитическими, ни
синтетическими. (Цитата из О.Г.Дробницкого и Т.А.Кузьминой и далее).
Предикат «добро» ничего не сообщает нам о самом факте
поступка – замечает он. В добавление ко всему моральное суждение не
подлежит доказательству или опытной проверке. Основные
понятия неанализируемы, так как не существует критерия для
проверки правильности суждения (правильно, хорошо, добро, зло,
несправедливо и т.д.). И далее: причина неанализируемости
моральных суждений состоит в том, что это всего лишь
«псевдопонятия». Для Айера этические понятия являются лишь выражением
наших эмоций и могут быть заменены суждениями типа «мне
нравится» или «мне не нравится».

И последний аргумент: «У философа морали нет способа доказательства,
что его точка зрения правильна. Он выдвигает одно правило,
другие – иное, и решение о выборе между ними есть вопрос о
способе убеждения и, в конечном итоге, вопрос индивидуального
выбора». (Там же, стр. 194).

Таковы выводы Э.Айера, который подошел к моральным инструментам,
понятиям с линейкой науки логики.

А может быть у морали совсем другая логика?

В книге 1903 года «Принципы этики» Джордж Мур возражает мнениям
относительно бездоказательности моральных суждений. «Ибо кто же,
в сущности, может доказать, что доказательство является
исчерпывающей гарантией истины? Все согласны с тем, что законы
логики истинны, и поэтому мы признаем вывод истинным,
полученный на их основе... А ведь мы не можем, в сущности,
доказать, что правы, считая своё согласие гарантией истины». (Дж.
Мур, с. 145)

Аргумент очень интересный и веский. Но он может нас завести очень
далеко. Встает вопрос об истине и других гносеологических
категориях – бытиё, сознание, реальное, идеальное, абстрактное и
другие. У нас нет места для обсуждения общефилософских
проблем.

Хочу только дать одно возражение (хотя считаю догадки эмотивистов,
стоящими внимания).

Когда этик Эпикур призывал сограждан не бояться смерти и не бояться
богов, он приводил веские доводы, представил аргументы на
суд слушателей. Это были новые, можно сказать, революционные
установки (в отличие от установок Сократа и Платона). И они
призваны были помочь людям ориентироваться в обстановке
распадающегося полиса, освободясь от ряда моральных пут прошлого.
Это был призыв к некоей (внутренней) свободе! Вот истина
Эпикура.

Другое дело, что кто-то был подготовлен к восприятию этой истины, а
кто-то нет, а иные усматривали в ней угрозу своему
положению. Речь, в действительности, идёт об индивидуальном моральном
выборе, но такова особенность морали в отличие от науки.

Неопозитивисты считали науку высшей культурной ценностью. Но
сторонники «нормативной» этики (например, экзистенциалисты),
напротив, смотрели сверху вниз на науку, считая её взгляд на
личность ущербным и бесполезным, не учитывающим моральных проблем
современного человека.

(Окончание следует)