Онтологические прогулки

Начало

«Правы ли позитивисты?»

Я считаю, что неопозитивистская этика вслед за Давидом Юмом и
Джорджем Муром пошла по верному пути, избрав объектом изучения
моральный язык.

Догадки их интересны, приближают к цели. Фундаментальных выводов их
мы почти не знаем (ниже приведу один из них).

Советские философы обвиняли их в нигилизме (см., например,
философские энциклопедии 80-х годов ХХ века и статьи в журналах
60–70-х годов).

Но что означает нигилизм в этике? Отрицание чего? Ни один
неопозитивист не отрицает необходимости в обществе моральных устоев.
Они не отрицают, что в повседневной жизни сами включены в
моральные отношения. Но теоретически ставят под сомнение
наличие каких-либо объективных обоснований морального поведения
людей в обществе.

Характерно высказывание Монтефьоре: он допускает, что существование
любого общества немыслимо без возведения таких качеств как
приверженность истине и правдивость в необходимые моральные
принципы. Но тут же добавляет, что это не дает никаких
оснований, в силу которых следует одобрять эти качества, ибо «я
могу и не одобрять само существование организованного общества
и осуждать всякого, кто поддерживает его и уступает его
давлению. Я могу одобрять в людях только жестокость,
изворотливость… и не одобрять того, что с моей точки зрения есть
безвольное подчинение общественной тенденции». (Из статьи В.Я.
Вильчинского, упомянутой выше).

Это, конечно, можно считать нигилизмом. Но дело ведь не в том, чтобы
приклеить ярлык (как обычно поступала советская «партийная»
наука). Суть-то в диалоге. Будьте любезны выдвинуть веские
возражения! Но этого нет!

У меня пока два возражения.

Первое – возражение неопозитивизму в этике вообще. Их главный
аргумент: если нельзя моральное суждение доказать логически или
подтвердить экспериментально, то оно не имеет объективной
основы.

Почему же? Почему только наука есть истина в последней инстанции?

Что касается морали, то это область человеческих взаимоотношений, и
только они могут быть основанием морального поведения людей.
Поступки «ближних» и дальних имеют решающее значение в
жизни не только отдельного человека, но и всей общности. А что
может быть важнее? Люди связаны родственными, общественными
отношениями, взаимными интересами, друг от друга зависят и
это осознают.

На почве этой зависимости и зависимости от группы уже на ранних
стадиях развития в обществе появляются запреты, порядки, ритуалы
– все это необходимо для сохранения равновесия и
жизнеспособности общности.

Позднее возникают обычаи, традиции. Вопрос возникновения морали –
самый сложный и не входит в нашу программу.

Примечание: отличие обычая от морали. Не поступать по обычаю,
значит, навлечь огонь общественного мнения. А в родоплеменные
времена это означало, по всей вероятности, поставить себя вне
племени, навлечь кару. Обычай племени отвечает на вопрос, как
жить здесь, и утверждает: только так, а не иначе. А
моральная норма отвечает на вопрос, как поступать в различных
ситуациях, и утверждает: ты можешь выбрать различные способы
поведения, но такой-то будет хорошим, правильным, и ты получишь
одобрение общественного мнения, а другой будет плохим,
неправильным и будет осуждаться. Здесь уже предполагаются варианты
поведения.

Хочется только возразить Э. Айеру по поводу его заявления, будто
моральные понятия – это псевдопонятия. В эссе «Что есть
моральное суждение» я возражаю по существу. А сейчас заявляю:
понятия добра и зла такое же гениальное изобретение человеческого
ума как, примерно, в математике «плюс» и минус». Тем более
что общение в группах являет собой постоянное взаимное
внушение, и чем проще и понятнее моральные термины, тем они
уместнее.

За второй вопрос, поставленный Монтефьоре, вряд ли кто отважится и
браться. Но мы сделаем такую попытку.

В индивидуальном плане он прав. У Диккенса был такой персонаж Урия
Гипп, которого мать с детства учила лжи, изворотливости,
чтобы подготовить его к жизни.

Но далее встает вопрос – может ли существовать общество, построенное
на устоях зла?

Этот вопрос четко поставил Джордж Оруэлл в своей гениальной
антиутопии «1984», описывая практику тоталитарных режимов и от лица
О’Брайана представив ее теорию. Смит возражает «теоретику»:
общество, построенное на антиморали, развалится.

Это интереснейшая проблема. Сравним начало этики с ее концом.
Аристотель внушал: «… Выше добродетели нет ничего, ради нее и все
прочее: и первоначало в ней, и все средства существуют по
большей части ради нее как цели». Цель добродетели –
прекрасное…» (Соч. в 4-х тт. – М. – 1984, стр. 316).

А вот слова «теоретика» тоталитарного общества: Мы отнимем у людей
дружбу, любовь, верность, радость, смех. Останутся одно
предательство, ненависть, страх. Любовь и верность переведем на
Старшего Брата и т.д. Конец книги Оруэлла пессимистичен.

Я оставляю эту тему открытой для обсуждения, ибо в ней содержится
ещё целый спектр проблем.

Моё мнение таково: невозможно проповедовать ложь, вероломство,
ненависть внутри общности. Это разрушает психически и
психологически личность, так как делает её незащищенной. Люди спиваются
(на всех уровнях, причем), сходят с ума, болеют, гибнет
основа общности.

Итак, спорить с позитивистами непросто. Но я считаю, что польза от
«нигилизма» есть. Разрушая старые представления, он
обнаруживает противоречия в прежних концепциях, а это возможность
двигаться вперед.

Но до конца метаэтика ХХ века анализа морального суждения не довела.

В следующем эссе: «Что есть моральное суждение» представляю на суд
читателей решение проблемы.

Считаю его гипотезой и проверяю, как она работает.

Что есть моральное суждение ?

Без моральных суждений невозможно представить себе ни общественного
мнения, ни семейного воспитания, ни церковной проповеди.

«Марья хорошая, она помогает бедным и больным»; «Генрих плохой: он
думает только о себе и не заботится о матери»; «Иван поступил
плохо, ушел из семьи» и т.п.

Люди соглашаются с общепринятыми оценками, но стоит осведомиться о
конкретных обстоятельствах того или иного поведения, мнения
могут измениться.

Допустим, Ивану стало хорошо после ухода из семьи, так как он уже не
любил жену, и жизнь семейная была ему в тягость. Он доволен
своим поступком. А семья? Дети горюют, так как любят отца.
Жена? а) может быть довольна, так как прекратились выпивки и
скандалы, б) может быть недовольна, так как осталась без
материальной поддержки, и т.д.

Другой пример: Генриху хорошо, он не имеет лишних хлопот и забот, а
его матери плохо, так как она в старости осталась без
поддержки. Причины холодности Генриха к матери, может быть,
кроются в его детстве, либо между ними нет дружбы, любви,
понимания, либо в чёрствости Генриха. Узнав об их отношениях, одни
люди будут его обвинять, а другие оправдывать.

В любом случае при рассмотрении конкретной ситуации вокруг поступка
мы обнаруживаем в ней только отношения пользы, интереса,
исключая случаи бескорыстного сочувствия, жалости (Марья
помогает бедным и больным), но никакого абстрактного качества
«добра» («зла») не обнаруживаем.

Отношения по поводу поступка могут быть выражены фактуальными
суждениями (как выше), более того, они логически вообще не
нуждаются ни в какой оценке, так как поступок уже совершён.

Напрашивается вывод: оценка «хорошо» или «плохо» не есть
характеристика поступка Ивана или Генриха как факта. В этом случае
суждение должно было опираться на сведения обо всех
обстоятельствах, отношениях, о самих личностях, о последствиях и т.д. С
точки зрения одних участников конкретной ситуации поступок
был полезен, а для других – вреден.

Но моральный суд не имеет дело с конкретными причинами и следствиями
поступка. Он совершается иногда молниеносно, причем
суждение произносится как бы от лица какой-то высшей инстанции, с
убеждённостью в правоте, в какой-то абсолютной правде
моральных оценок (правильно, несправедливо, хорошо и т.д.).
Примером могут служить религиозные заповеди, как бы отлитые из
бронзы, и автором их объявляется сам господь бог (не убий,
убийство грех, не укради и далее).

Мать учит ребёнка: Петя бьёт малыша, это плохо. Учитель вещает:
списывать нехорошо, драться плохо, передразнивать некрасиво. С
детства отовсюду слышим: воровать плохо! Кому плохо? Ответа
нет. «Плохо» – означает что-то другое.

Следует обратить внимание на то, что в языках европейских (а часто и
азиатских) народов мы обнаруживаем слова – знаки, ярлыки,
подчас их можно назвать клеймом: убийца, вор, предатель,
трус, растлитель. Они содержат в себе негативную оценку, несут
нравственную характеристику субъекта какого-либо поступка:
оценка уже присутствует, а конкретные обстоятельства напрочь
отсутствуют. Таковы же «печати», содержащие в себе похвалу –
герой, щедрый, скромный, благородный.

Надо сказать, что первые далеко не безобидны, произнесение их в
чей-то адрес призывает общество не только к моральному
преследованию, но подчас к прямому физическому воздействию на его
носителя. Например, произнесение вслух «клейма» вор, предатель,
убийца возбуждает в людях определённые эмоции – чувство
презрения, страха, вражды и может повлиять на их действия.

Итак, жизнь подсказывает, что поступок в качестве непосредственного
действия влияет на взаимоотношения людей, прямо или косвенно
затрагивая чьи-то интересы. В этом значении мы будем
называть его поступок–факт.

Но в этой же жизни мы на каждом шагу сталкиваемся с оценкой
конкретных поступков с точки зрения абстракций «добро», «должно».
Авторами этой оценки могут быть и участники поступка, и
совершенно посторонние люди (в том числе этики). Как будто люди
обнаруживают в поступке помимо полезности какое-то очень
важное для них качество, свойство, называемое обычно
правильностью, справедливостью, добром или наоборот злом и
несправедливостью.

Иначе говоря, нас интересует вопрос – что стоит за понятием «добро»?

Напомню, что в 1903 году в книге «Принципы этики» английский философ
Джордж Мур поставил этот вопрос в качестве основного
вопроса этики как науки.

Мур начал свой труд с заявления, что, несмотря на большое количество
этических теорий, учёным неизвестно что означает понятие
«добро». Вот его слова: «Добро является понятием, от которого
зависит вся этика. До тех пор, пока эта проблема не будет
решена, наше этическое рассуждение всегда может оказаться
ошибочным».

И вдруг Мур ошеломляет читателя следующим рассуждением: «На вопрос
же, что же такое добро, я скажу, что добро это добро, и это
весь мой ответ». Далее Мур поясняет, что это понятие не может
быть определено, так как это такое же «простое» понятие как
«жёлтое» и не может быть сведено к более простым частям. На
стр. 43 читаем: «Термин «добро» означает, следовательно,
уникальный простой предмет мышления, единственный в своём роде
среди бесчисленных других предметов». (М., 1984).

Откуда же появляется в моральном суждении это «качество» добро, если
при анализе поступка-факта мы его не обнаруживаем?
Предположим, что оно является результатом отношений всех людей
данной общности.

В статье «Моральная оценка и её особенности» Т.В.Холостова
утверждает, что объектом моральной оценки являются только такие
действия людей, которые затрагивают интересы других людей, «но не
чисто индивидуальные действия». Это вопрос спорный.
Напротив, даже такое «чисто индивидуальное действие» как
самоубийство одинокого человека является часто объектом моральной
оценки со стороны совершенно посторонних людей. Люди переживают,
обсуждают и оценивают этот факт, даже годы спустя,
самоубийство является предметом морального переживания ряда
поколений (вспомним В.В.Маяковского).

Если внимательно приглядеться к общению людей, то можно заметить,
что нет таких действий человека, к которым люди оставались бы
равнодушны в моральном плане. Поражает та экспрессия, с
которой они обсуждают чужие поступки. Что же так глубоко
затрагивает в них?

Наблюдение за людской психологией убеждает нас в том, что люди имеют
обыкновение как бы «примерять» к себе чужие поступки и
посторонние ситуации, словно они имеют к ним прямое отношение.
Это происходит быстро, как мгновенное озарение: «А как бы я
поступил на этом месте?» или: «Что будет, если подобные
поступки будут совершать по отношению ко мне?»

Как часто мы слышим от людей опасения – «Что же будет, если все
начнут поступать как Иван, Пётр или Дарья? Если моя жена будет
брать пример с соседки, а дети с уличных хулиганов?»

По-видимому, каждый поступок приобретает в глазах людей ещё и
абстрактное значение примера для подражания, возможного варианта
решения определённой жизненной ситуации. На эту особенность
моральной оценки указывает в упомянутой статье Т.В.Холостова.
«Сила морального порицания или одобрения – пишет она –
определяется ещё и тем, что каждый поступок в обществе
оказывается своеобразным примером поведения, воздействующим на
сознание других людей. Поэтому значение героического поступка не
исчерпывается только его содержанием, полезным обществу.
Поступок героя осознаётся людьми как возможное решение жизненной
ситуации, становится образцом для многократного повторения
в опыте других членов общества». (Вопросы философии, 1968,
№4). К сожалению, эта мысль не была развита автором.

Высказываю предположение, что моральная оценка вообще относится не к
конкретному поступку, а преображённому в голове человека
образу этого поступка, в котором запечатлены какие-то важные
для оценивающего субъекта черты и отброшены другие элементы.

Тогда «бессодержательная» с точки зрения эмотивиста Э. Айера
абстракция «хороший», «плохой» и пр. получает содержание,
социальное звучание как символ одобрения или порицания поступка в
качестве примера. И в этом качестве мы будем называть его
поступок-идеал.

Тогда смысл моральной оценки можно выразить таким образом: «Любое
действие людей в будущем, подобное данному конкретному
действию, я поддерживаю (или буду нейтрален), или – напротив – я
осуждаю и буду препятствовать подобным действиям всеми
возможными средствами».

Незаметно для субъекта оценки конкретный факт утрачивает живые черты
и превращается в схему, норму, идеал.

В этом раздвоении, скажем, даже расщеплении сознанием человека
образа поступка на поступок-факт и поступок-идеал и заключается,
по моему мнению, тайна морального долженствования.

Абстрактное свойство поступка быть хорошим или дурным можно понять
только как элемент идеального отношения, которое возникает
между людьми, как только поступок совершён.

Именно потому, что человек никогда не был «робинзоном», а вся его
жизнь зависит от прошлых, настоящих и будущих поступков
подобных ему индивидов, они приобретают значение идеального
образца поведения. Именно потому, что человек есть общественное
существо, для него важнейшим фактором жизни является поддержка
членов общества, их одобрение и похвала.

Моральная оценка обращена к людям, она имеет значение, когда о ней
узнают другие. Произнесение моральной оценки вслух уже есть
поступок, часто выбор социальной позиции, и это может повлечь
за собой значимые последствия.

Остается науке установить, каким образом происходит момент
«отсеивания» всех конкретных черт поступка, как бы живых красок
сплетения интересов людей в нём (убит, кем, за что, кто виноват и
пр. и пр.), и отпечатывания с сознании автора оценки сути,
ядра, скелета (как хотите!) поступка (убит, произошла
насильственная смерть – всё, точка, приговор произнесён –
«убийство». Думаю, что эта проблема относится более всего к теории
познания.

Чтобы убедиться в правильности нашей гипотезы, применим её к
проблеме лицемерия классовой морали (см. «Эссе: О так называемом
«лицемерии» в морали»).

Давно замечено, что мораль проявляет удивительное равнодушие к
поступкам, нарушающим обычные нормы, но скрываемым.

Герои романа Льва Толстого «Анна Каренина» Вронский и Анна всё время
осознавали какое-то странное противоречие в реакции
светского общества на их поведение. Они знали, что общественное
мнение легко простило бы им внебрачную любовную связь, но при
одном условии – если бы любящие её скрывали или хотя бы
делали вид, что скрывают. (Как поступала светская дама Бетси
Тверская).

Открытое же проявление подобной любви вызвало самый беспощадный
отпор и изгнание Анны из «света». Общество вполне примиряется с
«грехом», с тайным нарушением морального запрета, но не
прощает его, если оно становится явным, воспринимая это как
вызов. Почему?

Почему люди с такой яростью, презрением обрушиваются на того, кто
открыто нарушает принятую норму, и на того, кто осмеливается
вслух поддержать это нарушение, и довольно снисходительно
относится к тем, кто делает то же самое «потихоньку», соблюдая
«приличия».

Возможность такого так называемого «ханжества» морали заложена в
сущности самой моральной оценки.

Обычай – это готовый принятый образец поведения в определённой
обстановке. На страже его стоит общественное мнение, для которого
тайный «грех» – всего лишь «поступок-факт». Участники его
стыдятся, скрывают, а постыдное не может претендовать на то,
чтобы служить примером или стать нормой. Скрывая свой
поступок или раскаиваясь в нём, человек признаёт правоту обычая,
авторитет данной нормы. Он относится к своему поведению, как
к плохому. В этом случае общественное мнение не усматривает
в поступке покушения на принятую мораль.

Иное дело, когда человек открыто совершает поступок, противоречащий
принятой норме. Он не стыдится, не скрывает его, считает его
хорошим. И если общественное мнение не даст ему отпора, оно
тем самым молчаливо капитулирует перед возможным образцом
нового поведения.

Для морали, как мы убеждаемся, имеет значение только
«поступок-идеал», «поступок-образец», на «поступки-факты» она смотрит
сквозь пальцы.

В эссе «Преамбула» мною был приведён отрывок из диалога Платона
«Протагор». Протагор грозит карой не тем членам общества,
которые совершают дурные поступки, а тем, кто не хочет
прикидываться хорошим, справедливым, хотя всем известно, что это
неправда. Теперь мы можем понять эту мысль Платона.

Возникает вопрос: можно ли применить данную гипотезу к проблемам,
отмеченным Давидом Юмом и Джорджем Муром? (См. эссе о Д.Юме и
Дж. Муре).

Главный вопрос Давида Юма состоял в следующем: каким образом факт
(совершённый поступок) может служить основанием для должного
(поступка подобающего)? Оказалось, что механизм этого
перехода объясним данной гипотезой.

Наше мысленное восприятие поступка снимает с него «слепок», при этом
выделяется важнейший для морали костяк. Например:
насильственная смерть, расправа над невинными жертвами, помощь в
дружбе, забота матери о ребёнке, забота сына о старой матери и
т.д. И вот этот костяк получает оценку.

Отбирается именно то моральное «качество», ядро поступка, которое
автор оценки считает необходимым для плодотворной жизни
общества.

Смысл слова «добро» или «хорошо» таков: бери пример с этого
поступка; или: вот такие поступки должны быть нормой поведения! Или
(со знаком минус): не дай бог тебе брать пример с человека,
попавшего в тюрьму! Или: если подобные поступки станут
всеобщей нормой поведения – мы все погибнем!

Отсюда и экспрессия, иногда форма заклинания при произнесении
морального суждения. Это происходит оттого, что говорящий обращает
его в будущее, за которое он переживает и хлопочет.

Во всяком обществе существует «банк» поступков и образцов. Одни из
них затвердевают, закрепляются в общественном сознании как
нормы поведения, другие – как антипримеры поведения.

Остаётся поле для исследования, как официальная пропаганда
использует в корыстных интересах общепринятые моральные нормы, и как
поднимающиеся на борьбу часто самые угнетённые слои
провозглашают новые идеалы поведения (например, протестантская
церковь против католической).

***

Что же касается вопроса, поставленного в XX веке Джорджем Муром –
что такое абстракция «добро», гипотеза уже ответила.

Джордж Мур ответил на него «ничем».

Как оказалось, он был неправ, добро вовсе не «простой предмет», а
сложный и в этом его сходство со всяким понятием.

2008 г.