Онтологические прогулки

Отцы-пилигримы в начале 17-го века строили на американском континенте
новое общество в предвидении того, что в стране с огромными ресурсами,
принадлежащими тем, кто способен их осваивать, возникнет свободное
от давления государства, от сословных предрассудков Старого Света,
общество, в котором человек, в процессе труда, избавится от пороков
своего европейского собрата. Идея духовного совершенствования,
пройдя через три столетия своего развития, трансформировалась
к 20-м годам прошлого века в идею совершенствования экономики.

Президент Кальвин Кулидж в 1925 году, дал новое определение целям
Нового Света – «American business is business» (дело Америки делать
дело). Бизнес превратился в эпицентр американской жизни.

20-ые годы прошлого века были эпохой Процветания, всеобщего благополучия.
Исчезла безработица, так как Америка поставляла в разрушенную
войной Европу огромный объём своих товаров и получала дивиденды
с военных займов европейским странам. Заработная плата американских
работников была в несколько раз выше, чем у европейцев; те же,
кто был вовлечен в бизнес, в деловую игру, вкладывал деньги в
акции, получали небывалые прежде прибыли. Причем, количество внезапно
разбогатевших исчислялось уже не сотнями, как в прежние времена,
а сотнями тысяч. В борьбу за богатство включились многие слои
населения.

На первых этапах развития индустриального производства основная
масса населения пассивно принимала свою роль как работников, создававших
богатства для предпринимателей. После Первой Мировой войны, с
подъёмом американской экономики, деловая активность населения
резко возросла, появилось множество возможностей, так как расширялся
спрос на самые разнообразные промышленные товары. Конкурентная
борьба стала приобретать все более острые формы, так как с ростом
материального производства увеличивалось количество претендентов
на растущее богатство.

Не только в США, но и в европейских странах, правда, не с такой
интенсивностью, также шёл рост экономики. В каждой стране борьба
за богатство имела свои особые формы, свое идеологическое обоснование,
связанное с национальными традициями, национальной историей и
политическим устройством.

На Западе это была борьба за право различных слоев населения на
большие доходы, в Советской же России она имела особую форму,
это была борьба за власть, так как только принадлежность к ее
вертикали давала монополию немногим на владение общенациональным
богатством.

В 20-ые годы все виды и формы общественных отношений стали восприниматься
как борьба. Политические лозунги этого времени: советские – «Борьба
с классовым врагом», «Борьба с пережитками», «Борьба за повышение
труда», «Борьба за высокий урожай», американские – «Конкурентная
борьба», «Борьба с бедностью», «Борьба с преступностью». «Моя
борьба», назвал свою программную книгу Адольф Гитлер.

В Германии и России борьба в политике и экономике направлялась
и контролировалась государством, основная часть населения была
лишь инструментом, который использовали борцы, политическая номенклатура.
В США, в условиях экономической демократии, в борьбу за богатство
были втянуты все, поэтому она отличалась от других стран небывалой
в истории широтой и интенсивностью.

Теория борьбы всех против всех была сформулирована еще в 17-ом
веке английским философом Джоном Локком, его краткая фраза,»каждый
сам за себя», стала квинтэссенцией жизненных постулатов наступающего
Нового Времени.

В 19-ом веке Дарвин перевел философские и политические идеи Локка
на язык науки о человеке, антропологии. В его категориях, человек
высшее животное в животном царстве, находящееся в постоянной борьбе
за выживание, в которой побеждает сильнейший. Человек произошел
от обезьяны, он часть природы, а в природе не существует души,
только «воля к жизни».

Теория Дарвина обосновала и оправдала борьбу за материальные богатства,
конкуренцию, как главную силу эволюции и Прогресса. Конкуренция
приводит к власти сильных, только они способны изменять и совершенствовать
общество. Точнее и откровеннее Дарвина и Локка, о жизни, как борьбе
всех против всех, говорил Ницше, который считал, что общество
может развиваться только благодаря ставке на сильных, сочувствие
к слабым разрушает сами основы жизни, лишает общество динамики,
а эксплуатация слабых сильными – естественная, органическая функция
жизни.

Идеи Ницше были дискредитированы в общественном мнении тем фактом,
что его имя и его философия были взяты на вооружение фашисткой
пропагандой, но в практике экономической демократии на принципах,
провозглашенных Ницше, строятся многие формы общественных отношений.

Американский экономист Грэм Самнер писал в середине 19-го века:
«У нас есть только две альтернативы – свобода конкуренции, в которой
побеждают сильнейшие, что приведет к выживанию всего лучшего и
уничтожению худшего, или отсутствие свободы и победа худшего над
лучшим».

Ал Дунлап, президент Sunbeam Corporation, кампании, занимающейся
высокими технологиями, не философ, он человек практики, а практика
подтверждает идеи, высказанные в 19-ом веке, – «Для того чтобы
индустрия была конкурентоспособной она не должна быть озабочена
судьбами людей. Индустрия – это не церковь, школа, колледж или
филантропический фонд.»

Альтернативой конкуренции было сохранение статус-кво христианских
нравственных норм, т.е. осуждение борьбы между людьми за улучшение
своей жизни, социальная и экономическая пассивность, и сохранение
многовековой традиции, освященной авторитетом церкви, разделение
общества на немногочисленную элиту и основную массу населения,
живущую в вековой нищете. Конкуренция же дает каждому возможность
стать победителем и, хотя большинство потерпят поражение, в процессе
конкуренции будут созданы такие богатства каких не знала человеческая
история, и часть этих богатств получат и побежденные.

Но, для того чтобы конкуренция была эффективной, общество должно
распрощаться с традиционной христианской этикой – «все люди братья».
У экономики одна задача, создание богатств, а всеобщее братство
– это филантропия. А филантропия ничего не создает, она только
распределяет то, что уже создано экономикой.

Религия говорит о духовных, нравственных ценностях, экономика
о ценностях материальных. Если придерживаться идеи, что все люди
братья нужно отдавать значительную часть созданных ценностей слабым,
неимущим, больным, неспособным участвовать в процессе производства,
что неизбежно приведёт к замедлению экономического роста. Те,
кто неприспособлен к условиям, в которые ставит работника индустриальное
производство и бизнес, должны быть выброшены из игры, они становятся
излишним, тормозящим движение балластом, – это неизбежная плата
за материальное процветание всего общества. Мораль не создает
общественные богатства, они создаются в процессе ожесточенной
конкурентной борьбы.

Нравственные догмы протестантизма были подвержены пересмотру,
так как его этика базировалась на практике жизни общины. Протестантизм
смог принять капиталистические отношения, так как строился на
идее индивидуальной ответственности каждого за свою личную судьбу,
из которой и вырастала идея конкурентной борьбы – каждый за себя.

«Победитель (в конкурентной борьбе) получает не только богатство,
он получает билет в рай», писал о слиянии морали протестантизма
с моралью бизнеса Алексис де Токвиль.

Джон Морган, создатель банковской системы Америки, был человеком
глубоко религиозным, на свои средства он строил церкви и выступал
в них с воскресными проповедями. Одна из его наиболее известных
сентенций, – «Я ничего не должен обществу. Свои деньги я получил
от Бога». Моргана называли бароном–грабителем, он сделал свои
деньги на финансовых махинациях, оставив своих партнеров по бизнесу
нищими, и получил свой «билет в рай». По определению Марка Твена,
источник богатств финансиста – это «деньги ленивых, неудачников
и невежд, которые ему доверились».

Перед началом Гражданской войны Морган купил 5 тысяч сломанных
ружей, хранившихся в арсенале нью-йоркского гарнизона, по 3 доллара
за штуку, и продал их по 22 доллара за штуку в Виржинии, где тогда
шли активные военные действия, и армии Севера срочно требовалось
оружие. Одним росчерком пера он «заработал» около четверти миллиона
долларов. Когда выяснились детали этой сделки, тогда Морган и
произнёс в свою защиту ставшей знаменитой фразу, – «Свои деньги
я получил от Бога».

Свои деньги Морган получил от государства, в руках которого находились
сбережения всего населения США в виде налогов. Государственные
средства, т.е. то, что принадлежит всему обществу, не единственный,
но наиболее ёмкий источник на базе которого создаются богатства
крупными корпорациями и организациями. Так было во времена Моргана,
также это происходит и сегодня. Правда, барон-грабитель Морган
был осужден общественным мнением, сегодня же в этой сфере произошел
значительный прогресс, передача общественных средств корпорациям
узаконена.

Механизм приобретения богатств в разное время объяснялся по разному,
Маркс говорил о прибавочной стоимости как главной причине концентрации
богатства в руках предпринимателей.

В ХХ-ом веке, экономическая наука выдвинула другой тезис – богатство
является результатом использования новых машин, новой техники,
новых методов производства. Бизнес организует труд многих людей,
получающих средства к существованию, поэтому большая часть результатов
их труда достается организатору, бизнесмену, участвующего в рискованной
деловой игре. В идеале бизнесмен заинтересован в удовлетворении
спроса населения в любом продукте, который можно продать. Но общественное
благополучие не может быть целью бизнесмена, его цель как можно
быстрее разбогатеть, и, если бизнес не приносит ожидаемых дивидендов
он им просто не будет заниматься. Но прибыль он может получить,
лишь создавая материальные богатства для всего общества.

Богатство создается в совместном интересе труда, рабочего класса
и капитала, бизнесмена. Правда, американский экономист Райт Милл
в своих работах утверждал, что сам по себе труд может дать средства
к существованию, но не может принести богатство. Богатство не
зарабатывается, а приобретается в результате эксплуатации, манипуляций
капиталом и прямым обманом. Экономика строится на принципе, «купи
дешевле, продай дороже», поэтому успех бизнесмена зависит, прежде
всего, от его умения продать что-то дороже, чем оно реально стоит
или заплатить дешевле за то, что стоит дороже. Этот фундаментальный
принцип экономики изначально предполагает нарушение правил честной
игры.

Разумеется, эффективность любого бизнеса также, во многом, зависит
от использования новых машин, новых, более продуктивных технологий.

Экономист Торстейн Веблен, однако, утверждал, что механизация
делает бизнесмена богаче не столько за счет использования самих
машин, сколько за счет приспособления работника к машине. Работник
сложнее машины, умнее машины, его творческий подход возмещает
примитивность машины, что и делает бизнесмена богачом. Бизнесмен
переводит человеческое богатство в богатство материальное, превращая
работника в придаток к машине, а само общество в фабрику для производства
все большего количества товаров.

Считается, что успех в бизнесе зависит прежде всего от таланта
организатора, но, как говорил Райт Милл если 10 человек, говорит
Милл, ищут нефть и скупают участки земли в надежде обнаружить
там нефть и находит нефть только один, это вовсе не означает,
что он умнее или более трудолюбив, нежели остальные 9 владельцев
участков.

Милл не называет имен, но имеет в виду Джона Рокфеллера, который
купил на государственном аукционе огромные участки земли в Техасе.
Вместе с ним в аукционе участвовали сотни других, в надежде, что
на их участках обнаружиться нефть. Но она была найдена только
на участках приобретенных Рокфеллером, который получил информацию
о местах залегания нефти на продаваемых участках, подкупив чиновников.
Рокфеллер заплатил $40.000 за участки, на которых была нефть на
десятки миллионов долларов.

В конкурентной борьбе значительную роль играет также случайность,
как, скажем, в конкуренции между золотоискателями, одни находят
самородки или золотую жилу, другие находят крупицы золота, которых
достаточно только чтобы прокормиться, или не находят ничего. Объем
труда вложен одинаковый, а результаты отличаются как небо от земли.

Бизнес в Америке воспринимается как азартная игра в экономической
сфере, и если вам не повезло, вам некого винить, если вы проиграли,
значит были плохо подготовлены к игре. Как и в любой игре, в игре
свободного рынка есть победители и побежденные, и, в глазах общества,
это не противоречит идее социальной справедливости.

«Бизнес – это спорт, в котором воля к победе, умение играть в
команде, приводят к успеху, который выражается уже не в очках
и голах, а долларах. Умение «play ball», играть мячом, фундамент
успеха в бизнесе, который собственно, и есть спорт.», писал американский
социолог Абель.

Разумеется, свободный рынок – это игра, но в спортивной игре существуют
символические знаки победы, как скажем, в футболе, количество
голов в ворота противника. Но те, кто в спортивной борьбе проиграл,
не теряют средств к существованию. Проигрыш в бизнесе может привести
к жизненной катастрофе, но в общественном мнении, которое воспринимает
бизнес как спорт, это уже вне моральных норм, таковы правила игры,
мораль понятие из другой категории.

В США, с расширением возможностей участия населения в экономической
игре, традиционная религиозная мораль постепенно, шаг за шагом,
уступала свое место новой морали, морали экономического прогресса.
В Советской России уничтожение старой, традиционной морали претворялось
в жизнь наиболее наглядно, так как там проходила грандиозная ломка
самих основ старой жизни.

«Новое лучше старого», провозглашали Советы и это был лозунг всех
развивающихся индустриальных стран. Отказ от старого, дискредитация
традиций, необходимость ускоренного развития, и Советский Союз
следовал той же логике, что и весь цивилизованный мир.

Старые формы жизни, нормы морали в политике, экономике и повседневных
отношениях должны были уступить своё место новым формам, новым
нормам. Принцип индустриального прогресса, «Лес рубят – щепки
летят», в нем нет места морали или сочувствия к «щепкам».

Соединенные Штаты не нуждались в идейном обосновании этого принципа,
стремление к новому и пренебрежение к старому, к традициям, было
естественной чертой цивилизации Нового Света. Опыт старшего поколения
не имел ценности в глазах поколения нового, и «пережитки прошлого»,
т.е. нормы религиозной этики, в Соединенных Штатах умирали естественной
смертью. В Советском Союзе для борьбы с «пережитками» был создан
огромный репрессивный аппарат.

Для западного мира не только мораль, но и идея индивидуального
предпринимательства, создававшего богатства в первый период индустриального
развития, также превратилась в пережиток на новом этапе развития
капитализма.

Индивидуальный бизнес не мог удовлетворить разрастающийся рынок.
Это могли сделать только крупные организации, корпорации. Только
организации способны создавать сложные инфраструктуры без которых
невозможен рост экономики во всем её объеме, они действенны лишь
при централизации управления и контроля. Хотя принято считать,
что основой экономики является конкуренция, но конкуренция эффективна
лишь на первоначальном этапе развития какой-либо новой формы индустрии,
для существующих, высоко организованных индустрий, конкуренция
разрушительна.

В начале 20-го века, когда уже были созданы огромные экономические
конгломераты, корпорации, Джон Рокфеллер произнес свою пророческую
фразу, «Индивидуализм в экономике должен умереть.»

Его кампания, Standard Oil, захватив почти весь нефтяной бизнес
у множества мелких производителей, значительно повысила качество
нефтяных продуктов и снизила цену с 60 центов до 10 центов за
галлон. Преимущество корпораций перед индивидуальным бизнесом
стало очевидным и наглядным. Однако процесс концентрации экономической
власти, поглощение мелких бизнесов, небольших кампаний и корпораций
огромными синдикатами, занял несколько десятилетий.

Россия же не имела развитых традиций индивидуального предпринимательства,
и советское государство, с момента своего основания, было единственной
корпорацией, владевшей всей экономикой страны. Государство, как
единственная корпорация, однако, было неспособно гибко реагировать
на изменения в технологической и общественной сфере, так как его
главной задачей было удержание и увеличение своей власти.

В Соединенных Штатах государство – лишь одна из корпораций, самая
мощная, рядом с которой, и вместе с которой, сотни корпораций
создают широкую горизонтальную систему взаимосвязей, регулирующую
конфликт интересов, т.е. конкуренцию, и создают плановое хозяйство,
характерное для социализма, поэтому эту систему принято называть
«корпоративным социализмом».

Как писал экономист Джон Кеннет Гэлбрейт: "с каждым десятилетием
все более заметно, что современная экономика выглядит как социализм
для крупных фирм и как свободное предпринимательство для мелких."

Капиталистическая система предполагает, что общество работает
на интересы капитала, в системе социалистической (общественной),
капитал работает в интересах всего общества. Америка сумела соединить
капитализм и социализм в единое целое, сбалансировав интересы
капитала и общества в целом.

Америка прошла большой путь от «дикого капитализма» ХIX века.
Но, период Великой Депрессии продемонстрировал «язвы капитализма»
и началось строительство социальной структуры, в которой, обузданный
государством, свободный рынок стал служить интересам общества.
Франклин Д. Рузвельт, увеличив подоходный налог на корпорации
до 80% процентов, создал программы пенсионного обеспечения, пособий
по безработице, грантов на образование, т.е. создал социалистическую
систему параллельную капиталистической. Тем не менее, Америка
страна капитализма, так как капитал, а не общество, определяет
и направляет его движение.

Европейские страны, Англия, Франция и Скандинавия, вполне обоснованно
называют свою систему социалистической, так как государство, защищая
интересы всего общества, активно вмешивается в экономический процесс
и ограничивает права мощных экономических сил, корпораций, т.е
тщательно следит за доминантой общественных интересов над интересами
индивидуальными. В США же идея всеобщего благополучия всегда была
чужда и неприемлема, так как в условиях азартной экономической
игры, а ставки в ней делают все, но только победитель снимает
весь банк. Формула игры – «победитель получает всё».

Эффективность власти экономики в индустриальном и еще более в
постиндустриальном обществе зависит от её способности контролировать
сложную производственную и социальную инфраструктуру, а это возможно
лишь при концентрации всех экономических ресурсов в немногих руках.

Конкуренция в сложной экономической инфраструктуре разрушительна,
так как рождает неконтролируемые стихийные силы, опасные для стабильности
системы, поэтому она существует лишь в тех сферах, которые находятся
в процессе становления. Сегодня это сферы сервиса и информационных
технологий. Но, и эти индустрии в последние десятилетие начали
создавать огромные корпорации, оттесняющие индивидуальный бизнес
на периферию.

В 1940 году существовало около 1000 крупных корпораций и несколько
тысяч банков, в 2008 году осталось лишь 100 крупнейших индустриальных
конгломератов, и две трети всей банковской системы принадлежат
50 банковским синдикатам.

По-видимому, общая тенденция должна привести к советской модели,
правда, в иной форме, в форме единого корпоративного аппарата,
слившегося с аппаратом государственным, и, таким образом, свести
конкуренцию к приемлемому уровню.

К тому моменту, когда сотни мелких и крупных кампаний пройдут
через процесс консолидации, на рынке останется лишь несколько
десятков гигантов, и конкуренция почти полностью исчезнет. Сохраниться
лишь конкуренция за высокооплачиваемые работы внутри самих корпораций.
То есть будет создана система подобная советской, выполняющая
ту же задачу – полный, тотальный контроль экономики и работников.
Эта тенденция чувствуется уже сегодня работниками крупных корпораций.

Кэйт Дженнингс, работавшая во многих крупнейших финансовых фирмах
на Уолл-Стрите, – «Когда вы входите в офис крупной корпорации,
вы кожей чувствуете, что страх висит в воздухе. Здесь персональные
досье на каждого, цензура, дезинформация и разнообразные формы
слежки являются стандартной практикой, также как и в Советском
Союзе. Наша система значительно отличается от советской – она
имеет корпус, декорированный блистательными идеалами прославленной
американской демократии, мотором же является все та же тотальная
система контроля, отличающаяся от советской лишь по своим формам.
Там была одна корпорация – государство, в нашей системе множество
корпораций, но работают они по тому же принципу, принципу всемогущей
бюрократической машины.»

Кэйт Дженнингс, разумеется, имеет довольно абстрактное представление
о советской бюрократической системе. Советская бюрократия была,
большей частью, не эффективной, строилась не на научных разработках
и отшлифованных практикой моделях, как американская, а на личных
связях внутри номенклатурного аппарата, т.е., говоря современным
языком, была коррумпирована.

Бюрократическая система создавалась на Западе столетиями, основывалась
на научном подходе к решению проблем, она вводила хаос человеческих
связей, которые формируются в сложном переплетении эмоций, любви-ненависти,
симпатии-антипатии, доверия-подозрения, зависти-доброжелательности,
в жесткие формы. Бюрократия упрощала все формы отношений между
людьми, вводя в контролируемое русло непосредственные человеческие
реакции, сохраняя в них лишь функциональное, рациональное начало.

Уже в самом начале индустриальной революции было очевидно, что
машинное производство создает больше материальных богатств чем
работа ремесленника, и само общество приняло машину как образец,
на котором должна строиться новая цивилизация. В сравнении с человеком
любая машина примитивна, но, чтобы машина работала, человек должен
принять машинные принципы, приспособиться к рациональной логике
машины. На той же рациональной логике должно строиться и общество,
которое, распространив ее на все виды и формы человеческих отношений,
создало бюрократическую машину. Само обозначение системы – «бюрократическая
машина» предполагает что она воспринимает и человеческие отношения
как отношения машин, индивидуализированный подход противоречит
основополагающему принципу системы.

Бюрократизация бесчеловечна в том смысле, что она доводит до уровня
примитива все богатство и сложность жизни, но она и создавалась
для того чтобы упростив ее до жестких форм, узких лимитов снять
социальные барьеры, демократизировать институты власти и привести
к полному равенству. Перед юридическим законом все равны, бюрократия
довела этот принцип до логического конца, покрыв все сферы человеческой
деятельности и отношений широкой сеткой правил, инструкций, Бюрократия
слепа, как и Фемида, она не видит конкретного человека, его личные
качества, его социальный статус, его экономический статус – все
это не имеет никакой роли, она видит только закон, и, снова же,
перед ним все равны, форма важнее содержания.

Бюрократия не принимает в расчет всю широту и глубину человеческой
жизни, отрицает индивидуальность, упрощает, нивелирует все уникальное,
сводит все процессы человеческой жизни и общества в целом к элементарным
формулам, представляя общество как сумму безликих единиц.

Но, формализация норм жизни – антипод русской идеи. Все отношения
должны строиться на непосредственных чувствах на глубоко личных,
индивидуальных взаимосвязях. Поэтому попытки формализовать, бюрократизировать
отношения между людьми наталкивались на яростное сопротивление
всего общества, как верхов, так и низов. Недаром наиболее употребляемыми
в России прилагательными к слову бюрократия являются – «мертвящая»,
«бездушная», само слово бюрократия, в русском контексте, имеет
негативное значение.

Немецкий философ и литературовед Вальтер Шубарт, в своей книге
«Русские и Европа», изданной в 1939 году, пишет: «Европеец ищет
порядка во всем – в самообладании, в господстве рассудка над эмоциями,
он ищет его в государстве и в господстве авторитета. Русский же
ищет противоположное – он склонен к отсутствию норм, вплоть до
анархии. Западной любви к нормам у русских противостоит поразительная
нормобоязнь.»

Сегодня почему-то принято называть российское общество коррумпированным.
Но коррумпированной может быть система, а в России была создана
не бюрократическая система, а её декорация, потёмкинская деревня,
за которой по сей день бушуют человеческие страсти. С таким же
успехом можно назвать коррумпированным государство времён Ивана
Грозного.

В России, даже с созданием государственного аппарата и развитием
капиталистических отношений в 19-ом веке, вся атмосфера жизни
продолжала оставаться неконтролируемой стихией.

Маркиз Кюстин, посетивший Россию в период царствования Николая
I: «Из актов произвола каждого частного лица возникает то, что
принято здесь общественным порядком.»

Как в 19-ом веке, так и сегодня формальные отношения воспринимаются
как бесчеловечность, все строится на «личных связях».

Если судить о бюрократии по европейским и американским образцам,
она создала сбалансированные формы общественных отношений, в которых
забота о человеке построена не на эмоциональных порывах, а на
продуманной системе, созданной на основе научных исследований
массовой и личной психологии. Она действует рационально, эффективно
снимая самой анонимностью, безличностью процесса многочисленные
конфликты, возникающие при непосредственных, личностных контактах.
Упрощая их до уровня функциональности, до общепринятого стандарта,
бюрократизация создает общественную атмосферу, в которой, во многом,
нейтрализуются классовые и индивидуальные конфликты.

Современная бюрократическая машина, созданная на Западе, в процессе
ее приспособления к изменяющимся общественным условиям, сумела
сбалансировать интересы различных социальных групп, значительно
уменьшить эксплуатацию работника, или, по крайней мере, ввела
ее в рамки цивилизованной процедуры. Современное технологическое
общество не может себе позволить того пренебрежения к «человеческим
ресурсам», которое существовало на первых этапах индустриального
развития, когда классовая борьба была чрезвычайно обостренной.
В те времена материальные ресурсы считались важнее ресурсов человеческих,
и эксплуатация была откровенно бесчеловечной.

Сегодня работник становится все более ценен, в работе со сложными
машинами и технологиями, не только физические условия труда, но
и его психологическое состояние отражается на количестве и качестве
продуктов, которые он производит. Поэтому эксплуатация приобретают
с каждым десятилетием все более гуманные формы, разумеется это
не «любовь к человеку», это необходимость производства, в котором
контроль не должен выглядеть как насилие, контроль наиболее действенен
когда он невидим.

Корпорации предоставляют своим работникам кондиционированные помещения,
удобную мебель, бесплатное кофе, печенье, фильтрованную воду,
доставляют ланч из ближайшего МакДоналдса. Многие кампании, такие
как Ford, Polaroid, Proctor&Gamble, посылают своих работников
на курсы «повышения человеческого потенциала» (human potential),
проводимые корпорацией New Age, где отрабатываются приемы эмоциональной
адаптации ко все более усложняющимся требованиям производства
Как пишет Wall Street Journal, – «Большинство программ имеют одну
простую задачу – увеличить производительность труда.».

Корпорации также создают системы контроля над поведением и контроля
лояльности своих работников. По данным Американской Ассоциации
Менеджмента 2006 года, 80% всех корпораций прослушивают и записывают
телефонные разговоры, идет проверка всей электронной почты работников.
Видео камеры слежения устанавливаются не только в рабочих помещениях,
но и в кафетериях и туалетах кампаний.

Российские корпорации сегодня также создают системы слежки, используя
современные технологии, и они более эффективны нежели советское
КГБ, которое работало с небрежностью и безалаберностью характерной
для всех работников советской экономики, кроме военной индустрии.

Сегодня, судя по массовой прессе, не существует классовых конфликтов,
характерных для первой половины ХХ-го века. Тогда, в конфликте
интересов корпораций и работников принимали активное участие профсоюзы,
возглавлявшие рабочее движение и добившиеся введения многочисленных
законов о защите труда.

Сыграв значительную роль в первой половине века, во второй его
половине профсоюзы начали терять свою популярность и почти ушли
со общественной сцены. Утрата профсоюзами силы и влияния была
связана не только с тем, что трудовое законодательство более эффективно
начало выполнять ту роль, которую когда-то выполняли профсоюзы,
но и с утратой профсоюзами доверия в рабочей среде.

В 1980-ые годы начались громкие процессы над главарями мафии и
были выявлены тесные связи между отдельными профсоюзами и мафиозными
группами, и это стало последней каплей недовольства профсоюзами
в рабочей среде. Еще до уголовных процессов над профсоюзными лидерами
было очевидно, что профсоюзы не столько защищают интересы работников,
сколько свои собственные интересы – удержание власти.

В борьбе с менеджментом корпораций лидеры профсоюзов претендовали
на свою долю контроля над производством, который использовали
для личных целей, и, в процессе, перестали отличаться от работодателей
в своих задачах – интенсификация труда, поддержание трудовой дисциплины,
и превратились в младших партнеров менеджеров корпораций. Американские
профсоюзы стали тем же инструментом поддержания статус-кво, каким
были профсоюзы в Советском Союзе.

С исчезновением профсоюзов значительно повысилась интенсивность
труда, уменьшилась оплата, исчезли многочисленные социальные программы,
проводившиеся корпорациями для своих работников, и угроза увольнения,
без какой-либо мотивации со стороны работодателя, превратилась
в реальность для работников всех уровней. Корпорации стали более
продуктивны, их доходы растут и, хотя, где-то далеко и глухо звучат
голоса протеста против ужесточения условий труда, они почти не
слышны, за ними нет организованной силы.

Социальная несправедливость перестала быть темой яростных дебатов,
проходивших еще недавно, в 50-70-ые годы. Социальная мобильность,
постоянные смены мест работы, характерные для индустрии сервиса,
а именно сервис, обслуживание, становится доминирующей индустрией
постиндустриального общества, заглушает протест.

50 лет назад большая часть работников была занята в индустриальном
производстве, часто работавших на одном и том же заводе, фабрике,
десятки лет. В атмосфере постоянных контактов формировалась рабочая
солидарность и осознание несправедливого распределения результатов
труда.

Сегодня производственная сфера уступила свое лидирующее место
сфере обслуживания, где средняя продолжительность работы на одном
месте не более 2-3 лет. Мобильность экономики не дает возможности
устанавливать прочные связи между людьми, каждый работник существует
в социальном вакууме, а в одиночку бороться с «Организацией» он
не может. Сегодня свои права работник должен защищать сам.

Освободившись от опеки профсоюза, оставшись один на один с корпорацией,
работник может использовать законы о защите труда и обратиться
за помощью к адвокату, на оплату которого, у подавляющего большинства,
просто нет средств. Одиночка не может противостоять организации,
интересы которой защищают целые армии высококвалифицированных
и высокооплачиваемых адвокатов умеющих манипулировать законом
в своих интересах, и в этой свободной конкуренции одиночки и организации,
как всегда, выигрывает сильнейший.

Но, и сами законы о труде сформулированы таким образом, что дают
все преимущества работодателю. В 1886 году было принято законодательство,
давшее корпорациям те же гражданские права, что и отдельному индивиду.
Права на участие в конкуренции у индивидуального предпринимателя
и у корпорации, с сотнями работников и огромным капиталом, стали
равными, а ущемление прав корпораций, в глазах закона, стало равноценным
нарушению прав индивида в свободной экономической игре. Работник
же корпорации не может иметь своих индивидуальных прав, так как
они должны совпадать с правами корпорации, которая его эксплуатирует.

(Окончание следует)