Онтологические прогулки

Существует и другой способ не есть - жрать. Существует возможность питания: глотать целиком, чтобы сохранить целым. Нацеленная на ресурсы, душа удовлетворяется только целым. Поэтому заоблачная область, где души получают питание, это область "

каннибализма":

Остальные души жадно стремятся кверху, но это им не под силу, и они носятся по кругу в глубине, топчут друг друга, напирают, пытаясь опередить одна другую. И вот возникает смятение, борьба, от напряжения их бросает в пот. Возничим с ними не справиться, многие калечатся, у многих часто ломаются крылья. Несмотря на крайние усилия, всем им не достичь созерцания [истинного] бытия, и, отойдя, они довольствуются мнимым пропитанием (Государство 586a-b).

Проблема биологии в несдержанности: перескакивая через феномен, она остается без питания, тогда как философия, воздерживаясь от питания, удерживает себе все питание:

В так устроенном пребывании (Aufenthalt) как воздержании от всякого орудования и использования - происходит в-нятие (Vernehmen)
наличного.
^[1]

Внятие эквивалентно здесь не пониманию, а остановке питания-понимания (гуссерлевское эпохэ), позволяющей схватить целое.

Если для
Хайдеггера

Grundverfassung - это способ хорошо питаться, то для Батая manducation - единственный возможный способ питания ("как собака, гложущая кость"): пища письма Батая -
Невозможное.
^[2] Гегелевской "ограниченной экономии" Батай противопоставляет "генеральную экономию" - трату без ограничений и резервов (depense sans
reserve).
^[3] Общая экономия тратит ресурсы без ограничений и без оглядки, но это говорит только о том, что она обладает более мощным ресурсом (reserve sans depens). Гегелевской скупости Батай противопоставляет не щедрость, а жадность: генеральная экономия пожирает нерастраченные резервы ограниченной экономии подобно тому, как хищник пожирает другого хищника. Батай поступает с Гегелем по законам тотемической трапезы: тело тотема должно съедаться без
остатка.
^[4]

В терминологии Ференци-К. Абрахама деятельность питания эквивалентна интроекции - расширению границ Эго, которое позволяет сделать объект "своим": субъект торопиться запастись объектом, чтобы предупредить его нехватку во внешнем мире. Однако можно предположить и другое: субъект испытывает недостаток в ресурсах и пытается с помощью объекта компенсировать эту недостачу. В принципе человек не имеет ничего, кроме страха не иметь ресурсы: называться так или иначе, в том числе называться человеком - это способ застраховаться. Для человека речь идет о ресурсах, поэтому у Хайдеггера речь идет о человеке как таковом - о голом человеке.

Реакцией на невозможность интроекции (всегда-уже-невозможность) является инкорпорация. Если объектом нельзя метафорически "питаться", если его нельзя "переварить", то субъект вынужден неметафорически его проглотить. То, что нельзя есть, приходится съесть ("ну что, съел?"). "Проглотить" в конечном счете это только троп: антиметафора, но в этом тропе кончается символический потенциал языка, исчезает всякая возможность
"питания".
^[5] Реально субъект ничего не глотает, потому что он проглотил само Реальное. Реально "проглотить" значит иметь пустой рот.

Поскольку наш рот не способен сказать некоторые слова и выразить некоторые мысли, нам кажется, что мы держим во рту Невыразимое - сам объект. Напрасно взывая к интроецированной речи, пустой рот превращается в то, чем он был до приобретения речи - в орган поглощения пищи. Будучи не в состоянии питаться словами, которыми можно поделиться с другими, рот становится вместилищем для тела Другого - депозитарием
Невыразимого".
^[7]

Следуя логике "травмы", Н. Абрахам предполагает, что питание по какой-то причине становится невозможным. Однако сама неизбежность травматического события в психоанализе заставляет предположить, что мы имеем дело с внутренним ресурсом психоанализа. Невозможность для субъекта тех или иных психических ситуаций лежит в основе концепции Бессознательного, вытеснения, травмы, но сама невозможность не нуждается в обоснованиях. Невозможное невозможно, потому что оно невозможно. Невозможное невозможно для психоанализа. Невозможное - неотработанная и проглоченная травма психоанализа.

Невозможное, являясь неразрешимым, обладает cпособностью возвращаться. Невозможное неиссякаемо. Невозможное - это ресурс, и двадцатый век занят эксплуатацией этого ресурса. Невозможное двадцатого века - живое невозможное: "самое невозможное - человек" (Батай). Невозможность присутствовать при Невозможном становится постоянным дежурством человека при Невозможном. Человек охраняет характер Невозможного, не желая его путать ни с чем возможным. Но настаивая на невозможности Невозможного, человек постоянно возвращает Невозможное, делая Невозможное одной из допустимых возможностей: невозможность Аушвица, невозможность атомной бомбы, невозможность
Гулага.

"Для большевиков нет ничего невозможного". Значит, по крайней мере невозможное для большевиков невозможно. Невозможное дано как невозможность истратить ресурс Невозможного: большевики имеют достаточный запас Невозможного. Cовершить невозможное, как
Маресьев, не значит сделать его возможным: чтобы иметь Невозможное, нельзя его тратить. Телесная травма Маресьева - способ постоянно носить Невозможное. Травма и серьезный гротеск (безногая женщина рожает ребенка) позволяют родить Невозможное.7

Невозможное невозможно и не нужно тратить, чтобы невозможность всегда была под рукой. Невозможное - самое близкое человеку, но самое близкое невозможно приобрести.

Самое невозможное - это питание. Питаясь, организм получает питание, но как бы хорошо организм не питался, он не может получить питание внутрь себя и тем самым гарантировать себе питание. Питание нельзя проглотить, но нельзя не пытаться этого сделать - иначе можно остаться без питания. Питание невозможно, потому что его не существует: существует страх не иметь питание и желание проглотить страх.

Адский конфликт присутствовал чуть не с первых дней моей жизни. Я должен был отказаться ль груди, чтобы не испытывать этот постоянный страх, постоянное волнение. Но я не мог этого сделать. Я не мог отказаться от
питания.
^[8]

Питание невозможно: значит, существует возможность питаться Невозможным. Поедание еды решает проблему питания: если питание невозможно, то нужно съесть питание вместе с его невозможностью.

Зощенко изобретает способ питания - заострить невозможность и проглотить это острое, то есть запастись всем возможным количеством Невозможного, поместить Невозможное внутрь себя. Акт еды становится эквивалентным акту искупления питания: надо есть и страдать за
еду.
^[9]

Коммунизм берет Невозможное в ресурс, поскольку коммунизм имеет дело с питанием: в коммунизме питание становится делом. Имея предпосылкой невозможность питаться, коммунизм имеет целью осуществить питание, и если питание невозможно, то коммунизм ставить цель запастись всей невозможностью питания.

Груда каменных фруктов (фонтан "Рог изобилия" на ВДНХ) прежде всего не может быть продуктом питания. Грудой каменных фруктов нельзя питаться ни в каком виде, потому что видеть груду питания значит получить поражение в питании. Невозможность некуда деть, ею нельзя распорядиться - поэтому она всегда остается в распоряжении.

Питание невозможно, но наблюдать невозможное также невозможно: свидетель питания становится чистым местом Невозможного, местом, куда провалилось Невозможное. Свидетель вмещает больше, чем питание - изобилие питания, ставшее телом изобилия. Свидетель вмещает больше, чем может вместить - полное тело питания.

Один из проектов Бентама имеет название Фригидарий. Речь идет о подземном складе для хранения запасов продовольствия, а также замороженных трупов - материала для будущих анатомических
экспериментов.
^[10] Фригидарий состоит из камер: это устройство, которое позволяет изолировать Питание и надежно хранить его в изоляции. Фригидарий является одновременно Паноптикумом: в камерах имеются смотровые окна, которые позволяют наблюдать за Питанием . Надежно заморозить Питание можно только в пространстве наблюдения.

Проект сталинской эпохи - Катестерий: проект питания, ставшего катастрофой и катастрофы, замороженной в проекте Питания.

Проект питания - это не только "
Книга о вкусной и здоровой пище" и "бутафорская кулинария" (А. Генис). Выплавка чугуна и стали, добыча угля, потоки зерна сливаются в мощный поток питания Родины.

А зерно текло и текло широкими водопадами... Освобожденные от цепкой оболочки, зерна, словно радуясь свободе, скользили, переливались, убегали из-под рук, из-под лопат, отгребавших
кучи.
^[11]

Мощность потока катастрофична, но катастрофы не происходит, поскольку мощностью обладает поток питания: мощность потока питает. "В акте еды тело выходит за границы" (Бахтин). "Перешагнув за пределы сего мира, прежде всего нужно есть и пить" ( Пропп). Еда на границе - это не еда при переходе границы. Еда - это и есть переход границы. "Граница" - эффект оральной трансгрессии: диалога, смеха, брани, обжорства. "Гротескное тело" преодолевает границу путем пожирания, поэтому никогда не выходит за свои границы. Бахтинский "карнавал" это и есть Катестерий - картина совокупного питания, замороженная в виде бессмертного народного тела.

Закладка ресурса совпадает с остановкой питания. Коммунизм закрывает питание. Все добро коммунизма спрятано в закрома - "весь коммунизм и все счастье его" хранится "в бережном запасе - с тем, чтобы изредка и по мере классовой надобности отпускать его массам частичными порциями, охраняя неиссякаемость имущества и счастья." ("Чевенгур").

Закрывая питание, коммунизм получает питание в закрома. Имея полные закрома питания, коммунизм имеет в закромах полное тело питания.

В "
Докторе Живаго" Пастернак описывает закрытый распределитель - "первый из учрежденных тогда" - который помещается в складах у Симонова монастыря. Посетители входят в подвал, перегороженный стойкой. Кладовщик спускается в кладовую и отпускает продовольствие в тару. Питание разнообразно распределено в пределах закрытого. Распределяясь, питание не теряется.

Закрытый распределитель превращает поток питания в поток распределения:

У обоих глаза вылезли на лоб, когда в подставленные чехлы от дамских подушечек, называемых думками, и более крупные наволочки им стали сыпать муку, крупу, макароны и сахар, насовали сала, мыла и спичек и положили каждому еще по куску чего-то завернутого в бумагу, что потом, дома, оказалось кавказским сыром.

Бесконечно умножаемые емкости не сдерживают того, что они должны содержать. Питание не лезет ни в какую тару. В этих условиях глаз наблюдателя, охватывающий поток питания, становится той емкостью, которая вмещает Питание. Глаз пучит от вида питания. Глаз объедается изобилием Питания. Наполняясь питанием, глаз становится плотиной на пути питания. Незахоронимый и неделимый поток питания схвачен и удержан "гротескным телом".

Они поднялись из подвала на воздух пьяные не от животной радости, а от сознания того, что и они не зря живут на свете и, не коптя даром неба, заслужат дома, у молодой хозяйки Тони, похвалу и признание.

В составе пайка нет жидких продуктов, но получившие паек пьяны: они получили паек на руки - взяли свое питание в свои руки. В советской жизни возможно немногое - в сущности, возможно одно Невозможное - но это немногое заключено в закрытом распределителе. Получившие паек получили на руки немногое, которое есть все - получили всю полноту возможного, содержащую в себе Невозможное. Закрытый распределитель - это не устройство питания, а учреждение счастья.

Закрытый распределитель действует в условиях невозможности питания: "В дни торжества материализма материя превратилась в понятие, пищу и дрова заменил продовольственный и топливный вопрос." Закрывая питание, закрытый распределитель делает питание невозможным, но именно поэтому он позволяет овладеть Невозможным.

"Пища стала отвлеченным понятием", "питаться стало невозможно". То есть: стало возможным питаться Невозможным.

Коммунизм - это Невозможное, ставшее возможным. Коммунизм - это питательная идея, взятая в ресурс. Питание коммунизмом ("идиотское благодушие") запрещено, но жрать коммунизм нужно постоянно, чтобы постоянно сохранять его целым. Жрать коммунизм нужно так, чтобы сама остановка обжорства (Aufenthalt) стала процессом питания.

Коммунизм нужно жрать потому, что коммунизм невозможно сожрать: коммунизм - это огромное и поэтому несъедобное: непрерывность пожирания Невозможного гарантирует продолжительность питания.

Жрать значит питаться на пределе возможного, чтобы питание стало невозможным, чтобы можно было питаться Невозможным: питаться быстро, чтобы догнать поток питания:

Десятки листов бумаги исчертил уже Артемов. Придя в библиотеку, он набирал груды справочников, лихорадочно перелистывал их, ища ответа, какой должен быть установлен механизм для поворота многотонного стального круга с
манипуляторами
^[12] -

и питаться жадно, чтобы проглотить весь объем питания:

Люди работали торопливо, жадно и весело. Высоко на молотилке стоял Матвеич. Он принимал снопы и направлял их в огромную пасть трясущейся и ревущей
машины.
^[13]

Жадность порождает невозможность питания, и жадность пожирает невозможное, никогда его не съедая: жадность - это порождение/пожирание Невозможного. Жадность никогда не может съесть то, на что она раскрывает рот. Жадность - это некоторое преувеличение. Не следует верить жадности коммунизма, приписывая ей либидинальный смысл. Преувеличивая желание, коммунист рассчитывает остаться голодным: коммунизм питается мерой преувеличения. В конечном счете жадность - это всего лишь способ нормального питания - точное питание и строгое питание: она обеспечивает единственным ресурсом, который оправдывает работу едока - ресурсом Невозможного.

Можно сказать также: честное питание, правдивое питание. Питает только метафора, но если питание можно съесть, то это уже не "метафора", а то, что есть - истина. Еда истинна, антиметафорична. Неложность еды, по Н.Аврааму, причина язвы желудка: если горе ест человека, если человек не может переварить горе, то человек глотает горе, прячет его внутрь себя, где горю нечем будет питаться, где оно захлебнется в своей
горечи.
^[14] Для Делеза анаксоретик - слишком добросовестный едок: он хочет съесть слишком многое.

Рот анаксоретика колеблется между несколькими функциями, не зная, чем он является - анальной, алиментарной или респираторной машиной
(приступы астмы).
^[15]

Психотекстосоматический симптом социализма - спазмы дыхания:

Вдруг распахнулись перед человеком такие безотказные дали, что дух захватывало.
^[16]

От этого предчувствия заранее захватывало грудь, и пустота внутри тела еще более разжималась, готовая к захвату будущей
жизни.
^[17]

Когда взойдешь на Ленинские горы,

Захватит дух от гордой высоты.
^[18]

Задыхание происходит от широты дыхания. В спазмах дыхания схвачены ресурсы питания:

Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и рек.

Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек.

Советский человек дышит полной грудью. Человек дышит широко, вбирая всей грудью широту страны и все количество лесов, полей и рек. Широта дыхания - ошибка органа дыхания принимающего себя за орган поглощения пищи.

Широта дыхания - телесный эквивалент необъятности родины. В конечном счете все дело в слишком буквальном понимании необъятности - в антиметафоре. Ошибается рот, делая речевую ошибку, но поскольку он допускает то, что говорит, он вынужден проглотить сказанное.

Все органы советского человека - это расширения органов, или орудия
жадности.
^[19] Органы не питаются, а обеспечивают питание, служат делу питания. Глаз пытается охватить видимое, а грудь - проглотить схваченное. Глаз и грудь пытают себя, пытаясь питаться не-пищей.

Можно предположить, что жадность питания связана с "ножницами": переступая границы доступного питанию, орган перерезает себе поток питания. Не исключено, что орган эти границы создает, чтобы иметь границы внутри себя, чтобы проглотить сами ножницы. Существуют однако и другие - внутренние причины невозможности.

Чтобы питание стало невозможным, не нужно удара молнии: питание начинается с похорон невозможного тела питания. "Садизм матери" (А.Недель) заключается не в отлучении от груди, а в кормлении, которое делает обладание питанием невозможным: мать дает грудь и тем самым прячет от ребенка питание. Она как бы дает питание, а на самом деле "тычет грудь": грудь встает стеной на пути питания. Точнее следовало бы говорить о вредности матери: грудь растягивает питание, то есть как бы его обеспечивает, позволяет постоянно иметь, но не позволяет иметь питание сразу и целиком - отнимает полное тело питания (в отличие от фекального объекта -"первого подарка ребенка матери "(Фрейд).

Ребенок не сосет грудь, а заглатывает сосок, пытаясь проглотить само тело питания. Ребенок кусает грудь еще до того, как у него прорезываются
зубы
^[20] - прерывает поток питания, пытаясь откусить кусок питания. Ребенок - потребитель полного тела питания.

С точки зрения потребителя мать не является ресурсом: в системе питания мать исполняет должность администратора ресурсов.

Питаться питанием невозможно, но можно бороться за ресурс питания. Уринарная агрессия ребенка (залить грудь ядом, сделать еду
ядовитой)
^[21] лишает администратора прозрачности и позволяет потребителю перехватить контроль над ресурсом. Потребитель не может присвоить питание - питание невозможно присвоить - но он может сам производить невозможность питания и тем самым приобрести контроль над ресурсами.

Существуют способы питания. Алкоголизм ("пить горькую", питаться разъедающим), слив кислотных отходов, загрязнение окружающей среды и прочие типы вредных производств позволяют питаться вредностью, то есть не только приобрести полезный ресурс ("съесть пуд соли"), но и хорошо питаться. Разъедающее ест: водка - более сильное ("крепкое") питание, чем материнское молоко и чем напитки в целом, которые не проникают внутрь и не наполняют ( "по усам текло, а в рот не попало").

На этом ресурсы питания не исчерпываются: существует неисчерпаемый ресурс - голод. Ребенок, не имеющий полного тела питания, имеет пустоту внутри. Это собственная пустота ребенка. Мать не несет ответственности за внутреннюю пустоту ребенка: ребенок сам держит
ситуацию.
^[22] Внутренняя пустота незаполнима, поэтому голод ребенка - не вина матери: голод ребенка парализует вредность матери.

С точки зрения М.Клейн, депрессивная позиция возникает, когда ребенок начинает воспринимать мать как неразрешимое целое ("хорошее" и "плохое" одновременно), которым невозможно овладеть. Winnicot, наоборот считает, что ребенок интроецирует пустоту (hole) в самом центре кормящей
груди.
^[23] Тем самым ребенок приобретает ресурс, который делает его независимым от вредности матери. Дело не в том, что мать не дает ребенку удовлетворения, а в том, что ребенок не удовлетворяется тем, что мать "дает". Депрессивная позиция - это не дыра матери в субъекте: это глубоко проглоченная дыра, ставшая собственной пустотой субъекта. Скорее всего она располагается не в желудке, а в кишечнике - там, где локализует ее Платонов ("...где находилась в кишках пустая душа человека" - "Счастливая Москва"). Пустота в кишках сосет человека, питается человеком: человек носит Питание в своем теле.

Голод - самый крупный ресурс человека. Голод не терпит ничего крупного вне себя: "эта пустота в кишках всасывает в себя все человечество и движет всемирную историю". Голод человека нацелен на Крупное. Голод съедает Крупное, поэтому можно утверждать, что открытие русского орального
секса
^[24] закрывает вопрос о русском сексе: Принцип Питания поглощает Принцип Удовольствия. Оральность секса означает, что единственным удовольствием является питание и что удовольствием можно питаться. Функция орального секса - интегрировать внешнюю ценность в систему питания, ликвидировать как ценность. Закрыть вопрос о сексе - чтобы иметь все удовольствие внутри себя и чтобы не иметь извне никакого "секса" - никакого удовольствия, превосходящего питание. Оральный секс - симптом построения сверхоральности, потому что рот, решивший проглотить Принцип Удовольствия, уже не может быть "оральным" в психоаналитическом смысле, желающим ртом. Этот рот также не может быть жадным, иначе он будет недостаточно жадным, неспособным вместить саму жадность.

Советский человек питается идеологией, но объектом питания советского человека является не идеология, а то, что человек глотает вместе с идеологией - несъедобность идеологии. В идеологии "содержатся" закрытые объекты, которые потребляются целиком - в упаковке слова. "Содержанием" этих объектов является их до-словность - невозможность и ненужность вербализации: содержимые идеологии - зерна Реального. Эти зерна крупны даже для идеологии, поэтому их нельзя сделать "содержаниями" слов, можно только прикрыть словами, упаковать в оболочку слов.

Существуют криптор(е)альности - непроглоченные куски Реального, которые наполняют горло питанием. События, которые можно принять за момент орального оргазма - "Говорит Москва", "первая любовь", "встреча с морем", "дождь в Москве" - фактически являются моментом невозможной инкорпорации Крупного, то есть оральным насилием: мощность орального объекта превышает объем оральности. В этот момент и рождается корпус как препятствие, на которое натыкается ин-корпорация. Не тело захлебывается питанием, а питание давится телом: "тело всегда противо-поставлено
извне".
^[25]

Можно констатировать: советские по-пытки питания - это попытки прекратить питание. Очевидно, поток питания - это и есть вещество катастрофы, которое необходимо законсервировать, что значило бы избыть нужду жизни, победить ресурсы, забросить их в забвение. Поток питания - необходимое зло: зло необходимо, чтобы иметь его в запасе. Питание должно быть вредным, чтобы быть питательным, и вредностью необходимо питаться, чтобы обезвредить вредность питания ("вызываю огонь на себя", "батальоны просят огня"). Владение потоком требует бесконечного повторения остановки. Остановка неостановима, она течет: "и это будет вечно продолжаться."

Питание имеет свойство: не прекращаться. После утраты крупных ресурсов потребитель питания не перестает питаться, наоборот, он впервые обнаруживает свой ресурс: все, чем мы питаемся, нас питает, наше питание - это и есть наш ресурс. Праздник ресурсов продолжается на территории питания, где находится место для всех ресурсов. Киоск "Московское мороженое" располагается рядом с коммерческими ларьками: волшебный продукт из фригидария коммунизма превратился в один из брэндов нового питания. Питание не концентрируется вокруг ресурсов, оно распространяется по территории (оптовые рынки), расползается, течет.

Поток питания распределяется по плоскости: разнообразие брэндов (широта выбора) гарантирует непрерывность потока. Питание осваивает новые территории, выходит на новые уровни (культура высокого потребления). Потребление питания сводится к мультипликации и диссеминации упаковок. Питание можно принять за производство питания, но производство питания - это единственное, что Удовлетворяет.

Голодный рот коммунизма хватает полное тело питания. Постсоветский императив - не грузиться, в том числе - не грузиться пустотой: сохранять проточность питания. Субъект не только не задерживает поток питания: он полностью прозрачен для потока питания: упаковки проходят через глаз потребителя. Это значит, что субъект по-прежнему держит питание: в субъекте поток питания становится видимым. Размороженное питание закрыто по-новому.

Ресурсы нового питания - мобильник и баночное пиво: оральные объекты, которые можно схватить рукой, компактные ресурсы обладания, в которых схвачено наше обладание ресурсами (их аналоги в сталинскую эпоху: подстаканник и портсигар). Хватая объект, рука прикрывает собой источник питания, но питание не приближается ко рту, поскольку рука держит схваченное: рука берет на себя функцию закрытого распределителя.

Питание необходимо хватать, значит его запрещено брать. Рука хватает питание, которого никто не отнимает - как если бы эта рука когда-то была спеленутой. Захват питания подтверждает: питание спрятано, выделено в ресурс, питание - "в ресурсе". Хватающая рука не оскудеет: пока рука хватает, она продолжает иметь ресурсы.

Мобильник и баночное пиво - ресурсы нашей хваткости. Питанием больше не нужно питаться: оно схвачено. Питательной сутью никто не интересуется: "суть" под запретом, она забыта, инкриптирована. Споры идут не о куске пирога, а о том, как разделить пирог на куски - об "институциях", "парадигмах", "элитах": способом продолжения питания является раздел и перераздел территории питания.

Литература

1. М.Хайдеггер. Бытие и время, с. 61.
К тексту

2. Ж.Батай. Невозможное.- Ненависть к поэзии. Москва: Ладомир, 1999, с. 242.
К тексту

3. J.Bataille. Methode de meditation. Oevres completes, v.5. Paris : Gallimard, p.215. См. также J.Derrida. De l'economie restreinte a l'economie generale. L'ecriture et difference. Paris : Seuil, 1967.
К тексту

4. Frazer, The Golden Bough, v.3, New York: Macmillan, 1951, p.127.
К тексту

5. Nicolas Аbraham, Maria Torok. Mourning or Melancholia: Introjection versus Incorporation. In: The Shell and the Kernel, p. 132.
К тексту

6. Ibid, p. 128.
К тексту

7. См. анализ "травмы Маресьева" в литературе соцреализма: И.Смирнов. Психодиахронологика. Москва, 1994, с.253.
К тексту

8. М.Зощенко, Перед восходом солнца.Собр. соч. В 3 тт. Т. 3. Ленинград, 1987, с. 610.
К тексту

9. Там же, с. 614.
К тексту

10.Cohen, David Bentham's Frigidarium: Utilitarianism and Food Preservation, The Bentham Newsletter, 1. London: University College London, 1997.
К тексту

11. Г.Николаева,. Жатва, с. 358.
К тексту

12. Павел Шебунин. Стахановцы, с.159.
К тексту

13. Г.Николаева. Жатва, Москва: Московский рабочий, 1951, с. 358
К тексту

14. N.Abraham, M.Torok. The shell and the kernel, p. 162-163.
К тексту

15. Gilles Deleuze, Felix Guattari. Anti-Oedipus, capitalism and schizophrenia. New York : Viking Press, 1977, p.1.
К тексту

16. Б.Горбатов. Донбасс. - Избранное. Сталина, 1953, с.319.
К тексту

17. А.Платонов, Чевенгур, Москва, 1988, с. 71.
К тексту

18. Песня молодая, далеко лети. Сборник песен. Москва, 1959, с. 50.
К тексту

19. Ср. Мамардашвили о расширенной чувственности: "Познает не ум..Под "чувственностью" и следует понимать это тело (тогда речь может идти о расширенной чувственности, а не естественно со-природной и раз навсегда данной)...Степень физического, реального врастания в мир есть степень нашего понимания его" (Мамардашвили. Стрела познания. Москва: Языки культуры, 1996, с. 51, 61).
К тексту

20. M.Klein, Weaning., Love, Guilt and Reparation, London: Hogarth press, 1975, p.293
К тексту

21. Ibid, 239
К тексту

22. D.W.Winnicott. The depressive position in normal emotional dvelopment, Collected Papers. London, Tavistock, 1958, p.271.
К тексту

23. Ibid, p.270.
К тексту

24. См. книгу М.Золотоносова Слово и Тело. (Москва: Ладомир 1999), где соответствующая тема прослеживается, начиная от фольклорной сказки и кончая советским литературным бытом 1920-х годов.
К тексту

25. Жан-Люк Нанси. Corpus. Москва: Ad Marginem, 1999, с.55.
К тексту