Литературная критика

В ноябре 2009 г. в Москве, в Центре современной литературы, вышла книга Сергея Бирюкова «POESIS» (серия «Русский Гулливер»). Она отличается отчетливо оформленной концепцией, настолько отчетливо, что авторскому слову можно было бы приписать определенную долю декларативности, не будь столь чуждой всякого рода патетике сама идея этой книги.

Сергей Бирюков говорит о способе поэтического бытия, о взаимодействии автора и его слова. И здесь принципиально важны два момента. Во-первых, «POESIS» – это свободный диалог, даже полилог, в котором задействованы поэты разных эпох. И не только поэты, но и языки, страны, культуры. В разговор вступают слова и образы, слова и их собственные отражения. И если, допустим, в «Знаке бесконечности» (Тамбов, 1995) мы слышим голос автора, чуткого, способного понять и вместить многомерность мира, открытого к разговору, но свое соло полагающего основным и ведущим, то в «POESIS» он берется за одну из многих партий, сознательно полагаясь на самоорганизацию предложенного им поэтического языка. Что это – ликование демиурга, почившего от дел в последний день творения, или, напротив, благородное смирение художника, сознающего тщетность своего замысла и все же не имеющего права его оставить?

Больше похоже на последнее. Полагая Слово основой мироздания, поэт заявляет о его непознаваемости. Это второй важный момент. И в этом смысле упомянутый хор голосов можно слушать как монолог, как высказывание собственно Слова – через посредников. Как в известной притче про слона и мудрецов, собеседники по-разному говорят об одном и том же, блистая на разных гранях одного и того же предмета/явления, не постигая его вполне. Не оттого ли так часто возникает мотив самосожжения, самоуничтожения? Когда собственной рукой рвутся страницы:

добиться полного уни
чтоже ни я
вывернуть карманы
сорвать папки с полок
разорвать листы
подбросить ых
в вырх
разодрать
написанные тобой книги
если не поддается 
ручному разрыванию
придавить одну половину
ногой и внезапно
рвануть вверх
в последний момент
услышать
резкий вскрик буковки
Я

Этот возглас «Я» – робкая проба голоса, одна из многих попыток высказать свое слово. Близкую природу, по-видимому, имеют все эти труднопроизносимые и подчас труднопонимаемые КСТРМ, О-О-А, стрым, СТ, РМ (стихотворение «Кострома»), обнажающие скелет слова, выхватывающие отдельные его фрагменты. Поэт пишет, словно лупой водит. Или высвечивает картину по частям. Но в подобном взгляде нет ничего от препарирования объекта. Всякое представление об окостенении языка Бирюкову чуждо. Слово у него живет и дышит. Оно заимствовано у вечности. Проецируясь во времени, оно называет вещи своими именами, но влечет за собой целый ряд наслоений: семантических, этимологических, ассоциативных.

Эти связи, может быть, легче обнаружить, если отказаться от имени, как идентифицирующего понятия и принять его изначальную, творческую, если угодно, сакральную сущность. Совсем не случайно в книге обращение к детскому сознанию, когда процесс овладения речью еще далек от прагматизма, когда человек пробует слово «на вкус» и с беспечностью небожителя создает собственный язык и собственный мир:

если начать с того момента когда ты складываешь слова 
слоги один к другому прикладываешь и они слагаются
и ты на сеновале говоришь брату что хочешь быть моря-
ком и он ядовито отвечает что это потому что тебе нра
форма недосказанное отчего-то тревожит
ты помнишь руки бабушки вечно занятой
она гладит тебя по головке бедное дитя
где это время 

Вполне по-детски выглядят усеченные слова (движ/ движ/ тролл), обрубленные на вдохе (выстр быстр). Смысл не в том, как мы связываем слова между собой, а в том, как они могут/хотят звучать. Насколько мы способны доверять, например, такому:

поэзия стр
поэзия стр

(стрелы? струны? строки? – не столь важно, главное – стремительность упругих созвучий, движение, прерванное на взлете),

     а-а-гонь

(гул огня и агония),

века горели иу гасли
ужениктоневиноват?

От своеобразной декларативности «Музы зауми» (Тамбов, 1991), всеохватности уже упомянутого «Знака бесконечности» Бирюков приходит, на мой взгляд, к убежденности в безусловной первичности слова, к растворению поэта в поэзии. В этом есть известная доля сознательного самоуничижения («все больше думаю стихи/ записывать нельзя»).

Отсюда – разбиение имен («Три фамилии», «Сон»), словно свидетельство их условной значимости. Перед потоком преобразующего поэтического сознания они тоже – только слова.

По большому счету это поэт остается в истории благодаря своим строкам, а вовсе не наоборот. Рано или поздно нужная мысль, нужный образ созреют и будут искать подходящий голос для того, чтобы выйти наружу из мира идей. От этой мысли, скорее всего, в книге такое многообразие имен. Сумароков, Тредиаковский, Ломоносов, Аполлинер, Верлен, Маяковский, Крученых, Бурлюк, Мандельштам, Ахматова, Петрарка, Пушкин, Державин, Блок, Введенский, Хармс, Сидур, Сапгир, Айги – каждый из них по-своему свидетельствует о том, что «мысль изреченная есть ложь/ тож/ ничтож» (см стихотворение «Тютчев»).

«POESIS» – это попытка создать своеобразную антологию поэзии, представленную в форме свободного диалога. Здесь адресат быстро становится собеседником, а сам автор присутствует на страницах книги наравне с упомянутыми поэтами, становится персонажем своей истории. Причем такое впечатление создается задолго до изучения генеалогического древа поэзии, представленного автором в композиции «Код Велимира», – текста, в котором Бирюков задерживается на своем имени.

В сущности, художник умеет две вещи: пережить и сказать. Полнота восприятия мира – это дар, та самая моцартовская струнка, это, можно сказать, свидетельство гениальности. Степень мастерства измеряется по-другому: умением как можно вернее, полнее, ярче сказать о том, что удалось увидеть. Возможности для творческого роста заключены как раз в этом, втором, промежутке, между тем, что открыто тебе, и тем, что ты сумеешь открыть миру. Именно на этих просторах рождается поэзия. Она посредник между человеком и Словом, человеком и, по сути, Богом.

Но вся жизнь художника уходит на то, чтобы сократить эту брешь. От этого так часты у Бирюкова недоговоренность, боль, затрудненность – не восприятия, а именно произнесения. В его сознании рождаются новые звуки («другие согласные стал слышать я/ в собственной речи»).

На помощь приходит чужой язык. Впрочем, «чужой» – понятие здесь вряд ли применимое. И не только по той причине, что автор, проживая и работая в Германии, общаясь с тамошними поэтами, филологами, студентами-словесниками, давно преодолел языковой барьер. Дело в том, что, доверяясь звукам в их смысловой роли, поддаваясь их первозданной магии, поэт не то чтобы не замечает разницы между языками – напротив, он ее часто акцентирует.

Бирюков создает билингвические тексты, но столкновение языков ценно для него нахождением неожиданной рифмы или созвучия, взаимопроникновением, взаимообогащением, но ни в коем случае не унификацией речевого пространства. И в этом автор близок Велимиру Хлебникову, главному адресату своего послания. Хлебников также обращался к языку зверей и птиц, к детскому лепету, по-шамански растворялся в звуках природы. Если универсальное слово для него и находилось в ведении человеческой речи, то оно жило скорее в недрах пра-языка, нежели могло быть создано искусственно, как один из новоязов.

«POESIS» – безусловно, многое обобщает. И для самого автора, и в поэзии вообще. В символическом раскладе «Кода Велимира» имя Бирюкова завершает список. Он оставил за собой место в истории и собственную реплику в упомянутом диалоге. Но будущее только наступает, и рукопись «неоконч»…

Сергей БИРЮКОВ. ИЗ КНИГИ „POESIS ПОЭЗИС POESIS“

НАИБОЛЕЕ КРАТКОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ ФИЛОСОФА

Философ – это человек, который не боится быть философом. Философ – это человек, который не боится быть человеком. Философ – это человек, который не боится быть. Философ – это человек, который не боится. Философ – это человек, который не. Философ – это человек, который. Философ – это человек. Философ это! Философ! (читать внятно, постепенно усиливая голос. Повторить все в обратной последовательности). Философ! Философ это! Философ – это человек. Философ – это человек, который. Философ – это человек, который не. Философ – это человек, который не боится. Философ – это человек, который не боится быть. Философ – это человек, который не боится быть человеком. Философ – это человек, который не боится быть философом
 

ОНТОЛОГИЯ ФРАНЦУЗСКОЙ ФИЛОСОФИИ

Онтология Антология Апология Фу-фу-фу-фу –––––- ко-ко-ко фу на фиг ко Делез не туда полез Лакан лакал Гватари повтори-повтори-повтори Бланшо шо хорошо то хорошо Деррида деррида , ой дери да ой деррри да, ой да да Бодрийяр бодр и яр симулякрами обуян Глюк с манн т.е. глюк с манном
 

ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО СЛОВ
ОБ ОСНО(ВАХ) (ФИ)(ЛО)(СОФИИ)

кранты как говорил сартр филозофии суперстартр кофием запивая амфетамин стряхивая пепел в мифологический камин напротив сидел пол пот под портретом мао кранты это еще мало сказал пол вытирая пот весь мир так сказать не тот хайдеггер услыхав смекнул не тод (нох, хенде хох) что на самом деле происходит кто победит буш или кон-бендит деррида умер на нем был красивый симулякр выделите эту строчку курсивом и только строгий хабермас с нас не спускает глаз франкфуртская школа нас бережет там вдалеке где-то ницше (пауза) ржет
 

ВТОРИЧНЫЕ ПРИЗНАКИ СОЦИАЛЬНОСТИ

не скажете ли как пройти на улицу глобализма = тоталитаризма не скажете ли как проехать в трамвае зайцем за 40 евро в светлое будущее прошедшее
 

КИБЕРМЫСЛЬ

страшно подумать что бывает так близко скорость память объем жесткого диска я не думал что буду так распят-смят-опустошён что цена мне пятак что что ещё? неужели неужто теряется нить и нечем жить написать переслать удалить сохранить
 

ЧЕЛОВЕК В РАЗРЕЗЕ

Человек устроен из трех частей… Хеу-ля-ля! Д.Хармс Человек в разрезе состоит из труб и еще из таких тонкотканных частей и еще из мускульных плоскостей есть различие между женским и мужским в нутрь женскую можно заглянуть и увидеть путь при помощи зеркал зато женгрудь переливается как ртуть (не помню кто это сказал) так вот внутри человек извилист что видно снаружи на раковине ушной кишки уложены так что отчасти на извивы мозга похожи но женская суть нас продолжает тревожить как соответствует верх и низ это устанавливается с помощью зеркал ... находится равенство очертаний матки и гортани влагалища и рта хотя разреза черта проходит поперек разреза рта что означает крест поэтому невест закрывают фатой дабы ненароком кто не бросил взгляд на уста и не узрел креста поэтому на Востоке прикрывают рот намекающий на вход но мы отклонились... человек в разрезе немного груб не совсем понятно как его сшить и какими путями пройдет нить человек в разрезе в значении Быть...