Онтологические прогулки

Прочел интересную
статью Константина Крылова: «Практикум конспиролога и криптоисторика.
Россия – кормилица народов».

Суть ее, как я понял, в следующем: Россия еще с дореволюционных
времен за свой счет «разгуляла и расхолила множество народов в
полноценные нации», а потом безвозмездно (то есть даром) отпустила
их в «незалежность», а говоря неполиткорректно (то есть правдиво)
передала их на баланс неизвестных субъектов «для долгой, вдумчивой
эксплуатации и всякого полезного использования». И мы, русские,
должны наконец-то громко заявить о себе, и прекратить сие вопиющее
безобразие. «Сомкнем ряды, споем чего-нибудь хором, и ответим
(черной волосатой) белой сволочи(национальным) революционным террором!»
(с) Пелевин

Прочел, написал
комментарий (мол, деталей бы побольше, да и вопросы возникают),
и задумался. Если возникают – надо излагать, чего держать в себе.
Комментаторы к предыдущей статье, правда, одергивали за резковатые
оценки: «к людям надо быть мякше, а на жизнь смотреть ширше»,
не по чину мыслишь, скромнее надо быть... Но тут уж извините –
не могу, поскольку я, как житель Крыма, самая что ни на есть настоящая
жертва этой «незалежности», на своей шкуре ощутивший все прелести
искусственно созданного национализма.

Этот искусственный национализм лабораторно синтезированной нации,
а точнее его отличие от национализма реальной и исторически сложившейся
нации, и есть мой первый вопрос. А есть ли вообще у нас в Европе
естественно возникшие нации?

При внимательном рассмотрении я таковых не нахожу. Везде в момент
появления наций на свет на заднем плане присутствуют идеологические
лаборатории с вагнерами во главе. Итальянская нация своим возникновением
обязана Гарибальди, французская – Наполеону, немецкая – Бисмарку,
и т.д. При этом у полученных гомункулов нередко впоследствии вскрывался
явный брак: о том, как некоторые нации возникли на основе умышленных
исторических подделок, можно почитать, например, тут:

Анализ
подделок исторических источников XVIII-XIX веков

При этом я не отрицаю исторического существования государственного
единства на национальной почве – но было оно тогда, когда христианство
еще не получило широкого распространения, а язычество уже исчерпало
себя – в постязыческий период поздней античности. Христианство
снова выдвинуло общность религиозную на первый план и, поскольку
«во Христе нет ни эллина, ни иудея», «растворило» нации в себе.
Народы продолжали существовать, но основное деление на «свой-чужой»
шло по принципу «христианин-еретик/инославный».

Точнее говоря, мировоззрение человека той эпохи было целостно
и представляло собой не ряд отдельных объектов, а части целого,
связанные в одно. Не было отдельных – Церкви, нации, общества,
законодательства, государства, политики, экономики и пр. Мы сегодня
видим мир именно так – но это продукт именно современного, секулярного
мировоззрения. Мы сегодня так все поделили. Тогда же Церковь и
была нацией, обществом, законодательством, государством, политикой
и экономикой. Сепаратист, чтобы прийти к власти, искал красноречивого
еретика, ибо никак иначе, к примеру, граф на юге средневековой
Франции, не мог стать полноправным владыкой на своей земле. Еретик
искал сепаратиста, поскольку никто, кроме обиженных римским папой,
не закрыл бы глаза на открытое исповедование ереси. Политический
спор Иоанна Грозного с Курбским шел в русле богословского диспута,
а обиженные низким жалованьем московские стрельцы врывались в
покои царевны Софьи поговорить «о догматех», поскольку именно
в искажении православных догматов высоким начальством они видели
корень своих экономических проблем.

Откуда пошла секуляризация? Трудно сказать. В тёмные века и раннее
средневековье отношения церковных и светских властей были параллельными
– каждый занимался своим делом и не мешал другому. Епископ, как
правило, был одновременно и мэром города, феодал – жил в замке.
Но западному мышлению, еще со времен культа закона в Древнем Риме,
свойственен дух излишнего юридизма, который все время пытался
заменить иерархию взаимопонимания и христианской любви иерархией
логики и закона. Мажу маслом бутерброд – сразу мысль: а кто ж
на свете всех милее, всех румяней и белее? И пока самый-самый
не будет найден, а лестница иерархии не будет формализована, человек
западный ни поесть, ни поспать не в состоянии даже сегодня, когда
на смену христианству пришла религия денег: только раньше измеряли
святость, а теперь финансовое состояние.

Учение о папе как о викарии (заместителе) Христа, как квинтэссенция
католического вероучения, появилось естественно не за один день.
Тревожные сигналы были замечены еще на 3-4 Вселенских соборах.
Непросто уловить, кто первый начал – императоры нехорошо обошлись
с папами или папы обидели императоров, но очевидно, что папа Григорий
VII рванул одеяло власти на себя так сильно, что общественное
единство дало трещину. Народы жили родами/семьями/фамилиями, и
вся иерархия снизу доверху держалась на клятвах подчиненного начальнику,
основа для которых была христианской. Нарушение клятвы было грехом
против Бога. Естественно, когда церковные иерархи начали освобождать
людей от такой клятвы, возникло великое смятение умов, постепенно
разрушившее сакральное пространство Церкви как нации – ведь наложивший
анафему папа отнюдь не небожитель, на него можно пойти войной,
посадить в тюрьму, а на его место поставить своего человека, который
эту анафему снимет.

Таким образом, папство вместо христианского закона укрепляло закон
силы: кто сильнее, тот и вправе действовать по своему произволу,
и с развитием этого закона и возникли все европейские монархии.
Ко второй половине 17 века политический курс на секуляризацию
в западных государствах уже виден достаточно четко. Россия же
при Петре скопировала у Запада уже готовую форму общественных
отношений. Однако в то время как папство, борясь политически с
монархами, рубило сук, на котором сидит, и монархи, ослабляя папство,
делали то же самое. Легитимность их собственной власти была церковной,
умаление Церкви наносило по ней серьезный удар, и буржуазные революции
не заставили себя ждать.

И вот тогда, в эпоху буржуазных революций, когда для власти, как
воздух, была нужна хоть какая-то легитимизация, а от исторически
сложившейся церковной уже отказались, идеологические алхимики
и вытащили на свет Божий «нацию» из пыльного исторического чулана.
Отрезали ноги, но сделали костыли. Не буду отрицать, что на протяжении
всей истории власть предержащие использовали Церковь в политических
целях. Но таково уж их положение, что позволяет использовать в
своих целях все (науку, например). Однако, христианство не было
их идеологическим продуктом – они были вынуждены мириться с ним,
с появляющейся как следствие церковной автономией и даже двоевластием.
Национализм же изначально и целиком был их проектом, и слова Крылова
по поводу вскормленных Россией народов, по сути, можно отнести
к любой нации:

«Зато управление нарождающимся народишком сразу берут те, кто
ту корову водит на аркане. Они вправляют нарождающемуся народишку
мозги, да что там – они СТАНОВЯТСЯ его мозгом. Весь контроль над
свежесоздающейся национальной элитой с самого начала находится
в их руках, вся формирующаяся национальная культура вплоть до
последнего словца или песенки проходит контроль опытных акушеров
нациогенеза. То есть новый народ РОЖДАЕТСЯ с уже ВЖИВЛЁННЫМ арканчиком.
Даже не с арканчиком, а с проводочком таким беленьким, прямо из
ушка. На конце приборчик с кнопочками. Нажмёшь одну – собачка
бросится, нажмёшь другую – хвостиком завиляет, и пузико подставит.
Удобненько.»

«Что есть нация» сказать всегда трудно. Во времена Наполеона ей
был «суперэтнос». Но обожествление народа имеет определенные сложности:
заявления «мы всегда всех раком нагибали» разбиваются об исторические
свидетельства. Потому что народам в лучшем случае около тысячи
лет, и исторических свидетельств много, а в них написано, что
нагибал своих противников «суперэтнос» далеко не всегда, а нередко
и сам принимал крайне неприличные позы. И тогда националист, теряя
ум, честь и совесть, начинает заниматься фальсификацией истории,
что у многих вызывает отторжение. Национализм «пропатченный»,
времен Гитлера, брал за основу «суперрасу», делая «ход конем»:
мол, да, иногда мы стояли в неприличных позах. Но когда это было?
Подумаешь, тысяча лет – да это просто песчинка в море победоносного
шествия нашей расы по планете. Раса – это уже другой временной
интервал, лет так тысяч двадцать, исторической летописи нет, и
выдумывать можно всё, что угодно. Но общей чертой было кабинетное
создание умозрительных конструкций, доселе неизвестных природе.
Народы – пока им это не внушили – не то, что на свой-чужой не
делили, они вообще знать не знали, что они нации.

Механика образования народов тоже требует внесения ясности. Приблизительная
формула на сегодня такова: Народ = генотип + религия + культура
+ язык, помноженные на общую территорию и историческое наследие.
Однако существует немало исключений, имеющих на то объективные
причины. Суть в том, что реальный народ – это общность людей,
считающих себя одной большой семьей, и это ощущение – первично,
а кабинетные формулы – вторичны.

В языческий период народность и религия были синонимами («язык»
– народ), а общность людей – религиозной общностью. Многобожие
возникало при слиянии двух и более родовых групп, каждая из которых
имела родового бога, в один народ. Даже если при этом одни были
завоевателями, другие – побежденными, культ побежденных, как правило,
сохранялся. Язычники, сражаясь друг с другом, пребывали в полной
уверенности, что в это время между собой одновременно сражаются
и их боги. Но поскольку бог существо сверхъестественное, убить
его нелегко. Полное уничтожение побежденных нанесло бы их богу
страшное оскорбление, ввергло бы его в сильный гнев, которого
язычники боялись. Поэтому старались врага не уничтожить, а ослабить,
подчинить, обложить данью. Соответственно, с небольшими изменениями,
сохранялась и религия побежденных – и бог становился в подчиненное
положение к богу победивших (что понятно – если бы не был слабее,
не дал бы себя одолеть): аватаром, сыном, внучатым племянником
и т.п. И поскольку он, хоть и побежденный, но тоже бог, культ
«бедного родственника» вбирал в себя и народ-победитель. Таким
образом, два народа спаивались в один.

При монотеизме политические факторы усилились: так, например,
Соломон правил одним народом, сын же его Ровоам не нашел с народом
общего языка, и произошел «развод»:

«И увидели все Израильтяне, что царь не послушал их. И отвечал
народ царю и сказал: какая нам часть в Давиде? нет нам доли в
сыне Иессеевом; по шатрам своим, Израиль! теперь знай свой дом,
Давид! И разошелся Израиль по шатрам своим.» (3 Цар.12:16)

Однако, окончательно чужими для иудеев израильтяне стали тогда,
когда изменилась их религия, и они наряду с Яхве стали почитать
других богов. В тот момент, когда они стали не только другим народом,
но и другой нацией.

В Европе христианского периода самыми ожесточенными конфликтами
были религиозные. Христианство из-за этого часто подвергается
критике, но если взглянуть на средневековье глазами его современника,
все встает на свои места.

Представьте себе, что христианство, иудаизм, язычество и ислам
сосуществуют в одном средневековом городе. Напали на город представители
одной из конфессий. Что произойдет? Одни пойдут защищать город,
другие никуда не пойдут – это не их война, третьи организуют «пятую
колонну», поскольку нападающие – их единоверцы, четвертые тоже
не связаны с воюющими узами дружбы, но только в том случае если
дружбу не предлагают купить. Поэтому их наиболее ожидаемое поведение
– тайком, ночью за мзду открыть ворота. Очевидно, что такой город
долго не простоит.

Когда у человека действительно есть что-то святое, очень сложно
ужиться в одном месте с непримиримыми антагонистами. Представьте
себе, что вы пришли вечером домой, а там сидит человек, который
выдает себя за вас; у него есть документы, подтверждающие, что
он – это вы. Он естественно считает, что ваша жена, дети и имущество
принадлежат ему. А на предмет, откуда же взялись вы, у него есть
целая теория: папа ваш – наркоман, мать – проститутка, вы – сумасшедший
самозванец, на самом деле – вор-рецидивист, сбежавший из мест
не столь отдаленных, сифилитик, маньяк и растлитель малолетних.
Любой, кто поразмыслит немного над тем, почему ему не удастся
мирно сосуществовать с подобным субъектом в одной квартире, получит
ясное представление о том, почему христиане воевали с еретиками-псевдохристианами.

Такие еретики бросали вызов христианству как нации, вызов системе
ценностей и идеалов.

Существование народов в христианский период, «браки и разводы»
между ними определялись в основном факторами политическими. Если
какой-либо средневековый государь и говорил что-то типа «о, мой
народ!», то исключительно в бытовом его смысле – население. Our
People. Те, чьим государем он является. Язык был немаловажен,
но что именно раздавалось при этом в ответ – «да здравствует государь!»,
или «и тибе пиривет, насяльника!», было все же второстепенным.

Совсем сбрасывать со счетов язык, конечно же, тоже нельзя: если
члены одной большой семьи друг друга не понимают, то с семьей
что-то не в порядке. Так, историю французского и германского народов
многие начинают со Страсбургской клятвы, когда Карл клялся «по-тевтонски»,
а Людовик «по-романски», тем самым, по сути, обозначая государственные
языки. Но все политические причины предшествовали языковым. Точнее,
они тоже были катализатором возникновения тесной спайки победителей
и побежденных в один этнический монолит.

Итак, механика этногенеза схематично имеет следующий вид. Жили-были
победители и побежденные. Народ-мама и народ-папа. Возьмем Испанию
– жили-были вестготы и иберо-романское население. Папа по праву
сильного вел себя как форменная сволочь, жениться отказывался,
маму «насильничал», жил за ее счет, при этом, с характерным германским
снобизмом, за человека ее не считал. И так было много лет пока,
внезапно, не случились мавры. Мавры дали в морду папе и изнасиловали
маму, которая, учитывая скотское папино поведение, сопротивлялась
слабо.

На фоне такого безобразия часть вестготов, проглотив свой снобизм,
«прозрела», поняла что «женщина тоже человек», извинилась за прошлую
беспутную жизнь и сделала предложение руки и сердца. Уйдя на север
Испании, совместными усилиями мама и папа отбились от «сексуальных
домогательств» со стороны мавров и основали свое, уже не вестготское,
а совместное государство – Астурию. Спайка произошла, и возник
новый народ. Ну и уже потом, во время реконкисты, он женился на
своей сводной по линии мавров сестре, и появились испанцы.

Возьмем Англию – жили-были папа и мама, то есть англо-саксы и
брито-романское население. И было у них все так же, как и в Испании,
только внезапно случились не мавры, а датчане. Но с мамой они
сделали то же самое, что и мавры в Испании. Как ни призывал король
Альфред Великий маму оказывать датчанам всяческое сопротивление,
народ не внял. И брошенный мамой Альфред, смиренно выслушивая
брань, несколько лет жил в хижине рыбака, где с него слетела вся
арийская спесь, и он проникся к маме большим уважением. Возникший
в результате этого жизненного опыта «союз меча и орала» понемногу
выгнал датчан, заново отстроил инфраструктуру, навел в стране
порядок, исправил «неправильные» законы – в общем, явил миру все
признаки цивилизованной совместной жизни. Ну, а с того момента,
когда англо-саксы, тоже не сразу, но все же вышли замуж за норманнов,
можно говорить об англичанах.

Но вот наступил 17 век, влияние папы, особенно после Тридцатилетней
войны, на жизнь европейских народов сильно упало. Христианство
как нация, в немалой степени благодаря протестантам, раскололась.
Что делать? На народы взглянули под новым углом. Если раньше историк
больше времени уделял родословной правителя, с помощью исторической
косметики приводя ее в достойный вид (чтобы его права на власть
не вызывали сомнений), теперь он повторял подвиг папы Карло. Кровь
из носу, он старался выстрогать из полена (своего народа) буратино
(нацию), поскольку народ, ввиду его зависимости от обстоятельств
политических, для власти был опорой очень слабой. И, поскольку
существовали народы большие и малые (не относительно численности,
а относительно политических амбиций – евреи, например, народ малочисленный,
но крайне амбициозный), полено для «буратины грядущего» старались
выбрать тоже побольше. Чтобы утереть нос соседям, и в натуре объяснить,
кто «на раене» хозяин.

Поскольку надо было как-то отвечать подобным «паханам», права
качающим, то же самое проделали и с русскими. У нас была православная
нация. До принятия православия народы были разные – поляне, древляне,
дреговичи, радимичи и пр. – каждый со своей культурой, религией.
Отличия были также в области генотипа и языка. Народ «русь» завоевал
их, но военный успех – дело переменчивое. Языческие империи –
например, государство готов времен Германариха, объединенные лишь
военной силой, за короткий период времени возникали и так же быстро
рушились. Отношение завоеванных русью народов к победителям красноречиво
показывает эпизод с убийством древлянами князя Игоря. И даже князь
Владимир ощущал эту отчужденность, пытаясь осуществить «спайку»
на основе языческого многобожия – но тщетно. В одну нацию славянские
племена объединило православие.

Действительное начало крушения этой нации многие относят к старообрядческому
расколу, но думаю правильнее указать на церковные реформы Петра
I, который, помимо упразднения патриаршества, этот раскол усугубил
вместо того, чтобы уврачевать. К тому же, столкнувшись с западной
исторической наукой, уже воодушевленно строгающей буратин, мы
тоже вступили в идеологическую борьбу, но при этом стали играть
по чужим правилам. И если какой-нибудь норманист обвинял русских
в неполноценности, «наш ответ Чемберлену» должен был содержать
обратное: что мы, исходя из тех же критериев, полноценны и имеем
прав не меньше, чем европейцы, а то и больше.

(Окончание следует)