Литературная критика

\Лара Галль, роман «Не равняется», рукопись, 2011 г.\

«Не равняется» – третий роман петербургского автора Лары Галль.

Лара Галль – писатель довольно жесткокрылого таланта; интеллектуальное напряжение её прозы обычно существенно превышает среднестатистические показатели такового, характерные для дамской прозы. Взгляд её достаточно ироничен (и самоироничен) и вполне безжалостен. Посему место Лары Галль скорее в компании, положим, Вирджинии Вулф и Айрис Мёрдок, нежели – Робски или Юденич.

Основной мотив романа я бы определил как «попытка восстановления собственного я после пережитой любовной деструкции». Любовь – стихийное бедствие, сотрясающее все без исключения основы личностного устройства, и как всякие экстремумы – скорее время, вычеркнутое из жизни, нежели сама жизнь. Вряд ли тонущий (но всё же спасённый) согласится равнять свою жизнь на мгновения, в которые он глотает воду с тиною вместе, устраивать свой земной остаток в соответствии с тем поистине незабываемым образцом.

Справедливость такой «водной метафоры» подтверждается иными из персонажей романа.

«Послушай, Дим, у меня хороший опыт по истреблению запретной любви. Я никогда не допускала и мысли об измене. И когда однажды пришла волна, чтобы накрыть с головой и захлебнуть или унести, я не отдалась волне, понимаешь?» – сообщает главная героиня романа Нина.

Потом, впрочем, волна всё же накрывает героиню снова.

Но ещё: «Любовь – внезапная тяжелая болезнь.

Обширный инфаркт души.

Зависимость.

Ломка…»

Душа претерпевает ущерб в любовном катаклизме, расставание же с прежней разрухой мучительно и растягивается на месяцы и годы. К тому же отнимает последние силы.

Изживание любви рефлектируется, вербализуется, протоколируется, и образуются «протоколы боли». Любовь – боль, изживание любви – боль, безлюбие – боль, но в какой-то момент понимаешь, что и сама жизнь – тоже боль. Отсюда и весь роман – о жизни-боли.

В романе все истории – о любви, но о любви в прошедшем времени. Любви, либо изживаемой и уже почти изжитой (как в случае с Ниной и Димочкой), либо оборванной (Серафим и его жена, которую также звали Ниной; Мила и Слава из вставного рассказа,рассказа в романе, и проч.).

Роман «Не равняется» – будто система из множества зеркал, поставленных
друг против друга, но, если ахматовскому зеркалу снилось другое
зеркало, и только оно, то у зеркал Лары Галль сны всё-таки другие.
Им снятся люди. Люди в состоянии той самой «внезапной тяжёлой
болезни».

Многократно отражаемое настолько искажается, что даже и несходное начинает казаться совпадающим, и тогда поневоле вздрагиваешь от внезапных узнаваний. Так происходит с Ниной, узнающей «своё» в переводимых ею рассказах непоименованной современной украинской писательницы (фантомный автор). Рассказы эти образуют равноправную, равновозможную повествовательную ткань романа. Нина и Серафим примеряют на себе ситуации персонажей рассказов, проживают вместо них, за них, отчего образуется этакий душевный, психофизический тренинг. Мудрый, всепонимающий Серафим (явившийся Нине не в пустыне, но на петербургском мосту), несмотря на свои земные шестьдесят семь лет, такой же любовный подранок, как и Нина, и в реабилитации нуждается не меньше своей протеже. Оба они учатся жить без-. Иногда, впрочем, не научившись жить с- (как в случае Нины). Природа, как известно, не терпит пустоты, человеческая природа – в особенности. И тогда сам случай, сама судьба предлагает всевозможные заменители. Физиологический раствор, заменители крови, случайные знакомства, нелепые совпадения, странные сближения.

Серафим. Мы, разумеется, помним кровопролитный очистительный ритуал, произведённый пушкинским Серафимом над Поэтом, коего Господь избрал для пророческого служения. Воздействие Серафима Лары Галль на героиню романа Нину не столь «радикально» (равно как и служение её не столь высоко). Но после встречи на мосту Нина также обретает голос, обретает способность к выговариванию, к проговариванию. И, в конечном счёте, к освобождению. «Если бы Серафим не принял мою исповедь и не подал бы мне сильное слово, разрушившее чары, я бы попалась в сети этого текста, без всякой торакотомии хватающего за сердце. А так, я просто попраздновала, радуясь красоте и духу слов. И не тревожилась более сходством с собой, и не томилась несбыточностью моей калеченной любви, и не винила Димочку. Ни за что». Это слова уже свободного человека, ну, или – почти свободного.

Серафиму же дарует освобождение другая Нина, покойная жена Серафима. И это освобождение также удваивается (как удваивается и множится, буквально, всё в романе). Из жизни-боли Серафим уходит одновременно с обгоревшим, искалеченным мальчиком Тёмой, и читатель, на минуту содрогнувшись душой, соглашается: да, это благо для обоих.
К «зеркальным повторам» следует, по-видимому, отнести и имена-обертоны. В романе Ниной зовут и повествовательницу (альтер эго автора) и жену Серафима. В романе несколько Димочек (с учётом персонажей фантомного автора). У замужней героини вставных рассказов мучительный и безвыходный роман с женатым мужчиной. Опять – повтор. И ещё целый ряд совпадений не столь выпуклых и значительных. Хотя главное всё-таки здесь – совпадение болей. Не равняется.

«Искушения – потому и искушения, что во всем похожи
на правду и правильность совершаемого. Похожи. Но не… не равняется…»

«Человеческая жизнь так весома, что решаемо только уравнение
"жизнь за жизнь". Остальное – не равняется» – появляется вдруг
в рассказе украинской писательницы.

Будто бы формулы элементарной душевной математики. Если суммировать все эти неравенства, то получится что-то вроде: женский мир не равняется мужскому миру, любовь женщины к мужчине не равняется любви мужчины к женщине, одна любовь не равняется другой любви, один человек не равняется другому человеку и т.д. Не равняется…

Но вот вопрос: а равняется ли персонаж романа Нина автору Ларе Галль? С учётом всех неравенств романа, вынесенных даже в его заглавие, по-видимому, следует утверждать: нет, не равняется. Мера вымысла/не вымысла, разумеется, останется тайной самого автора и иных её близких, коим выпала участь сделаться прототипами или даже непосредственно персонажами романа. В писательскую кухню непосвящённые не допущены, их место в зеркальной гостиной, никак не далее.

Зеркало, отражая, также и поворачивает, обращает. Самое своё последнее зеркало, главное зеркало, автор приберегает для финала, для эпилога романа. И вот это-то зеркало уж точно обращает, переворачивает всё. Вдруг оказывается, что в романе повествователями являются вовсе не Нина, не Серафим, не персонажи вставных рассказов, как прежде предполагал читатель. Но… Димочка. Тот самый, в чей адрес летело такое количество критических стрел. И манипулятор, дескать, и алкоголик, и неудачник, и несостоятельный человек. Именно он оказывается… не душеприказчиком, нет, но распорядителем всей словесной, всей душевной материи, всего внутреннего, слишком внутреннего, что породили персонажи этой замысловатой истории. Кажется, именно Димочка собирает все письма, СМС-ки, дневниковые записи, диалоги, флэшбэки, вставные рассказы в роман. И проделав такую работу, этот человек также вырастает до размеров фигуры трагической, равноправно величественной, он также отчасти освобождается от себя прежнего.

Серафим… был ли он на самом деле? Или он полностью выдуман, вымышлен Ниной? В тот момент её жизни, когда она более всего нуждалась в друге, в советчике, в слушателе, в исповеднике. Но был ли в реальности и пушкинский Серафим? – спросим мы себя. Как и положено представителям ангельских чинов, и тот и другой являются, когда в них нуждаются более всего. Когда человек застывает на перепутье (мост – то же самое перепутье). Ангел шестидесяти семи земных лет отроду, три года назад потерявший свою земную жену... Но все эти вопросы – был? не был? – тянут за собой другой вопрос. А был ли мальчик? Был ли тот самый обгоревший, искалеченный мальчик Тёма? Ведь его история непосредственно связана с историей Серафима. Или он – тоже вымысел, видение, испытание, искушение? То самое искушение, которое… помните? «Искушения – потому и искушения, что во всем похожи на правду и правильность совершаемого. Похожи. Но не… не равняется…» И здесь, по-видимому, скрывается главная загадка романа. Главный вопрос.

Финал этой истории таков, каков он и должен быть. Всякий другой был бы несправедлив и чужероден. Этот же придаёт повествованию необходимые высоту и дистанцию. Объём и звучание, точное, пронзительное, ошеломляющее.