Бабооля

Бабооля приходила всегда спозаранку. У нее была крепкая палка и толстые очки. Зрение слабое, палка была ей вместо глаз. Придет, и палкой как следует постучит. Церковь еще закрыта. В первый раз столкнувшись с Бабоолей, я ее не пустил. А потом смотрю, на Бабоолю управы нет. Народ на паперти к открытию соберется – она митингует. Лучше уж сразу впустить и в уголок заткнуть - пусть до открытия посидит.

И уголка-то Бабыолиного больше нет. Раньше другой стол для записок был: квадратный и поменьше. Вот за ним в уголке Бабыолино место было. Теперь стол большой, круглый - Бабыолин угол загородил. Всю службу Бабооля сидит, и, бывало, весь день, бабушки булочки пожевать принесут. А кто службу загородит – палкой подвинет.

А одевалась Бабооля всегда одинаково: на голову тесно повяжет платок, и в тоненький синий плащик. Правильно - в шубе ходить тяжело, а под плащик можно для тепла кофточек пододеть. А по-другому оденешься, еще не узнают - еще и не впустют.

Вот в этом самом углу и случилось с Бабоолей настоящее чудо. На нее икона упала, Господа-вседержителя. Веревочки от времени поистлели, кто за ними следит, а по Авиационной трамваи ездят – вибрация. Сидит Бабооля, дремлет, головку склонила - вдруг бац! Большая икона как крышкой ее накрыла.

В другой раз Бабооля сама упала. Благословил ее настоятель после Пасхальной службы в храме на ночь остаться. Вот сидит Бабооля со мной и другими бабушками за нашим скромным пасхальным столом. Назад отклонилась, равновесие потеряла - и хлоп на спину на гранит! Всем и смешно, как бабка кверх тормашками летит, и жалко, чтоб не зашиблась. Но Бабооля крепка: подняли ее, пересадили на другое место, со спинкой, поохала и ничего, отошла.

А жила неподалеку, в общаге, где работала до пенсии комендантшей. Общагу уж всю расселили, одна Бабооля уперлась, никак съезжать не хотела, хотя у нее в городе дочь жила. Все же из общаги ее вытеснили, - им этот дом под гостиницу нужен был. Переехала к дочери, но с условием, чтобы на службу в церковь ее машина возила.

Довелось и нам с Юрой побывать однажды в Олином жилище. Послала нас Глиныванна за шубой – Бабооля жертвовала церкви шубу. Провожали мы ее под руки до общаги, и всю дорогу Оля переживала, что мы ее шубу пропьем. Забрали мы шубу, осмотрели - и даже Глиныванне показывать не понесли, так к Петросяну в контейнер и сбросили.

А как Бабоолю с общаги согнали - она недолго уже прожила.

Валенки

Андрей проработал у нас недолго. Пришел сторожить зимой, и валенки с собой принес. Пол у нас в церкви каменный, а у него ревматизм. И чем он еще запомнился - повязкой на голове.  Боря, староста наш, говорит: сними! А Андрей отвечает: я у игумена в монастыре спрашивал - он разрешил. Таким он мне и запомнился, в валенках и повязке, утепленным по голове и ногам.

Подежурил Андрей всего несколько смен, и вдруг не пришел. Позвонил, что друзья издалека приехали, не пускают. Приходит только к обеду. Без повязки, голову в плечи втянул и покачивается. А тут уж его Глинаиванна стережет, прожигает взглядом.

Выгнали Андрея, от позора он даже валенки забрать забыл. Пришли холодные зимы, стал я Андреевы валенки носить. А потом стали у меня эти валенки на Рождество забирать для Деда Мороза. И поехали мои валенки по стране с артистами, и назад не вернулись.

Валька-шебутной

Это настоятель Вальку назвал шебутным. Никогда не забуду, как я его на лебедке поднял. У нас на крыше лебедка стоит – тяжести поднимать. Я сверху на кнопки жму, а Валька снизу лестницу цепляет. Он мне «вира» кричит, я кнопку нажал и сразу не глянул, а когда посмотрел – Валька уже до середины церкви поднялся. Он за лестницу телогрейкой зацепился и мне, конечно, кричал, а я из-за шума лебедки не слышу.

 Я, конечно, как только Вальку увидел, тут же лебедку выключил. Висит Валька над землей и командует мне, чтобы я больше на кнопки не жал. Я и не жму, и смотрю, как ловко Валька на трубу перелезает. Хорошо, что рядом с тем местом водосточная труба.  Перелез Валька на трубу - и ловко вниз по ней съехал.

А отчего шебутной? Ну, например, потому что с нами вместе не ел.  Когда еще мы в первый раз фасад ремонтировали, то обедали в ДОТе. У нас неподалеку от церкви ДОТ времен войны, там у нас теперь склад, а тогда - трапезная была. Нас Андреевна кормила, сварит дома картошечки и скрюченной походочкой в ДОТ семенит. И вот, когда Вальке в тарелку муха попала, он Андреевне замечание сделал. А Андреевна и носом не повела - подумаешь, муха. Ест Валька дальше – опять муха. Отпихнул Валька от себя тарелку, и обедал с тех пор у себя на крыше.

А когда трапезная тоже переехала на крышу, Валька снова с нами есть стал, но вскорости опять с поварихой разругался. Кормила нас Сергеевна - Андреевне тяжело было наверх подниматься. Сергеевна была женщина с характером. Сперва Валька с ней ладно жил, пока что-то ему не понравилось, а она ему ешшь! А наш Валька такого не стерпит. Тарелку от себя отодвинул, из-за стола встал и из трапезной без объясненья вышел. Вот какой был Валька шебутной.

А больше всего он любил по лесу с ружьем ходить, охотился. И на кабана ходил, и рассказывал, как от кабана пришлось на дерево карабкаться, и медведя видел, и лося. А ружье у него настоящее. Он его и в церковь приносил под Новый год – елочки сторожить. В дикие времена повадился к нам за церковь народ - елочки пилить. А Валька с ружьем на них выходил. Иду, рассказывает, собака на меня выскакивает. Я ружье с плеча раз, затвор передернул, из ветвей сразу окрик: «Назад!»

Валера-пророк и Дима-волшебник

Мастер у нас батюшка прозвища давать. Так Дима волшебником стал. Просто он молол всякий вздор, и батюшке проходу не давал. А Валера как в пророки попал? Да и Валера несет всякую чушь, но есть все-таки разница. Дима-волшебник нормальный человек, но ужасно своими разговорами доставуч. Когда просто так поболтать, то его еще вытерпеть можно, но он же всегда с предложеньями лез. И то, сколько он у нас работал, настоятель его терпел.

А Валера-пророк настоящий псих. Расскажу лучше о нем подробнее. Это уже старик. Седые лохмы и длинная борода. Для мудреца всегда растительность на голове важна, а философы лысы. Одевается он бедно и, как Бабооля, всегда одинаково. По одежде он может сойти за бомжа, но никакой неприятной вони. Валера всегда на удивление чист и ухожен. Он не бездомный, кто-то незримый его опекает. На ногах у него обычно сбитые кирзовые сапоги, а шапки обычно нет. Лохматые волосы служат ему вместо шапки. Когда Валера говорит, приятно рассматривать его лицо вблизи. Оно тогда становится умным и просветленным действительно как у пророка. О чем он говорит? Основа его проповеди, что все дураки. Что  там у них, дураки, что ли, сидят? – любимая его присказка. Все мы любим начальство ругнуть. Все мы бываем похожи на Валеру. Но он любит говорить не только о дураках. По натуре Валера изобретатель. Только изобретает он на словах, без макетов и чертежей. Чуть ли не каждый день новое изобретение. Где их упомнишь? Раньше он еще приносил. Изготовлял для нас диковинные инструменты. В основном ковырялочки. До сих пор уборщицы достают ими огарки из подсвечников. А сколько их Валера наделал – хватило бы на весь город. Еще он приносит спички. Протягивает мне одну, иногда две, думаю, в знак особого расположения.

Валеру у нас полюбили. Только от него устаешь. Он придет и должен выговориться. И пока не доскажет всего, не отстанет. Правда, настоятель его не выносит. Валера как-то увлекся и наскандалил. Да и Валера батюшку не любит, и когда увидит, сразу про дураков начинает. Кому ж это понравится? А когда Валера прощается и уходит, обязательно передает привет Юре. Кто такой Юра? Тоже наш сторож. А почему ему особый привет? Юра от Валеры бегает, прячется, слушать его не хочет, но Валера-пророк что-то чувствует в Юре, что и мы тоже чувствуем, и за что Юру любим.

Варвара и Римма

На ту самую Пасху, когда Бабооля рядом со мной сидела и на спину загремела, запомнились мне две немолодые женщины: Римма и Варвара. Они тоже сидели с нами за столом, и наши бабушки нас представили: «Дима, это Варвара, а это Римма». Римма была такая вся светлая, пышная, как будто светилась изнутри, и щечки румяны как будто насквозь. А потом эта Римма растворилась куда-то, больше я ее не встречал. А Варвару встречал, ходила к нам часто, пока ноги носили, и со мною здоровалась. Небольшая старушка с личиком скорбным и сморщенным. А отчего она такая все время, это я позже узнал, когда за нею в церковь сын пришел. Варвара совсем небольшая, а сын у нее крупный. И сразу видно, пьющий, сильно пьющий, пропащий человек. Присел он к нашему записочному столу, пока Варвара на медленных ногах к иконке пошла приложиться, а я уже к Варваре привык, а сына впервые видел, и хотелось взгляду за что-нибудь зацепиться. Вот и лицо уже не лицо, и движенья уже не движенья. Вот только руки. И с тех пор он еще заходил, может быть, раз или два, и я каждый раз на руки его смотрел. И как увижу опять Варвару, уже на костылях еле-еле подвигающуюся вперед, а личико все такое же скорбное, то думаю: нет, не отмолит его Варвара, но не весь человек пропадет, ведь вот эти руки не пропадут!

Victoria

Когда-то, еще до Андреевны, работала у нас уборщицей Виктория. Она и теперь изредка зайдет, и мы расцелуемся. О Виктории я почти ничего не знаю, и она о прошлом своем ни звука, только однажды вылетело у нее слово «гастроли», и она себя по губам хлоп. Только по редким обмолвкам я и смекнул, что была Виктория прежде актрисой. А после театра побывала и тамадой на свадьбах. Муж ее тоже где-то при церкви служил, а про детей я ничего не слышал. Виктория была очень наблюдательная. Иногда она со мной своими наблюдениями делилась. Например, нравилось ей за Митькой наблюдать. Митька тоже сторожил, как и я. «Я его не понимаю, - пожимала плечами Виктория, - идет в одну сторону, вдруг повернется – и пошел в другую». И показывала, как Митька поворачивается на ходу, удивительно похоже. А так я не обращал внимания, как Митька ходит. Особенно выходил этот лебединый взмах, что Митька при повороте руками делал.

В другой раз Виктория обратила мое внимание на девушку, что молилась перед иконой. «Думаешь, она молится?» Я посмотрел на девушку. Девушка как девушка: стоит перед иконой и крестится много раз подряд, каждый раз кланяясь в пояс. А Виктория мне: «Нет, она не молится, она вон того - одного из них ловит». К нам тогда под вечер два похожих бородача приходили. Приходили отдельно, но сильно похожи. Одного Борисом звали, он большую икону Богородицы церкви пожертвовал. На ней Святой Дух из металла приделан, нигде больше такого не встретишь. А люди удивлялись: что это у вас на иконе? А другой бородач был ассириец. Оказывается, этот народ не только в Библии существует, он и до сих пор сохранился, и в нашем городе есть маленькая община. Это мне наш батюшка рассказал.

Вот на этих двоих та девушка и охотилась - так Виктория меня наблюдательности учила.

отец Викторий

С отцом Викторием меня посадили за стол в первый день моего дежурства. Наши бабушки решили: скучно ему одному, может чем его развлеку? Сидим мы молча за чаем. Тут видит отец Викторий, что я молчу, решил сам меня развлечь. Бывают, говорит, некоторые с тараканами. Я не сразу понял, раньше я только про чай с тараканами слышал, а он про людей. А отец Викторий высказался и примолк, ждет моей реакции. И я молчу, не знаю, как про тараканов разговор поддержать.

У нас тогда всего двое батюшек было: сам настоятель и отец Викторий. Пришли в воскресение люди креститься. После службы настоятель уехал по срочным делам - значит, крестить надлежит отцу Викторию. А тот взбрыкнул! У него бывали такие припадки. Так он батюшка тихий, слова лишнего не скажет. А тут вдруг  отец Викторий крестить наотрез отказался.

 Он церковным пением увлекался, и ездил куда-то попеть. И тут ему время ехать, а его крестить заставляют. Наорал он на свечниц – и уехал. А настоятель его уволил.

ВорЫ

Воров Валька ловить любил, только ни одного не поймал. Полезли к нему воры ночью в алтарь, стекло выдавили и хотели икону с подоконника взять. Подкараулил их Валька и тревожную кнопку жмет. Только ничего у него не вышло. Менты сирену включили, за квартал слышно, все воры разбежались.

Валька сильно воров не любил. Они у него квартиру обокрали, когда он еще проводником работал и большой достаток имел. Он сам машину разыскал, на которой его добро вывозили, и в милицию заявил. А ему говорят: «Если с ними что-нибудь случится, мы тебя найдем». И он после этого ментов - еще пуще воров невзлюбил.

Раз я сторож, тоже должен воров ловить. А какие они, воры, бывают? Бывают воры – из кружки деньги тянут. Один такой к нам заходил. Делает вид, что деньги в кружку кладет, а сам заметил, что из кружки уголок торчит и за этот уголок деньги из кружки тянет.

От этого отделались - другой появился. Этот прихожанином прикидывался. Стоит и подолгу молится, сперва у икон постоит, а потом у кружки стал становиться. И так он нам примелькался, что внимания на него никто не обращал. А он специальный крючок изготовил. Улучшит момент - и этим крючком в кружку лезет. Наконец и этого поймали, в милицию сдали.

А одного вора я сам воочию видел, как он ворует, но глазам своим не поверил. Тоже мужик изображал, что молится, от иконы к иконе переходил, бдительность усыплял. А потом от Бориса и Глеба за киот шнырнул - там у нас закуток чайку попить. И я все это вижу, и ушами хлопаю: наверно, к нашим бабушкам знакомый пришел. А мужик из-за киота вышел и к выходу вразвалочку направляется. Тут бы мне его тормознуть! А через минуту ко мне подбегает Таня – часы пропали!

Потом у нас камеры слежения появились, и когда у матушки мобильник сперли, мы с Толиком целый фильм про криминал посмотрели. Правда, уже вечером, в записи. Долго этот вор матушку караулил. Выложила мобильник - и возится за прилавком. А потом отвернулась – тут этот вор матушкин мобильник и тяпнул. А другой его прикрывал. Если бы того схватили - другой бы его отбил.

А одного вора сами свечницы поймали, по почерку. Странный это вор был. Записки подал, а потом серебряные цепочки взял. Я в это время в алтарь зашел, и слышу пронзительный Людочкин голос. А вор уже тю-тю. Людочка записки нашла и на память оставила. А вор, прямо по Достоевскому, через несколько дней вернулся и опять записочки подает. И другая Людочка смотрит: ей записку знакомым почерком подают. В такое и поверить трудно, но этот паренек явно сам пойматься хотел. И посадили того парнишку. Он скорей всего наркоманом был, но еще не совсем опустился.

И вот теперь обе Людочки переживают: одна, что воровскую записку оставила, другая, что почерк узнала - и теперь через них парень в тюрьме пропадет.