Литературная критика

Пореже Бога в стихах трогай! – предупреждал Н. Гумилёв…

О, несопоставимость объёмов – человеческого сознания и Божьего промысла… но – позвольте? Если я не верю?

Поэты – интуитивно верующие, ибо сами не понимают, откуда приходят к ним словесные озарения…

 Не понимают, чувствуя надмирность их, обращаясь часто к этой надмирности с просьбой об успехе, которого всегда не хватает; что уж про нынешние времена.

Не о них речь – об истории: вибрирующей и дрожащей, переливающейся поэтическими строчками…

 И Державин своей одой словно даёт альфу непостижимости темы:

О Ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах Божества,
Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все Собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы нарицаем — Бог!

Живой трепет восторга, вдохновения, всего – самого высокого, что вырабатывается в человеческом сознание, так плотно переполняет музыкальные, словно опережающие музыкальностью своё время, строки Державина, что сообщается оный же трепет читателю, заставляет сердце работать на новых оборотах, лишний раз почувствовать величие и гармонию всего – в переогромленном мире.

Раз Бог – значит и молитва, понятия сии союзны, и вот звучит:

Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой…

Здесь, у Пушкина словно Божественная тишина предстаёт мистической панорамой, из которой, неведомым самому поэту образом, рождаются медовые звуки: звуки, переполненные смыслом, укрепляющим дух и сердце.

 С какою нежностью обращается Лермонтов к Богоматери: словно воочию видит её, знает, как припасть к бесконечной милосердной доброте, к могуществу высокого величия:

Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред Твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием,
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного,
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой Заступнице мира холодного.

Не может не услышать, думается, хоть не делается мир менее холодным, увы…

 Ни от каких молитв.

…благородны помыслы К. Р. – Константина Романова, исполнены подлинностью знания: что чего стоит, и просьба его, вложенная в молитву, словно вибрирует и в нынешнем, чутком сердце, столь далёком от духовных пластов и образов бытия – в силу избыточной технологичности мира, бесконечного мелькания соблазнов в оном:

Научи меня, Боже, любить
Всем умом Тебя, всем помышленьем,
Чтоб и душу Тебе посвятить
И всю жизнь с каждым сердца биеньем.

…как ни странно – у пантеиста и олимпийца Ф. Тютчева были весьма сложные отношения с высшей реальностью, достаточно соприкоснуться с тонким его стихотворением о душе, связанной с Богом так, как разум не понимает:

Когда на то нет божьего согласья,
Как ни страдай она, любя,-
Душа, увы, не выстрадает счастья,
Но может выстрадать себя…

Душа, душа, которая всецело
Одной заветной отдалась любви
И ей одной дышала и болела,
Господь тебя благослови.

А вот – кристально выверенная любовь Гумилёва, мощно и красиво отливающаяся в слова:

Я один остался на воздухе
Смотреть на сонную заводь,
Где днем так отрадно плавать,
А вечером плакать,
Потому что я люблю Тебя, Господи.

Исследование себя – с попыткою использовать высшие призмы, с предельным накалом вглядывания в собственное сердце, вершит А. К. Толстой:

Господь, меня готовя к бою,
Любовь и гнев вложил мне в грудь,
И мне десницею святою
Он указал правдивый путь;
Одушевил могучим словом,
Вдоxнул мне в сердце много сил,
Но непреклонным и суровым
Меня господь не сотворил.

Световой запас, вложенный в человека, имеется в виду – отрицающий и непреклонность, и суровость.

 Совершенно феноменально льются и поются строки Б. Пастернака, завораживая прозрением больного, знающего, что сейчас его не будет: здесь, на внешнем плане бытия:

О господи, как совершенны
Дела твои,— думал больной,—
Постели, и люди, и стены,
Ночь смерти и город ночной.

(...)

Кончаясь в больничной постели,
Я чувствую рук твоих жар.
Ты держишь меня, как изделье,
И прячешь, как перстень, в футляр».

Множественность обращений к Богу русских поэтов!

Многократные попытки истолковать то, что истолкованию не подлежит; но и – сложнейшие способы расшифровки собственного «я»…

 В любом случае – энергия, двигавшая такими поисками, рождала величественно-прекрасные стихи.