Литературная критика

 

 

 Говоря о современной поэзии, нельзя обойти имя Иосифа Бродского, чьё влияние на русскую литературу сложно переоценить. О личности поэта и его творчестве написано много обзорных и аналитических статей, и я, конечно, ничего нового к уже сказанному не добавлю. Однако скажу несколько слов о его «Рождественских стихах». «Идея на каждое Рождество писать по стихотворению» воплотилась в авторский цикл. Картинка «Поклонение волхвов» из польского журнала, Религиозно-философские сонеты Джона Донна, евангельские стихи Бориса Пастернака из «Доктора Живаго» – не столь важно, на мой взгляд, что именно вдохновило Бродского на написание «Рождественских стихов». Важно другое. Важно, что Иосиф Бродский являлся верующим православным поэтом. Такое утверждение я делаю небезосновательно. Самым простым и неопровержимым доказательством, на мой взгляд, является фраза, взятая из стенограммы суда над Бродским: «Я думаю, это… от Бога…». Мог ли так сказать атеист или агностик? Тем более на суде перед представителями власти, отрицавшей всё, что связано с Богом:

 

Судья: А вообще какая ваша специальность?

Бродский: Поэт. Поэт-переводчик.

Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?

Бродский: Никто. (Без вызова.) А кто причислил меня к роду человеческому?

Судья: А вы учились этому?

Бродский: Чему?

Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят… где учат…

Бродский: Я не думал, что это дается образованием.

Судья: А чем же?

Бродский: Я думаю, это… (растерянно) от Бога…

 

 Мнения, что «Рождественские стихи» Бродского являются просто циклом, не выдерживают никакой критики. «Рождественские стихи» – символ веры автора. В лирике Маяковского, в творчестве Рыжего, например, Бог фигурирует часто, но читатель чувствует угол зрения бескомпромиссного атеизма. У Бродского в каждой строке о Рождестве, о Христе и Марии прослеживается какой-то благоговейный трепет, с которым поэт подходил к их написанию. Смысловая и лексическая гармоничность говорят о том, что Рождество у поэта – единственная тема, к которой он относился с полной серьёзностью, без характерной для него иронии. На мой взгляд, «Рождественские стихи» – основная канва в картине мира Бродского, один из его образцовых циклов, а возможно, и лучший. Почему? Потому что в «Рождественских стихах» в наибольшей степени заключены внутренняя сила автора, его дух, его небо, его Вифлеемская звезда:

 

 

 

  Библейские мотивы передаются в нейтральном тоне, без религиозной патетики. Бродский стилизовал литургическую поэтику, вызревающую в «светскую» вариацию на сакральную тему, соизмеримую с библейскими стихами Ахматовой и пушкинскими «Подражаниями Корану». Все картины событий и образы предстают пред глазами читателя с удивительной ясностью.

 

Я, например, слышу, как «костер гудел» и чётко вижу перед собой и то, как «Мария молилась», и то, как «Иосиф, насупясь, в огонь глядел», и то, как «спросонья ворочались мул и вол», и даже то, как «глине приятно с фольгою над ней и ватой, разбросанной тут как попало, играть роль того, что из виду пропало». «Рождественские стихи» – не аллюзии, связанные с религиозными сюжетами, а подлинные библейские истории, переведённые автором на художественный язык. Некоторые стихи, объединённые темой Рождества, различаются эмоциональным окрасом и направлением авторского взгляда. Например, в отличии от стихов, посвящённых Рождеству, Христу и Марии, в стихе «Снег идёт…» поэт, словно обращаясь к себе через читателя, погружает нас в собственную реальность, в своё время, в атмосферу зимы 1986 года:

 

«Профиль дракона» — символичный намёк на греховность человеческого естества. «Самозваные цари» и «дети в колыбелях» — антитеза, подчёркивающая, что молитва не эгоистична в том случае, когда человек молится не только за «детей в колыбелях», но и за «самозваных царей». «Сирота, отщепенец, стервец» — символ лирического героя, ощущающего духовную пустыню мира, где Бог и вера находятся «вне закона».

 

  Возвращаясь к теме Рождества Христова, стоит ещё раз отметить, что в строгих рамках рождественского повествования и библейской тематики поэт не пытается выразить личное отношение к этой истории, а раскрывает, насколько эпохальную значимость она имеет для человечества. Для него «пустыня повсюду» пролегает не только в физическом, но и в духовном плане. Колоссальный, а возможно, страшный смысл с этой точки зрения обретают слова Марии: «Привыкай, сынок, к пустыне как к судьбе. Где б ты ни был, жить отныне в ней тебе». Я тебя кормила грудью. А она приучила взгляд к безлюдью, им полна».

 

  На мой взгляд, Бродский не просто был христианским поэтом, но верил, более того, в чудо и даже являлся изобретателем его формулы, создателем собственного рецепта:

 

 В заключение хочется сказать, что именно такой библейский огонёк «в четыре свечи» и является тем, что я называю светлым посылом в поэзии. Именно он способен согреть сердца читателей в холодную зимнюю стужу в пустыне...