Онтологические прогулки

 

 

            Знаете ли Вы, что такое ад? Нет, Вы не знаете, что такое ад! И не потому, что этого не знает никто. И не потому, что в суетной адовой жизни нет времени самому вкусить крошку этого удивительного понятия. А крошки, сметенные изящной метелочкой поп-культуры, разве могут удовлетворить взыскующего знания истинного, эмоций подлинных? Впрочем, послушайте:

 

1

Всё ясно, понятно, известно. Так? Не совсем. В опубликованном в 2007 г. ватиканском документе говорится об изменении представления о лимбе, некоей пограничной области ада, где пребывают души праведников, погибших до пришествия Христа, и души детей, умерших некрещеными. По Данте, это первый круг ада. По словам Папы Римского Бенедикта XVI, существование лимба было теологической гипотезой, не получившей достоверного объяснения, представление о лимбе способствовало ограничительному взгляду на спасение. Как видим, границы ада устанавливаются на земле и сегодня.

Но, может, это лишь частности, а главное ясно, понятно, известно? Во всяком случае, Хорхе Луису Борхесу, в «Книге вымышленных существ» рассказавшем о Сведенборговых демонах: «В сочинениях знаменитого шведского визионера восемнадцатою века мы читаем, что демоны, подобно ангелам, не особые существа, они человеческой породы. Это те люди, которые после смерти избрали ад. Там, в краю болот, безлюдных пустынь, непроходимых лесов, уничтоженных огнем городов, борделей, мрачных вертепов, они особого счастья не испытывают, однако в раю они были бы еще более несчастны. Временами с горних высот на них падает луч небесного света; он жжет демонов, им больно, им кажется, что он источает зловоние. Каждый из демонов мнит себя красавцем, однако, у многих звериные морды или же вместо лиц бесформенные куски мяса. Они живут в состоянии взаимной ненависти и вооруженного насилия и если сходятся вместе, то лишь ради того, чтобы сговориться против кого-то или кого-нибудь уничтожить. Бог запретил людям и ангелам рисовать карту ада, однако мы знаем, что очертаниями своими ад подобен фигуре сатаны, равно как очертания рая подобны фигуре ангела».

            Оказывается, сам человек определяет, что ждет его там. Вот до каких пределов простирается свобода воли! Теперь-то Вы поняли, почему не могли представить себе, что там, в аду, происходит? Ведь Вы не думаете избрать себе Ад? Ведь Вы не любите «состояния взаимной  ненависти  и  вооруженного  насилия», а когда с кем-то сходитесь, то отнюдь не затем, чтобы сговориться уничтожить кого-то?    

            Слава Богу, что Сведенборг и Данте на несколько веков разминулись. Иначе послушал бы Данте Сведенборга и не нарисовал карту ада, да такого масштаба, что каждый закуток обозначен, девять концентрических кругов вниз, вниз, к центру земного шара: каждому роду грешников — свой круг и муки свои. А в последнем, девятом, на дне — ледяное озеро Коцит,  Люцифер, вмерзший в лед, верховный дьявол трехпастный, грешников самых главных терзает. Данте адом ведь начал, без него ни чистилища, ни рая и не было б. О, вечно тоскливый рай, вечно волнующий ад!

            «На  небесах  все   предметы, окружающая обстановка и города более телесны и более сложного состава, чем на земле, цвета  более  разнообразны  и  ярки.  Ангелы  английской  породы выказывают склонность к политике, евреи — к продаже  безделушек,  а  немцы носят с собой пухлые тома, куда  заглядывают,  прежде  чем  решиться  дать ответ. Поскольку мусульмане почитают Мухаммада, Бог  снабдил  их  ангелом, воплощающим Пророка.  Нищие  духом  и  отшельники  к  утехам  небесным  не допускаются, ибо не способны ими наслаждаться» (Хорхе Луис Борхес, там же).

            Собственно, писателю, решившему рассказать об аде, сделать это нетрудно, ведь под рукой очень наглядные, художественно великолепные картины и ада и Страшного суда. Вот, пасть дьявола, в ней искусно спрессованы грешники (миниатюра к псалтыри Анри де Блуа, 12 в.). Вот, рассортированные в плотные группы по виду грехов, не очень-то с виду страдающие грешники (фреска Анджелико «Страшный суд», 1432-1435, Флоренция). Вот, мечами ангелов вполне по-земному выдираемые грешники из плотной толпы (фреска Л. Синьорелли из цикла «Страшный суд», 1499—1503). Вот, куда более спокойные грешники Микеланджело (фреска «Страшный суд», 1535-1541, Сикстинская капелла). Список бесконечен. Тема излюбленная. Художественных возможностей не счесть, при условии, что имя и положение позволят совладать с цензурой, которой об аде известно решительно всё.

            Ад есть у всех. У китайцев это диюй (дословно: подземное судилище), в котором есть «зеркало зла», в нем грешники видят отражение своих дел; у индийцев — нарака, «ад» или их совокупность; у греков — тартар, который со временем был осмыслен как нижняя точка аида, место, где претерпевают муки святотатцы и дерзостные герои. Описывая тартар, Платон прибегает к метафоре воды, очищающей души, несущие с собой груз земного бытия: большинству — в Ахеронт, откуда, очистившись, «снова перейти в породу живых существ». Те, «кого по тяжести преступлений» сочтут неисправимыми (святотатцы, часто и помногу грабившие в храмах, убийцы, многих сгубившие), — тех судьба низвергает в тартар, откуда никогда им не выйти (Платон, «Федон»). «Ведь душа не уносит с собою в аид ничего, кроме воспитания и образа жизни, и они-то, говорят, доставляют умершему либо неоценимую пользу, либо чинят непоправимый вред с самого начала его пути в загробный мир» (там же).

            В канонических Евангелиях нет детализации адских мучений. Есть плач и скрежет зубовный, мука вечная и тьма кромешная. Пребывание в аду — вечная смерть, а зримое описание мучений более походило бы на вечную страдальческую жизнь. В этом смысле Евангелия не слишком отошли от канонических книг ТАНАХа. Однако наряду с каноном, на обочине возникают многочисленные апокрифы, стремящиеся заглянуть туда, куда человек не заглядывал, описать то, что описать «каноническим» языком невозможно. Из этих текстов щедро черпал Коран, описывающий джаханнам (слово, восходящее к ивритскому источнику), обращаясь не столько к «мыслящему тростнику», сколько к «дрожащей твари».

            «Поистине, тех, которые не веровали в Наши знамения, Мы сожжем в огне! Всякий раз, как сготовится их кожа, Мы заменим им другой кожей, чтобы они вкусили наказания. Поистине, Аллах — великий, мудрый!»  (4:59, здесь и далее в переводе И. Ю. Крачковского) Чтобы не уверовавшие могли представить, что обретут и что потеряют, аду противопоставляется рай:

 

2

Ад, геенна, бездна, пекло, царство теней, преисподняя,  нижний мир, место обитания умерших, куда после смерти нисходят все люди. Живыми в преисподнюю попадают Корах и люди его, наказанные Господом за бунт против Моше  (В пустыне, Бемидбар 16:30-33). Преисподняя (шеоль) — слово привычное, часто употребляющееся в ТАНАХе. Слов, с которыми оно сочетается, не так уж и много: преисподняя огромна, обширна и ненасытна, она поглощает, проглатывает. Авторам книг ТАНАХа не слишком интересно, что происходит там, в преисподней, их больше занимает, что происходит вокруг, на земле, их взор устремлен всё больше к Господу, в небеса. Даже тогда, когда упоминается преисподняя, речь идет не столько о том, что там происходит, сколько о персонаже, туда отправляющемся. Как, у Иешаяѓу (14:3-20), провидящего гибель царя Бавеля (Вавилона), властелина тогдашнего мира.    

 

            Пожалуй, только у Иехезкэля (32:17-32) находим описание если не самой преисподней, то, по крайней мере, народов ее населяющих, среди которых — Всевышний сообщает пророку — положат Паро (фараона) с народом его Египтом. Один из народов, населяющих преисподнюю, — Ашур (Ассирия), могила его царя находится «в конце преисподней», т.е. у этой могилы позорное место. Вероятно, здесь идет речь о последнем царе Ашура. 

 

           Этимология слова шеоль не ясна. Попытки связать его с корнем, значение которого «слышать» непродуктивны. Вероятно, поэтому автор Притч (Мишлей) подошел с другой стороны, сказав: «Ад и преисподняя ненасытны,// и ненасытны глаза человека (27:20). Так слово с неясной этимологией (шеоль) объясняется при помощи очевидного: корень слова авадон ясен каждому: «пропадать».

            Похоже, что об аде мы до сих пор узнали не много. Так все-таки как там? Вспомним лед Люцифера и процитируем:

            Древняя поэзия — прежде всего параллелизм. Авторы поэтических книг ТАНАХа на стержень параллелизма научились нанизывать бесчисленное множество смыслов, их чаще всего двусоставный стих превратился в точное и изысканное оружие в охоте за словом, подобно талым водам (в оригинале дословно: воды снега), стекающим с гор и холмов, увлекая за собой бесчисленные ассоциации. «Пустыня и зной» — ассоциация однозначно понятна, приблизительно то же, что лед Люцифера в иной климатической зоне. «Пустыня и зной» (сама смерть) «крадут талые воды» — источник жизни, надежду на урожай. Вертикальная параллель традиционна. Ясное и понятное наделяет смыслом неясное и непонятное. «Преисподняя» (шеоль) — это «пустыня и зной», крадущие саму жизнь. После этого, алгеброй гармонию поверяя, узнаём о предназначении «преисподней»: грешников красть. Первый, вертикальный параллелизм («пустыня и зной» — «преисподняя») синонимичный, а во втором («талые воды» — «грешники») сталкиваются антонимы. Кто такие грешники? Люди с «талыми водами» вовсе не схожие, лишенные жизни самой, чье место в пустынной и знойной, жизнь крадущей субстанции,  преисподняя — имя ее. Какой же из этого следует вывод? Дантовский: «Оставь надежду всяк сюда входящий».

            Шеоль, надо сказать, гость в танахических текстах не очень частый, тем заметней его появление, как, например, у Иешаяѓу (5:13-15), где преисподняя вместе с изгнанием, наказанием национальным, появляется в качестве конечного пути грешников:

 

3

            Иерусалимская синематека пыльным шоссе прижата к обрыву. Взгляд вверх: голубое небо, одинокое облако, на одну из невысоких гор указующее. Взгляд вниз: под стенами Старого города прилепилась долина, скорее проплешина, поросшая травой, кустарником мелким, чахлыми деревцами.

Видите? Смотрите, вглядывайтесь, взглядом впивайтесь! И глубже дышите! Голову ниже, к коленям, кровь приливает, визионерству способствуя, так делали кабалисты и не только они. Вот, они, новые небеса! Вот, земля новая! Вот, новые люди! Видите? Будет, случится:

 

 

А что внизу, что в долине? В отличие от Иешаяѓу, своего современника, смотревшего в будущее и в небо, Ирмеяѓу смотрит на землю, видя то, что его окружает: мерзости — языческие статуи в доме, именем Господа нареченном (7:30). Он видит долину, над которой спустя две с половиною тысячи лет построят синематеку, долину, в которой  возвышения Тофет, названные именем языческого бога. Но придет время, и в этом, священном для язычников месте, начнут хоронить: так много будет убитых.

            Долина под стенами Старого города, проплешина, которую видим, стоя у синематеки, носила имя сына Ѓинома (Гей Бен Ѓином). Кем он был, кем был его сын, мы не знаем, равно как и то, за что им выпала такая злая посмертная память. Вопреки Ирмеяѓу не называли это место «Долиной убийства», но, подхватив, разнесли по разным языкам и языкам: Гей бен Гином, Gehenna — на вульгарной, т.е., народной латыни. А дальше пошло — геенна, и Locus infernos (нижнее место, и мы вниз смотрели); и Inferno, l’Enfer; и Hell — от hel, древнескандинавское: «место сокрытия» (мы тоже не могли разглядеть); а дальше пришпоренные разгулявшейся фантазией: от piekto (смола) рукой до пекла подать. У рая почти нет синонимов. У ада — хоть отбавляй. Самый из них, на мой вкус, замечательный: «Страна тьмы, смертной тени» (Иов 10:21).

В Талмуде есть много рассказов о преисподней: описание семи отделений, где обитают души, рассуждения о сроках, которые ожидают там каждого, рассказ о том, что половину срока должно провести в огне, а половину, вспомним Данте, во льду. Но главное: преисподняя не есть вечная мука. Если сравнить с христианством, еврейский ад скорее с чистилищем схож, пребывание в нем зависит от того, как жил человек: чем праведней, тем срок короче, чем греховней, тем дольше. Вообще, интерес к преисподней еврея, порожденный земным «эвклидовым» страхом, не слишком велик, выразительность Данте в описании загробного мира его не слишком влечет. Почему? Может быть, потому, что еврея, который сам по себе метафизика, трудно соблазнить метафизикой, пропущенной через мясорубку пластически зримого. Резюмируя: в иудаизме рай есть нравственная проекция праведности, преисподняя, ад — греховности. 

            Рассказывают о рабби Акиве (1 в н.э.), праведнике, великом мыслителе. Идя по кладбищу, увидел он обнаженного человека. Тело черно, на плече — связка дров, с тяжким грузом бежит. Остановил его рабби, спросил, за что тот принужден исполнять такую работу. Рассказал: в мире, из которого прибыл, был он судьей и богатым потворствовал, а здесь ничего исправить нельзя. Выясняется, что к тому же он беременной бросил жену. Рабби Акива находит сына его, исполняя великие заповеди, возложенные на отца, делает ему обрезание, учит Торе, и тот в память об отце, спасая от мук и беспамятства, произносит поминальную молитву.

            Может, беспамятство и есть преисподняя?

            Чтобы помнить об участи всякого человека в доме скорбящего, потерявшего кого-либо из близких, принято произносить строки из Теѓилим (Псалмов 49:6-21):

 

 

***

«Что там, кстати? Хотелось бы знать ещё тут. Что? Кромешная чернота? Полумрак, где сгустками вдруг обозначаются безлицые, бестелесные только души? Ничем не пахнет или пованивает болотом? Серой? Узнаем ли мы, попав туда, близких нам? Вопросов много. В сущности, одни только вопросы» (Эдуард Лимонов. Книга мертвых).