Онтологические прогулки

 

 

                                                                                               

 

Хохмá, на иврите «мудрость», — одно из наиболее универсальных понятий иудаизма и христианства. Таргум Иерушалми, древнее переложение Учения (Торы) на арамейский язык, заменяет начальные слова («Вначале сотворил Бог небо и землю»): «Мудростью (вариант: в мудрости) сотворил Бог небо и землю». Не следует ли из этого вывод: хохмá изначальна, а изначальность мудра?

Вращающаяся в области первых причин (Аристотель), высшая ступень морального совершенства (Кант), мудрость — понятие от иных отделенное, слово вне времени, жанра и стиля. Понятия, слова, навязывающиеся в синонимы мудрости (разум, знание и т.д.), с поразительной легкостью хохмá поглощает. В отличие от «мудрость — премудрость», хохмá неизменна, неизмерима, едина и одинока, подобна священной горе, у которой стоит народ, который «особо живет» (В пустыне, Дварим; в русской традиции: Числа 23:9). Что же такое хохмá, столь понятная, сколь неопределимая?

            Первая попытка определения в Священном писании (уже после того, как слово было употреблено) делается, когда Господь избирает Бецалэля (дословное значение имени: в тени Бога, т.е., под Божьей защитой) строить Переносной храм. Господь объясняет Моше (Моисею):

 

 

Этот стих (его Моше в точности повторит, обращаясь к народу, там же 35:31) может быть прочитан иначе: если поставим в конце первого полустишия вместо двоеточия запятую. И в этом случае второе полустишие будет уточнять, что есть «Дух Божий». Но является ли «мудрость» первой в ряду синонимов или «разум» и «знание» лишь уточняют понятие, неясно. Как бы то ни было, благодаря строителю Храма читатель получает первое определение мудрости.

Одному избранному не справиться с делом, он получает помощников:

 

 

            Если Бецалэль исполнен Божией мудростью, то его помощники, люди «мудрые сердцем», вероятно, наделены необходимым качеством от природы. Стремясь определить, что есть хохмá, текст, присматривается, пытаясь разобраться, подобно Сократу, какие качества ее составляют, но, в отличие от него, в этом не признаваясь.

 

Сократ. А мудрецы, я думаю, мудры благодаря мудрости?

Теэтет. Да.

Сократ. А это отличается чем-то от знания?

Теэтет. Что именно?

Сократ. Мудрость. Разве мудрецы не знатоки чего-то?

Теэтет. Что ты имеешь в виду?

Сократ. Одно ли и то же знание и мудрость?

Теэтет. Да.

Сократ. Вот это как раз и приводит меня в затруднение, и я не вполне способен сам разобраться, что же такое знание

(Платон. Теэтет).

 

Обратив внимание на многоговорящую сократовскую тавтологию, вернемся к стихам из Писания. В первом из них говорится, что  Господь исполняет строителя Храма мудростью, а во втором — что дает мудрость каждому «мудрому сердцем», т.е., наделенному мудростью от природы. И в следующем стихе выражение «мудрый сердцем» уточняется, «внешнее» и «внутреннее» (мудрости от Господа к человеку, и человека к мудрости, значит, к Всевышнему) движения в определении-познании понятия друг с другом встречаются:

 

 

           Хохмá? Определения осторожны и робки. В чем причина ее появления? «Дал Господь»? Бецалэля Всевышний избрал, особо его одарил. А обычных, не избранных? Им «дал» в том смысле, что Господь, Творец мира и человека, Он дает всё. Текст: ни конца, ни начала — круг, символ вечности. Слово движется, образуя некое поле: мудрец, мудрое слово, мудрый поступок, мудрый правитель, мудрый народ. В предсмертной речи, призывая хранить Господни законы, Моше говорит:

 

 

            Хохмá? Может, она проявляется в стремлении познать себя самого? Платон в «Протагоре»  рассказывает: в храме Аполлона в Дельфах философы написали «Познай самого себя».

            Хохмá — исключительно человеческое качество. Называя Творца мудрым (справедливым, могучим и т.д.), мы рискуем из метафоричности впасть в антропоморфизм, от которого с особой суровостью остерегал великий еврейский философ Рамбам.

            Хохмá — одно из наиболее универсальных понятий, стержень,  камертон бытия. Впервые в Писании слово появилось, когда встревоженный сном фараон призывает египетских мудрецов (Вначале, Брешит 41:8; в русской традиции: Книга Бытия). Их мудрость недостаточна, после чего был призван Иосеф, мудрец истинный, будущий правитель Египта. Кстати, еврейский религиозный закон требует от человека, встретившего мудреца, еврея и не еврея, произнести особые благословения.                     

            Не определяя, что есть Бог, мы узнаем Его по деяниям в мире. Подобно этому, не определяя, мы находим следы аксиоматических понятий в обыденной жизни. Мудрость, праведность — неизменные сущности бытия, приближение к которым возвышает созданного по образу и подобию. «Быть выше самого себя — не что иное, как мудрость» (Платон). Подобно любой аксиоме, самодостаточная хохмá обречена на поиски себя самоё.

Таким поискам посвящена литература мудрости: канонические Притчи (Мишлей), Иов, Коѓелет (Экклесиаст), ряд глав Теѓилим (Псалмов), апокрифы Премудрость Бен Сиры, Премудрость Соломона. Даже небольшая подборка из Теѓилим дает представление о круге тем и мотивов, которые вокруг себя собирает хохмá.

 

 

Поиску мудрости посвящена притча — двадцать восьмая глава книги Иова, в которой упоминаются дальние земли: Офир, о которой достоверно известно лишь то, что там добывалось высоко ценимое золото, и страна Куш, которая находилась, по всей вероятности, «на краю земли», южнее Египта.

 

 

Притчи (Мишлей) — вершина «сакрального интеллектуализма» (С. Аверинцев, «Премудрость в Ветхом завете»), их авторство Традиция приписывает царю Шломо (Соломону), мудрому собирателю, который «знанию народ обучал, внимал, изучал и сочинил много притч» (Коѓелет 12:9). В другом месте читаем: «Была мудрость Шломо больше мудрости всех сынов Востока,// всей египетской мудрости»; «Три тысячи притч он произнес,// пять и тысяча было песен его» (Цари 1 5:10, 12). Уточним. У слова «притча» немало значений: пословица, афоризм, сентенция, пророчество, философское и морализаторское рассуждение, плач, ироническое и саркастическое высказывание. 

У Притч ярко выраженный универсальный характер, достаточно отметить: во всем тексте, кроме первого, заголовочного стиха, ни разу не появляется слово Израиль. Задачи Притч определены в начальных стихах: «Познавать мудрость и поучение,// речения разума понимать. Принимать поучение, разумение,// праведность и правосудие, и справедливость» (1:2-3).

Притчи — поэтический сборник афоризмов и сентенций различных авторов, один из которых сам царь Шломо. В Притчах, вероятно, как ни в одной другой книге ТАНАХа, ведущую роль играют ключевые слова, это «черно-белая» книга, которую лейтмотивом прошивают пары антонимов: мудрец (43 упоминания из 138 в ТАНАХе) — дурак (49 упоминаний из 70 в ТАНАХе), праведник — злодей и т.д.

Главный персонаж книги — хохмá с производными, антонимами и неизменными спутниками — словами, пытающимися казаться синонимами. Это дидактическое сочинение, которое, вероятно, использовалось в школах мудрости. Адресат книги — юноша, ученик, постигающий мудрость, поэтому одна из особенностей Притч — обращение к «сыну», преемнику жизненных ценностей. Древняя поэтика построена на параллелизме, а древняя дидактика не предусматривает оттенков:

 

 

Вслед за этой парой появляется «разумный сын» и «сын бесчестный» (там же 5), «мудрый сердцем» и «неразумный» (там же 8), «идущий непорочно» и «извращающий пути» (там же 9). «Мудрые хранят знание,// рот неразумного к гибели приближает (там же 14). Параллельно теме мудрости развивается тема праведности, которые соединяются в одном из стихов: «Мудрость уста праведника изрекают» (там же 31).

Обретая оттенки, в Притчах хохмá определяется через сравнение и отрицание. Представляя различных носителей мудрости, одинокий, не поддающийся определению образ погружается в насыщенный раствор близких понятий. Они (разум, правда, правосудие, справедливость и т.д.) — окружение, играющее короля, каждое из них отражает какое-либо из качеств, хотя, даже все их сложив, после знака равенства слово хохмá не напишешь. хохмá притягивает к себе спутников, которые ей по нраву, тщательно отбирая из множества претендентов верных оруженосцев.

 

 

Не раз в Притчах мудрости воздается самой полной поэтической мерой — всё исчерпывающим, однозначно утверждающим параллелизмом:

 

 

Однозначность, полная симметрия параллелизма — лишь начальная ступень поэтического уловления мудрости: хохмá, как всё истинное, изначальное, проста — сложны пути ее постижения. Поэтому мудрый поэт сеть готовит изысканную, на мудрого читателя полагаясь: поймет, постигнет, дополнит.

 

 

 Это будет услышано: Страх Господень — начало знания, которое ведет к мудрости, а поучение мудреца глупцы презирают.

В конце концов, если нет читателя мудрого, кто мудрого поэта услышит? Ему-то можно сказать и без хитросплетений и сложностей, ведь «Счастлив человек, который мудрость нашел,// человек, который рассудок обрел» (3:13).

Этот человек познал главную тайну, явленную людям истину бытия:

 

 

            Самое заметное место в ТАНАХе занимает хохмá в трех главах Притч (7-9). Их автору она столь полюбилась, что он, словно скульптор творение, ее оживил, сделав главной героиней рассказа, к слову сказать, послужившего аргументом мудрецам, не считавшим возможным включить Притчи в канон.