Онтологические прогулки

 

 

Песнь моря: великая метафора

 

            В ТАНАХе есть несколько уникальных случаев: об одном и том же событии рассказано дважды, когда прозаический текст недостаточен, и событие воспевается в песни. Первый случай этого рода — переход Израиля по морю, о котором рассказано прозой, и в Песни моря воспетый. Это первый бесспорно поэтический текст в Учении. Песнь моря Моше воспел Господу после чудесного спасения евреев, перешедших море между застывших, стоящих стенами волн. Евреи прошли по суше, обнажённой посланным Господом ветром. А устремившиеся за ними преследователи-египтяне во главе с Паро погибли, сгинули в водах морских. 

Парадоксально, песнь обратил к Господу не речистый Аѓарон, а косноязычный, тяжелоустый Моше.  Или, если вспомнить, что функция Аѓарона — говорить с народом Израиля, а функция Моше — с Богом Израиля, парадокс не покажется слишком парадоксальным?

Единственная индивидуальная черта Моше, его косноязычие, является в Тексте не сразу, но там и тогда, где и когда возникает потребность в индивидуальности. До того, как Господь возлагает на Моше историческую миссию, его индивидуальность никак не востребована. В самом деле, какое нам дело до того, красноречив Моше или тяжелоуст? Поэтому, может быть, именно возложение исторической миссии и есть точка отрыва исторического Моше от мифического. В стоячем времени мелькают картины, точней, нанизываются одна на другую. Нет развития: ни развития действия, ни развития характера. И вдруг всё меняется. Обнаруживается индивидуальность героя, он словно обретает объём, развёртывается судьба Моше и связанная с ним неразрывно история народа Израиля.

Конечно, рассказ об Исходе, о сорокалетнем пустынном пути в землю, обетованную Богом Израиля народу Израиля, нельзя назвать исторической хроникой. Определяя сущность, характер этого повествования, надо назвать его историческим, сквозь которую ярко просвечивает миф. Соответственно и образ Моше в историческом повествовании носит явственные мифические черты. При этом несложно проследить: степень присутствия мифа от начала рассказа о Моше, о его чудесном спасении дочерью Паро до последних мгновений жизни национально-религиозного лидера уменьшается, исчезая совсем.

Умирая, миф оставляет после себя готовые привычные формы, которые народное сознание заполняет содержанием новым и актуальным. Новое вино, влитое в старые мехи, неизбежно обретает привкус старого, привычного. Герои мифов, божества, исчезая, оставляют свой след. Пришедшие на смену герои истории приобретают черты богов, вершат привычные народному сознанию чудеса. Это характерные черты перелома, когда народное сознание перестаёт бытовать в мифе, привыкая к новой реальности.

            Господь ведёт народ Израиля в землю Израиля и учит преодолевать собственное бессилие, рабский страх перед народами сильнее его. Египет, крупнейшая держава древности, намного сильнее евреев, не умеющих держать оружие в руках, им ещё только предстоит завоевать право на свободу и собственную историческую память.

            Переход через море символизирует рождение народа. Едва родившийся младенец, испытавший восторг удивления перед открывшимся миром свободы, не может не страшиться грозного будущего: впереди встречи с народами, отнюдь не доброжелательными к пришельцам.

            Уже в первом стихе Песни Моше произносит ключевые слова, их повторит пророчица Мирьям (Мариам), сестра Моше и Аѓарона, когда она, а за ней все женщины выйдут, танцуя, с тимпанами.

           

 

Характерная особенность древнего иврита, иврита поэзии в первую очередь, — удвоение однокоренных слов. «Возвысился Он, вознёсся», — так это звучит в переводе. Такое удвоение — яркий акцент, усиливающий силу действия, степень качества. В прозе такой приём встречается не часто, редкий поэтический текст обходится без него. 

            В отличие от современной традиционной поэзии с её достаточно устойчивым ритмическим рисунком, библейская поэзия организована иначе. Нередко соседние стихи ритмически отличны, и фактором, творящим поэзию, становится контраст между ними. Таким образом, звуковая картина усложняется, нередко обретая симфоническое звучание.

            Краеугольный камень поэзии ТАНАХа — параллелизм, который, анализируя псалмы в древнерусской литературе, Д.С. Лихачёв назвал стилистической симметрией. Сущность параллелизма (стилистической симметрии) по Д.С. Лихачеву в том, что об одном и том же говорится дважды, второе полустишие повторяет первое, абсолютно точно ему не соответствуя. Этот приём таит в себе великое множество возможностей, которые в сочетании с многозначностью слов, аллюзиями, аллитерациями чрезвычайно расширяют возможности древней поэзии. Казалось бы, второе полустишие ничего к первому не добавило, и часть слов просто-напросто повторилась, но…

 

 

            Песнь моря — текст, еврейской литургией едва ли не самый востребованный. Воды отходят, разверзается суша! Исполненный мистического восторга образ рождающегося народа. Великая метафора! Перефразируя: длись мгновение, не прекращайся!

 

 

Моше-Аѓарон: пустыня  

 

Сюжет жизни из мифа вышедшего к людям Моше полностью совпадает с сюжетом Исхода, сюжетом рождения еврейского народа вплоть до горы Нево (Небо), с которой увидел он перед смертью землю Израиля, жить в которой ему не пришлось. В этом едином сюжете — постоянные испытания: оставшиеся позади борьба с Паро, чудо спасения на Ям Суф; блуждания по пустыне, вода, еда и враги — впереди.

            Пришли в Мару (от корня «горький», Мерра): воду пить не могли, «горькой была», «потому Мара назвали». Моше бросает дерево, указанное Господом, в воду — она стала пресной. После этого новая остановка — Эйлим (Елим), в награду «там двенадцать водных источников и семьдесят пальм» (Имена 15:23-25,27).

            Народ ропщет — Моше к Господу возопил — Всевышний чудо являет.

            Такова схема отношений между народом, Моше-Аѓароном и Богом; вывод: «Если услышишь, послушаешь голос твоего Господа Бога, праведно поступать в глазах Его будешь», «ни одно несчастье, что на Египет навёл, на тебя не наведу: Я Господь — твой целитель» (Имена 15:26).          

Новый, следующий ропот ждать себя не заставил. Вся община сынов Израиля на Моше и Аѓарона роптала: «Кто бы дал нам умереть от руки Господа в земле Египет, где мы за горшком мяса сидели, хлеб ели досыта!// Вы увели нас в эту пустыню — всю эту общину голодом уморить!» Господь, услышавший роптание, велит Моше, чтобы сказал: «В сумерки есть будете мясо, а утром хлебом насытитесь,// и узнаете, что Я Господь Бог ваш». Вечером «стан покрыли перепела», а утром «вокруг стана был слой росы»: Господь послал ман (манна). По слову Моше поставил Аѓарон сосуд с маном «для хранения в поколениях» перед ковчегом свидетельства (Имена 16:2-3,12-13,33-34).

Исход продолжается. История продолжает твориться, едва варьирующийся сюжет повторяется. Остановились, «и не было воды пить народу», он с Моше враждовал, сказал им Моше: «Что со мною враждуете, что испытываете Господа?!» Возопил к Богу: «Что мне делать с этим народом?!» Бог велит, взяв с собой из старейшин, пройти перед народом и посохом, которым бил по реке, ударить по утёсу, на котором Всевышний стоит: «из него выйдет вода, народ будет пить». Сделал это Моше на глазах старейшин Израиля. Назвали «это место Маса [Масса] и Мерива// из-за вражды сынов Израиля, из-за того, что Господа испытывали, говоря: 'Есть ли Бог среди нас или нет?'» (Имена 17:1-7). Названия полностью соответствуют объяснению.

            Испытание голодом, жаждой, неверием в Бога, недоверием Моше-Аѓарону евреи, становящиеся народом, выдерживают, сохраняя память о чудесах Господа, собственной слабости и её одолении. Но впереди более тяжкое испытание, во время которого рядом с Моше оказывается его ученик Иеѓошуа сын Нуна (Иисус Навин), который и приведёт после смерти учителя народ Израиля в землю Израиля.

В следующих восьми стихах — величественная картина: описание сражения, в котором символически описана роль Господа, его влияние на земные дела: «поднимет руку Моше — Израиль одолевает,// опускает руку — Амалек одолевает». Амалек — скромное племя, кочевавшее к югу и востоку от Земли обетованной, следы которого стёрлись спустя несколько столетий, но имя которого заслужило парадоксального забвения-памяти.

 

            Моше исполнил сказанное Всевышним: до сегодняшнего дня Израиль сохраняет память об этом сражении, стирая вслед за Господом память об Амалеке, олицетворении абсолютного зла.

            Следующий эпизод фокусирует повествование на земных делах, рассказывая о Моше — устроителе дел государственных, связывая его прошлое с настоящим.

Итро (Иофор), жрец Мидьяна, тесть Моше, услышал «обо всём, что Бог сделал Моше и Израилю, народу его,// что вывел Израиль Господь из Египта». Взяв Ципору, жену Моше, и двух его сыновей, он приходит с ними в израильский стан, разбитый у Божьей горы (гора Хорев, гора Синай, Имена 18:1-5).

«Рассказал Моше тестю всё, что сделал Господь Паро и Египту ради Израиля,// обо всех несчастьях, которые встретили они на пути», о том, как Бог спас Израиль. Итро радовался «всему добру, которое сделал Господь Израилю,// спасая его от руки египтян», и, благословив Бога, признал: «Господь всех богов выше», свидетельствуя: слава Бога Израиля, Бога-спасителя евреев по земле разнеслась. Итро приносит жертвы, приходит «Аѓарон и все старейшины Израиля пред Богом есть хлеб с тестем Моше» (Имена 18:8-12).

На следующий день «сел Моше судить народ», который стоял перед ним с утра до вечера. Итро: «Что это с народом ты делаешь? Почему один сидишь, а весь народ стоит перед тобой с утра до вечера?»; «нехорошо то, что ты делаешь», «слишком тяжело это тебе, не сможешь один это делать». «Присмотри мужей доблестных, страшащихся Бога, мужей правдивых, корысть ненавидящих,// главами тысяч, сотниками, главами пятидесяти, десятниками над ними поставишь», «они народ во всякое время будут судить, и будет: всякое важное дело до тебя доведут, а всякое малое дело сами будут судить». «Послушал Моше голос тестя,// сделал всё, что сказал» (Имена 18:13-24).

 

Пришли сыны Израиля в пустыню Синай, против горы расположились. «Взошёл Моше к Богу» — позвал Господь, повелев сказать «дому Яакова», «сынам Израиля» (Имена 19:1-3).