Онтологические прогулки

Трактат

§ 1. О сущем

Предисловие

Первенство сущего (онтического) перед радикальной автономией (эпистемического). Только онтика в качестве “philisophia prima”, даже при исследовании гносеологических проблем, – залог «реалистической» очевидности (obviousness) реальности и, одновременно, созерцания ее предела. «Сидеть в забытьи» – забыть сначала ритуалы, потом справедливость, а после – само знание (Чжуан-цзы, VI, пер. В.В. Малявина). Нетрудно узнать, трудно забыть.

Хотя, сама аподиктическая очевидность обычно понимаема как гносеологическая категория, означающая беспредпосылочность, или необходимость, некоего знания, в отличие от знания проблематического. Декартово Ego cogito, ergo sum или Гуссерлево «схватываемое бытие» собственно не очевидности, т.к. основаны на предпосылке «чистого Ego», субъективности «Я», сознания, которое мыслит и «схватывает». В то время, как наличие кого-то, субъекта от которого исходят интенции, не есть ни онтологическая, ни гносеологическая очевидность, сомнительно, вводит незаметные посылки, само требует обоснования, что это «Я» и оно субъективно, а не предметно. Еще Чжуан-цзы до н.э. ставил вопрос: «Вот я», можем ли мы быть уверены в том, что именуемое нами самое «я» в действительности таковым не является? (VI).

Проблема первоочевидности остается, если: мы вслед за А. Мейнонгом скорректируем понятие очевидности как исходящей от объекта, который «по-ту-сторону-бытия» (ausserseiend); как Н. Гартман будем достигать предметы посредством «эмоционально-трансцендентных» актов или как Х. Субири – «чувствующего понимания»;  на базе эпистомологического монизма Р. Перри признаем пассивное сознание, которое лишь «овладевает» вещами; или вслед за Г. Тейхмюллером, А. Бергсоном и Н.О. Лосским будем познавать «интуитивно». Ведь если сохраняется «по-знание», сохраняется и объект, сохраняется и субъект, и мы снова возвращаемся в ловушку не непосредственных, не очевидных гносеологических категорий, закрывающих очевидность реальности. И никакая рефлексия (тоже познавательно-временной процесс) не достигает очевидности, оставляя некий «осадок» (J. Patocka. “The concept of evidence and its significance for epistemology”). И снова бесконечность доказательств, во-первых, для себя (Я), во-вторых, для себя и для другого (не-Я), в-третьих, для другого через себя, и, в-четвертых, для себя через другого.

Исключительно онтическая очевидность снимает вопрос «для кого очевидно?», т.е. собственно и есть очевидность, беспредпосылочность. Оставить все сущее на обычном месте (Чжуан-цзы, II). Следует не «эк-зистировать», не вы-ходить из онтологии реальности, не начинать «по-знавать» очевидное, не трансцендировать вовне либо в трансцендентальный субъект. От «идеализма» к «гипотетическому реализму», иначе мы бы не выжили (К. Лоренц), а после к «очевидному реализму». «Не знать – это внутреннее, а знать – это внешнее» (Чжуан-цзы, XXII). Надобно лишь «суб-систировать», уже быть в реальности., онтически имманировать в нее. Такой подход к тому же еще и универсален, т.к. охватывает очевидность и философа, и ученого-теоретика, и ремесленника-практика, и обыденный опыт взрослого, и опыт младенца, и многообразие животного переживания…

1.1. Сущее (Существование нечта)

Онтическая первоочевидность, независимая от гносеологической предпосылки «знания», «со-знания» и «не-знания»: знание может дополнять очевидность сущего, но не устанавливать его, также как и «незнание» сущего лишь дополняет и подтверждает существование нечта. Ens qua ens, Сущее как Сущее (Аристотель. "Физика"), или, как говорится в Торе «Я Есть, кто Есть» (букв. др.-евр. «Ehyeh Asher Ehyeh»:). Проблематичны уровни сущего, его сущности, свойства, качества, состояния; требуют доказательств твердость и жидкость, одушевленность и неодушевленность; не очевидны, спорны пустота, полнота, тела, души, жизнь, смерть, сон, явь, добро, зло. Предел смысла, по Чжуан-цзы, – изначально вещи не существуют (II). Не является аподиктической очевидностью: индивидуальное картезианское чистое Эго, фихтеанское абсолютное «Я» (Das Ich), ни юмово-позитивистское «Я» опытное, ни экзистенциалистское «Я» существующее. И не чистое гегелево «Бытие» (Sein), бытие как таковое, т.е. Бытие = Ничто,  Sein = Nichts. И гегелево бытие и экзистенциалистское существование – пустые абстракции, требующие наполнения в ходе мирововй истории или истории человеческой жизни. Это не онтические универсальные очевидности, но познавательные абстракты.

Очевидно Существование Нечта, не потенциально-сущее, не пустота, но полнота сущего. Не Бытие ничего (Esse), которое кто-то будет наполнять, которое никого никуда не «зовет» (в отличие от хайдеггерова бытия), т.к. ни в чем не нуждается. Существование нечта антисолипсично, т.к. не очевидно, что «нечто» есть «Я» (мой опыт) или чрез меня мыслит вездесущее божество. «Нечто» не есть осязаемое «что-то». Очевидно существование нечта (несуществование нечта – не очевидно, не реалистично).

1.2. Сущее как Всё (Мир)

Строго очевидно исключительно Нечто как Всё. Нечто не очевидно в качестве Я и не-Я, ноумена и феномена, духа и материи, априорности и опыта, слова и дела. Познание требуется для выявления того, что существует, существовало или будет существовать, для раскалывания мира, но Всё – уже существует, существовало и будет существовать, и это очевидно. Всё не как целое неких частей, не рефлексивный абстракт последовательного устранения неких видов реальности, но очевидная содержательность, предшествующая любым формам существования (индивидуального или общего, для себя либо для других, вещественного либо событийного). Формы и части существования условны, ситуативны, прагматичны, т.е. не очевидны. «Истина есть все» (В.С. Соловьев). Всё – безусловно универсально, независимо от предпочтений, в т.ч. познавательных, онтично. Для одного существует одно, для второго – другое, очевидно лишь сущестование всего. (Ломились в открытую дверь религиозные и светсткие практики самосовершенствования Востока и Запада, направленные на преодоление двойственности, оторванности, частичности пред лицом Абсолюта. Об очевидном говорили через неочевидное.) Первоочевидно существование не части, не Я, но Всего, чтобы оно ни содержало.

Всё – не что иное как «Мир». Всё есть Мир, Мир есть Всё. Очевидно существование мира не как пространства, как бога, как мира сознания. Очевиден Мир в качестве Всего, универсума. Мир – внепознавательная, а оттого и неизбирательная очевидность. Не мир лишь идеалиста, солипсиста, позитивиста, материалиста, лингвиста, ученого, ремесленика. Но мир реалиста, очевидный для каждого, ибо не каждый живет идеями, языковыми играми, но каждый живет в реальности.

Существование Всего (Мира) – очевидно и не требует доказательств. Несуществование Мира должно быть доказано.

1.3. Всё есть Одно.

Слова  «всё» и «одно» практически синонимичны. «Всё приходит к одному» (в мире все едино) (Чжуан-цзы, II; ср.: Лао-цзы. "Дао Дэ-цзин", XXXIX и Ригведа, VIII.58.2). Как «единственный и единый» характеризуется бог Амон-Ра в одном древнеегипетском тексте кон. 2 тыс. до н.э. (см.: Тураев Б.А. "История Древнего Востока"), так и божество неоплатоников (греч. Monon и En: Плотин. "Эннеады", VI.7.1; II.9.1); как «Одно», «монада» – «1» Пифагора, Одинокое Чжуан-цзы (VI), одна субстанция Спинозы. Единство всего очевидно, в то время как раздельность нет: один различает множество цветовых оттенков, другой не видит ни одного цвета; не каждый слышит разницу в говорах соседних деревень; далеко не бесспорно различение живого и неживого, протона и нейтрона, бога и души, добродетели и греха, и др. Познание «вырезает» (Ч.С. Пирс) из универсума вещи и их отношения. Пристрастия вычленяют из единства что-либо более притягательное (планета тянется к звезде, хищник ищет жертву, бизнес нацелен на доход, энтомолог-специалист по прямокрылым вряд ли обратит внимание на полужесткокрылых, не со всяким ученым поговоришь о духовной поэзии). Очевидно Одно, но хочется Многого: мы не хотим быть одиноки и ищем другого, физики «открывают» все новые частицы, биологи – новые виды, лингвисты – «новые» языки, философы – новые термины для старых «истин», – умножая и умножая сущности, ограничиваясь количественными характеристиками, политической конъюктурой и прагматизмом. Пристрастия… Предпочтения… Партии… Церкви… Споры… Раздоры…

Но по ту сторону любого аналитического сознания, вычленения, разделения, стоит «психический ореол» (В. Джеймс. “Принципы психологии”), единый «фон» (С.А. Рубинштейн. “Основы общей психологии”), психополе как явление мирополя. Само единство переживания делает очевидным единство всего мира; мы не можем мыслить существующее вне единства (это не сверхсознание, а его ординарное состояние). Не очевидна форма единства, например, мир как сфера Парменида; скорее очевидна бесформенность и безымянность его (Лао-цзы, I; XXXII). Повторюсь, очевидны не модусы Одного, как и модусы существующего, но фон его, которым мы буквально пленены и нет шанса посмотреть на Одно со стороны. Эта очевидность присутствует и у первобытного собирателя с мифом откуда все произошло, чувствующего себя единой плотью с сородичами и своим тотемом; присутствует и в самой рафинированной философской картине мира, ведь философия и зародилась как один из способов обоснования всеединства (вне зависимости – в форме панмонизма, монодуализма или моноплюрализма).

Обычно слова «Одно» и «Единое» употребляются как тождественные или как взаимозаменяемые либо как риторические взаимоусиления. Тем не менее, если Единое предполагает множественность, т.е. синтез прежде раздельных элементов, со-знание, пусть теперь не аналитическое, а синтетическое. Например, единая страна называется так оттого, что прежде была исторически раздробленной (унитарная Индонезия состоит из провинций – бывших королевств). А, как было показано, изначально множественность не очевидна, спорна и пристрастна. «Ось Пути» (кит. Дао Шу) – где это и то еще не противостоят (Чжуан-цзы, II). А единство всего (мира) – изначально, а не опосредовано. Не синтез и не анализ, но – допознавательная универсальная очевидность. Одно («1») – не производно, не обременено Многим. Конечно, цифра «1» также употребляется как инструмент анализа: говоря «одна страна», подразумеваем одну страну из множества других. Если же речь о всем мире как одном, то такая единственность неаналитична и аксиоматична.

Всё не связано со всем. «Я есть Он» (Египетская книга мертвых, LXIV.8; Брихадараньяка упанишада,  IV.4.12). При неразличении элементов во Всем, при его очевидной простоте, бессмысленно и его усложнение всеобщей взаимосвязью явлений. Некому нечего, в терминах Юма, объективно «связывать» и субъективно «соединять». В Одном нет ноуменов и феноменов, нет элементов и систем, вернее – не очевидны, а конструктивны, и обычно носят количественный критерий существования и лишь умножают число сущностей. Не очевидны границы вещей, материальных и идеальных атомов, кварков, квантов, душ, событий. Очевидны «беспредельность» Анаксимандра, «сплошность» Парменида, «несоставность» материи санкхьи и «ци» даосизма, «континуальность» Галилея, Декарта, Лейбница и Пирса, «длительность» (la duree) Бергсона, «сгущенность» электромагнитного поля в виде частиц Эйнштейна (см. также: P. Forrest. “The Necessary Structure of the All-pervading Aether. Discrete or Continuous? Simple or Simmetric?”, 2012). Очевидна непрерывность Одного, полевидность, его локальные концентрации и дисперсии.

1.4. Сущее необходимо.

Существование Одного не может быть другим, т.к. очевидно только Одно, которое есть Всё. Логичен был Плотин: там, где одно, нет противоположных возможностей (Эннеады, VI.7.1). Альтернатива, произвол, свобода не очевидны, проблематичны. Необходимо лишь Одно, а его части не очевидны и не необходимы. Нет свободы, что съесть на завтрак, нет свободы остаться без завтрака, чем-либо мы принуждены всегда. Всё Одно, безальтернативное Одно позади и впереди. Даосское и ницшеанское «вечное возвращение», «Неизбежное, не допускающее разрывов, зовется Судьбой», «судьбу невозможно поправить» (Чжуан-цзы, XII; XIV); судьба, но не рабство: раб терпит, а после бунтует («Я бунтую, следовательно мы существуем» Камю), рабу полагается свободный господин, а если все – рабы? Одно ничем не ограничено, т.к. существует только Одно, но и не свободно, т.к. его существование необходимо. Необходимо, но не подневольно; безальтернативно, но не плохо.

Дополнение

Остальное или почти все остальное – не очевидно либо бессмысленно. Так, например, справшивать о «причине» («творце») Сущего, Всего, значит неочевидный генезис одних явлений из других переносить на очевидное «одинокое» Всё. Одни элементы-причины производят другие элементы-следствия в некоей системе, в некоей целостности. Всё вместе, Всё как Одно – не причина и не следствие, равно не причина самого себя (causa sui). Бессмысленной, наряду с вопросом о причине всего, является и проблема «природы» Сущего, его материальности или идеальности (божественности, духовности). Как принцип причинности приложим только к ограниченным отрезкам реальности, но не ко Всему, так и о материальности/божественности всего говорить можно, но бессмысленно, если только это не означает какие-то более узкие или более широкие координаты по отношению к реальности. Реальность же как Сущее, как Всё, может быть объявлена Богом, а может – Материей. Это не меняет ее очевидных характеристик, как-то: Сущее – Всё – Одно – Необходимость. Поэтому, это даже не вопрос вкуса, а просто бессмысленный процесс именования.

Такова очевидная реальность. И только реалистическое мировоззрение очевидно, между тем как мифология, идеализм, материализм, агностицизм, скептицизм требуют обоснования.

§ 2. О возможном

2.1. Теории «реальной возможности»

Пока мы оставались в координатах реальности, мы аподиктически «на-следовали» очевидные понятия Сущего как единства и необходимости всего. Мы имманировали – существовали в гармонии со всем. И эта гармония была необходима, т.е. не была экстраординарна. Это было естественно и реалистично. Однако уже обыденный опыт заставляет нас часто задумываться о том, что можно поступить иначе. Еще чаще задумываются об иных возможностях творцы нового. Это как прыжок в другую реальность. Если же ставить вопрос о возможности не иной действительности в рамках реальности, но иного всему реальному, это будет уже как минимум экстраординарное мировоззрение, коему видимо требуется и экстраординарный опыт.

Модальность возможности как противоположности необходимой действительности не аподиктична, но только диалектически «правдоподобна», или «вероятна» (др.-греч.. endoxa, Аристотель “Топика”), «убедительна» (др.-греч. pithanotis, Карнеад Киренский), гипотетична. Если только не происходит смешение реальности (действительности) и возможности в виде «реальной возможности».

По Н. Гартману, реальная возможность – это то, что было или будет реальным в силу реальности всех условий, и не отличима от действительности/необходимости. А так как реальная возможность непротиворечива, то она равна возможности идеальной (см. его: “Возможность и действитеоьность”). Несомненно, такой реализм восходит к Аристотелевой теории акта и потенции, в коей потенциальное бытие (dunamis) – полубытие, бытие еще не актуализированное (energeia) как материальный субстрат вещей (Метафизика, 1.3; ср.: Ибн Рушд. “Опровержения опровержения“). Отсюда и современное научное употребление терминов «возможность» и «вероятность» в случаях неуверенности за будущее развитие, неизвестности необходимой закономерности, особенно при исследовании массовидных явлений (статистическая вероятность), где вероятность почти тождественна со случайностью (occasion – случай, возможность) (см.: А. Н. Колмогоров. “Основные понятия теории вероятностей“, 1933; Дж.М. Кейнс “Трактат о вероятности“, 1921; Е.Т. Джейнс. “Теория вероятности: логика науки“, 2003; D.H. Mellor "Probability: A Philosophical Introduction", 2005). Но нужна ли такая «возможность», не есть ли «реальная возможность» лишь недопонятая, недопознанная необходимость, – результат непрофессионализма либо промежуточного этапа в исследовании?

Другой подход – концепция так называемых «возможных миров» (англ. possible worlds), в которой моделируется возможный мир(ы) в целом как идеальная альтернатива. Впервые И. Дунс Скотт стал использовать, отчасти вслед за арабскими философами, некоторые логические возможности (possibile logicum) в качестве реальной альтернативы действительному миру (possibile real), где наш мир оказывается одной из реализованных божьей волей потенций (“A Treatise on Potency and Act: Questions on the Metaphysics of Aristotle Book IX”). Позднее, Лейбниц в “Теодицее”  сформулировал известное «лучший (optimus) из возможных миров», исходя из принципа логического примата возможного перед действительным (возможности бессчисленного множества непротиворечивых миров). Он использовал этот концепт для толкования необходимо истинного (наличного во всех мирах) и случайно истинного (в некоторых из миров). Получилось, что в наилучшем мире наибольшее число возможностей.

В современной философии логическая сторона возможности Скотта и Лейбница получила развитие в работах по модальной логике анализа противоречивых условий, включая концепт «логически возможных миров» для визуализации понятия возможности логических сущностей (R. Carnap “Logical Foundations of Probability”, 1950 и “Studies in inductive logic and probability”, vol. 1–2, 1971–1980; S. Kripke “Naming and Necessity”, 1970; G. Forbes “The Metaphysics of Modality”, 1985 и “Languages of Possibility. An Essay in Philosophical Logic”, 1989; R.C. Stalnaker “Ways a World Might Be: Metaphysical and Anti-Metaphysical Essays”, 2003 и “Mere Possibilities. Metaphysical Foundations of Modal Semantics”, 2012).

Онтологический аспект концепции также используется. Так уже Пирс, помимо «вторичного» предметного отношения к реальности, выделяет «первичное» творческое сознание, которое из реальности создает множество возможных идеальных «проектов реальности». A. Мантинга на концепте «возможных миров» основывает модально-онтологический аргумент существования бога (“The Nature of Necessity”,, 1974). Наиболее выпукло онтология возможности представлена в теории «модального реализма» Д.К. Льюиса, согласно которой, все возможные миры – реальны. Хотя они отличаются содержанием, но пространственно-временной характер имеют тот же. Статус мира имеют те участки реальности, которые ни причинно, ни пространственно-временно не связаны с иными участками. Поэтому они возможны лишь для нас, для себя они вполне реальны, и наоборот наш мир является возможным для них (см.: “Counterfactuals”, 1973 и “On the Plurality of Worlds”, 1986). Продолжается дискуссия между реалистами и фикционистами по проблеме природы возможностей в нашем мире (см.: D.M. Armstrong. “A Cimbinatorial Theory of Possibility“, 1997 и “A World of State's of Affairs“, 1997; A.A. Borghini. “Critical Introduction to the Metaphysics of Modality“, 2016).

Как видим, и «реальная возможность» и «модальный реализм» ясно дают понять, что работают в пределах реальности по линии действительность–возможность, моделируют ситуации в различных ее частях. Это отожествление логической и реальной возможности. Практически во всех теориях возможности, она есть то же, что и потенциальное бытие, т.е. излишнее дублирующее понятие в бинарной оппозиции Потенциальное–Актуальное. Это распространение реалистического мировоззрения на мир модальный. В результате остается только реальность (действительность), возможность как нечто специфическое исчезает, экспонируясь в качестве своеобразной точки зрения на реальность некоего результата в нашем мире либо неких миров-двойников. Возможный мир здесь лишь максимальный набор согласованных предложений. В конечном итоге все эти теории подспудно вызваны к жизни собственно не онтологическими, но проблемами модальной логики, «реальные возможности» лишь примеры для силлогизмов.

2.2. Возможность как «Иное»

Чистое Иное, абсолютно-иное, как архинегативистическое (архиапофатическое) понятие (см. наше: “Метафизика абсолютного дуализма: оратория преодоления“, 2010). Не инобытие реального, но «иное реальному». Чистая Возможность не реальна, но и не фантасмогорична, она есть попытка выхода за пределы реальности, а не выстраивание очередного ее уровня. Это не ностальгия по потерянному золотому веку, но надежда на иное всему прежнему.

Во избежание всякого смешения возможности с реальностью, оговоримся, «иное» здесь – не как различение «чего-то в чем-то» (Аристотель. “Метафизика“). Не как в Гегелевой “Науке логики“ «Другое» (Andere), бытие-для-другого, есть только противоположность (равенство) «Нечто» (Etwas), бытие-в-себе, как логически ранее чистое бытие было равно ничто. Пред нами не чисто Иное, но лишь «Другое», структурно и функционально противоположное Нечту. Таковы все противоположности, как-то: верх/низ, конечное/бесконечное, брахман/атман, душа/тело, вещество/волна, концентрированное/рассеянное, живое/неживое, биотическое/социальное, сознательное/бессознательное, личное/безличное, субъект/объект, тождественное/разное, ноумен/феномен, и т.д. Здесь «иное» находимо внутри некоего закрытого целого, где меж противоположностей предполагается некое среднее и некая диалектическая связь и единство. Такое «иное» перетекает в «не-иное» и напрямую отсылает к действительности, к условно иным частям некоего «нечто».

Чистая, экстраординарная Возможность требует не имманировать в очевидной реальности, но трансцендировать «по-ту-сторону-реальности». Это метафизическая возможность. Но не «возможный мир», не некое новое Всё, ибо понятие всего всецело принадлежит миру реальности. Иное как внепротивоположная «чистая абсолютная инаковость». Гипотеза чистой возможности не открывает параллельный мир, т.к. параллели всегда скоординированы неким целым. Это не Иное в качестве: 1) максимально полного описания альтернативного «возможного мира/миров», связанного либо несвязанного с миром нашим, 2) противоположности миру реальному.

«Инаковость как таковая» не объединимо с реальностью под эгидой «Абсолютного Максимума» (Николай Кузанский; ср.: Шветашватара упанишада III.9), в коем минимум и максимум и любые противоположности совпадают. Раз Чистая Инаковость (Инаковость как таковая) не есть потенциально-логическая противоположность реальности, не Another, не «реальная возможность», то и бесперспективно объединение возможности и реальности в составе некоего супер-бытия, супер-сущего и супер-единого. Не синтез, но различение.

Ординарное реалистическое мировоззрение любого уровня содержит лишь противоположности очевидным понятиям реальности. Что имеется в виду? Так относительно Сущего и Всего восточные и западные мудрецы обращались к понятию «Не-Сущего», или «Ничто» как вершине апофатического (негативного) метода бого/миро-познания. Этот известный термин присутствует уже в Ведах, упанишадах, Египетской книге мертвых, текстах даосов, неоплатоников и христиан (Псевдо-Дионисий Ареопагит). Например, в Атхарваведе говорится, что высшее одни постигают как сущее, другие – как не-сущее (X.7.21); у даосов сущее и не-сущее порождают друг друга (Дао Дэ-цзин, II), а «Небытие» («У», Отсутствие) есть великое начало (Чжуан-цзы, XII; XXII). Означает оно не пустое «ничто» Парменида, но абсолютную полноту, т.е. ничто в отдельности и все вместе разом: бесформенное, неопределимое, ускользающее от мысли (хотя от мысли ускользает и сущее). Так что, перед нами лишь противоположность к Сущему, «не-сущее» как отрицательный полюс реальности, дальний край которого вновь переходит в свою диалектическую противоположность – сущее, нейтрализуясь в рамках абсолютного максимума.

Если же созерцать «Иное Сущего» не как реальность, но как возможность, то это уже не «не-сущее» («ничто»), не «есть» и не «не-есть», не «существует» и не «не существует». Это уже Чистая Возможность без определенного проекта реализации. Здесь не годится планирование, логика и даже вероятность как степень возможности. Никакой связи меж Очевидным и Возможным, никаких закономерностей, никаких расчетов, никаких гарантий, никакого Happy End…

В этом наверное и состоит Свобода. Universe of possibility is spontaneous freedom (Ч.С. Пирс. "Lowell Lectures"). Но опять-таки не свобода как противоположность необходимости реальности – осознанной необходимости. Свобода как Возможность Иного, если не в этом реальном мире, то в мире возможном, в иномирном.

Подобно этому, Возможное Иное понятию Единственности Всего (Мира) будет не некая противоположная множественность, не плюрализм на месте монизма, который окажется лишь вторым полюсом всеединства, неким моноплюрализмом (атомов, монад, персон, фактов), «политеизмом» по Джеймсу (“Многообразие религиозного опыта”). Иное Одному как возможность лежит вне пределов дилеммы Одно–Многое, вне дискуссии о реальности. Ни монизм ни плюрализм; не моно- или политеизм и не синтез, но Альтертеизм (проблема их противоборства снимается не толерантностью, а обессмысливанием). Здесь не срабатывает теорема Спинозы о возможности только одной субстанции.

В Ином нет ни Одного, ни Многих. Иное – не одно с чем-либо и не одно из множества чего-либо. Возможность неисчислима.

Ясен ход мысли традиционного усмотрения и моделирования сферы супернатурального, парареальности, по-ту-сторону-феноменального. Делалось это и продолжает делаться очень заурядно. Раз «этот» мир временен, значит «тот» вечен; если этот конечен – тот бесконечен; этот оформлен – тот бесформен; этот вещественен – тот духовен; этот есть страдание – тот есть блаженство; и т. д. и т. п. Все это пары реальности, «реальная мистика», «тонкие миры». Все что угодно, но только не ирреальная Возможность Иного.

Мы сами перед соблазном объявить Возможное Иное миром божественным, а мир реальный – материальным. Если Божественность понимать как синоним исключительно возможного абсолютно-иного, то тогда так оно и есть. Однако обычное значение слова «божество» – первопринцип, всемогущая суперличность, космическое сознание, единое, вечность, благо, блаженство и т.п. (в терминах позитивной теологии), либо ничто, безымянное, и т.д. (в терминах теологии негативной). А ведь это как весь ряд понятий земной реальности «по-сю-сторонности». При таком обычном понимании божественного, разумеется, вышепредставленная Возможность Иного никак не божество, ибо не- и внереальна. Хотя в любом случае «снимается» многовековая проблема соотношения науки и религии. Решение не на пути их смешения, в т.ч. путем очередного варианта деизма в виде «научного теизма» (см.: P. Forrest. “God Without the Supernatural: A Defense of Scientific Theism”, 1996). Требуется окончательная демаркация. Наука должна заниматься реальностью, религия – возможностью.

Заключение

Возможное не как аристотелево реальное потенциальное полубытие, предбытие; но как иное всему постреальное транссущее. Гипотеза Возможности Иного очевидной реальности (сущему, всему, одному, необходимости) – вот предел вербализации трансцендентного. Трансцендентное возможное вне рамок религиозного и иррелигиозного. Что дает возможность сфере реальности? «Все знают пользу полезного, но никто не знает пользы бесполезного» (Чжуан-цзы, IV)…

Немного же было сказано о Возможности как таковой. Но ведь и о Конфуции известно, что он не говорил о чудесах и духах (Суждения и беседы, 7.22), а как-то вообще сказал, что не хочет говорить, став подобным молчащему Небу (17.19). Также и Лао-цзы: «Знающий не говорит, говорящий не знает» (и не рассуждает) (Дао Дэ-цзин, LVI; LXXXI). Чжуан-цзы: «То что пребывает за пределами мироздания, мудрый принимает, а о том не ведет речей», а также «Знать и не говорить – это принадлежит небесному» (Чжуан-цзы II; XXXII). Мелисс Самосский предостерегал: познание богов невозможно и не надо об этом говорить (Диоген Лаэртский. “О жизни и изречениях знаменитых философов”, IX 24, пер. М.Л. Гаспарова). Об этом же и Витгенштейн: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать» (Логико-философский трактат, 7). И это при том, что указывалось не на абсолютно Иное, но на ненаблюдаемую первореальность-первопричину, где еще в силах некие факты и понятия реальности хотя бы в качестве символов трансцендентного. В нашем же случае вообще ничто из очевидно-реального не способно послужить для прояснения возможного. «Вещи, не имеющие между собой ничего общего, не могут быть и познаваемы одна через другую…» (Спиноза. "Этика", Аксиома 5). Язык абсолютно беспомощен относительно Возможного как абсолютно-иного. Никакие «всемогущий», «вечный», «сущий», «ничто» тут неуместны. Нужна не обычная половинчатая «апофатика» максимума, но тотально-апофатическая метафизика, где «физика» – реальность, а «мета-физика» – возможность.

А достижимо ли возможное, если оно никак не связано с реальным? Прежде всего, преодоление обычной непрерывности и единства человеческого переживания. Если усмотрению онтической очевидности единство сознания способствовало, то в сфере трансцендентно-возможного, иного всему сущему, оно наоборот становится барьером. Эволюционно наша психика приспособлена к переживанию наличного единого мира. Максимум она дает представление вариантов сущего (потенциальных возможностей). И одновременно перекрывает к совершенно иной возможности, возможности непотенциальной, несуществующей и нереальной. Это и будет возможностью не очевидного. (Вроде как в интуиционистской математике Брауэра – убедительность построений безотносительна их существованию.)

Но уж точно путь не есть медитации концентрации, релаксации и пустоты, направленные исключительно на осознание единства с сущим, гармонизацию существования в реальности. Открытие Возможности таким путем «невозможно». Не медитация, а трансцендирование за пределы мира. «Что проку от твоих даров любимой, коли не знаешь ее и дороги к ней?» Прекрасно, как образец, экстраординарно размышлять, заняв экстраординарную асану. Да, Иное Всему – гипотеза возможного, «философская вера» (Ясперс), «гипотеза Бога» (Ч.С. Пирс. "Neglected Argument for the Reality of God"). Как было сказано, Иное никак не связано с реальностью, поэтому здесь невозможна опора на какую-либо форму его познания либо на какое-либо старое или новое откровение оттуда. Никаких гарантий и долгов. В конце концов, если и это путь в тупик реальности, то есть ли еще другой шанс..?

«Нельзя очистить кровь, оставшись в чадном граде!»

         Бали