Онтологические прогулки

 

Глава  11

Золотая тропа

 

С.С. Аверинцев (1937-2004), гуманитарий в исконном и самом широком значении слова, среди множества совершенного перевел с иврита на русский книгу Иова и ряд псалмов. Наряду с И.М. Дьяконовым он был первым, опубликовавшим библейский текст в советском издательстве (Библиотека всемирной литературы. Т. 1, «Художественная литература», М., 1973), тем самым «легализовавшись», получив охранную грамоту на свои не совсем советские интересы. Сегодня трудно понять, какой резонанс имело появление там и тогда того, что не говорилось, — прошептывалось.

Прошло, ушло, исчезло. В историческое прошлое превратилось.

 

Читая сегодня давнишний перевод Иова, к которому С.С. Аверинцев, опубликовав, не возвращался, особенно сравнивая его с переведенными позже псалмами, убеждаешься: каждый перевод библейских текстов принадлежит своему времени. Уверен, вернись С.С. Аверинцев к Иову, из текста ушел бы Противоречащий (так он решил называть Сатана); исчезли бы  выражения, вызванные соблазном созвучий: «а ты наущал меня на него, ища погубить его без вины» (2 глава), «уметит его медяный лук» (20); псевдорусскость: «емлет», «ярить» (3); не нашлось бы места одряхлевшим от времени славянизмам: огнь (20), млеко, ков (21); пропали бы искусственные образования, такие как «дряхлолетние» (12), странные сочетания, вроде «корни пучин» (36); ушел бы «сургуч» (14), который появился лишь в Средние века, и тюрбан (29), явившийся в Россию и русский язык из другого места, иного времени; распрямились бы скрюченные слова: «Сократятся шаги силы его» (18), «По частям его кожу съест,// съест Первенец Смерти члены его» (18).

Много, много чего бы ушло, много, много чего б изменилось. Зато, к примеру, осталось бы начало 7 главы:

 

 

Наверное, мало тронутой осталась бы и 10 глава, в ней Иов отвечает Билдаду из Шуаха. Этот текст хотелось бы сравнить со своим переводом.

 

***

Каждый осмелившийся переводить Писание, библейскую поэзию в особенности, согласится с В. Брюсовым: «Передать создание поэта с одного языка на другой — невозможно; но невозможно и отказаться от этой мечты».

Проблема перевода библейских текстов постоянно занимала ученого. В статье «Стилистические проблемы библейского перевода» он стремится определить ту золотую середину или, если калькировать ивритскую идиому, «золотую тропу», которой обязан пройти переводчик святого древнего текста, переводя его на современный секулярный язык.

Собственно, сам факт того, что текст записан, в древности означал его сугубую важность: для дел государственных, для дел религиозных, ну, а всё остальное этого удостаивалось по мере соответствия делам истинной важности. Человеку эпохи фиксации всегда всеми всего прочувствовать это непросто.

В самом начале статьи С.С. Аверинцев сетует на обилие переводов Писания. Как это часто прежде случалось с русской культурой, и в переводах Писания, когда стало возможно, она устремилась за европейской. Количество переводов Писания на английский насчитывает несколько сот, так что русским переводам по количеству еще догонять и догонять. Что же касается качества — откровенные неудачи оставим — то хорошего, в том числе переводов Писания, много, ведь, не бывает. Хорошие переводы дополняют, замещают недочеты друг друга. Соревноваться им ни к чему.

В статье в лингвистической плоскости четко формулируется принцип золотой тропы: «Нам приходится быть осторожными с ломкой особенно утвердившихся, привычных, вошедших в язык библейских формул. Это не значит, что при наличии очень серьезных мотивов от привычной передачи нельзя отойти. Но «ломка стереотипов» не может становиться для переводчика Слова Божия самоцелью».

Рассмотрев ряд примеров, ученый снова формулирует принцип, на этот раз в плоскости социальной: «Мы обязаны сделать все, чтобы Слово не было неопределенно невразумительным. Но мы не можем сделать, чтобы оно перестало быть трудным».

Добавлю: не можем и не должны! Писание — не развлечение. Путь к нему можно и должно сделать доступным: пересказы, пусть даже поэтические перепевы и многое разное и иное. Но сам перевод не может быть облегченным. Слово Господа — слово внятное, но не легкое.

Принцип золотой тропы конкретизирован С.С. Аверинцевым в статье «Два слова о том, до чего же трудно переводить библейскую поэзию», где автор описывает хорошо знакомый каждому, открывшему текст на иврите, шок, от которого не просто оправиться, тем более, сделать этот текст родному языку не чужим: «Когда мы переходим от русских и церковно-славянских текстов Библии, что у нас на слуху, и от тех греческих оборотов Септуагинты, к которым восходят предлагаемые ими решения, и от привычных из западной словесности латинских библеизмов к древнееврейскому оригиналу, нас потрясает прямота выражения: такая прямота, при которой каждый раз выбирается поистине кратчайший путь от реальности к слову и от слова к сердцу. В сравнении с этой прямотой любое самое прекрасное переложение покажется искусственным и декоративным: торжественность вместо первозданности и благочестие вместо самой святыни. А там слова всё больше краткие, никакого «плетения словес», сплетания корней (так удающегося, признаться, по-гречески и по-славянски); ритм свободный, но отчетливый и сжатый — тонический отсчет ударений, чаще всего по три. Естественный, как дыхание, речитативный распев».

С.С. Аверинцев был покорен древнееврейским словом, поразившим его невероятной емкости простотой. Как любой переводчик с библейского иврита, он обнаруживает то, что не обнаружить никак невозможно: скрижальную ясность и краткость.

С.С. Аверинцев: «Язык Септуагинты — это язык богословской рефлексии; чего стоит, скажем, слово Pantokratwr,  в традиционной славянско-русской передаче “Вседержитель”! Это же вероучительный тезис: Бог объемлет весь универсум Своей властью, Бог всемогущ (в некоторых случаях, например в псалме 90, по масоретскому счету 91, стих 1, где Септуагинта и вслед за ней славянский перевод предлагают иные варианты, Синодальный перевод и дает — вслед за латынью Бл. Иеронима — именно “Всемогущий” как синоним к “Вседержитель”); и сложный состав двукорневого слова — под стать богословской теме. А в подлиннике этому соответствует имя “Шаддай”. Различие очень типично. Во-первых, опять-таки по-гречески и по-русски получается вдвое длиннее — по четыре слога против двух. Во-вторых, “Вседержитель”  — это эпитет, “Шаддай”  — имя собственное. В-третьих, в составе этого имени нет абстрактных, мыслительных слов-концептов вроде “всё”. По правде говоря, его этимология не так уж ясна, но очевидно, что передается идея мощи — то ли через образ сокрушительного действия (если от корня шdd), то ли, что вероятнее, через соотнесение с образом гор (уступаю искушению вспомнить цветаевское “Богу сил, Богу гор”). Не рефлексия, не дискурс — первичный опыт, лежащий в основе любого богословствования. Если бы не было церковнославянского “Крепкий” (“Святый Боже, Святый Крепкий...”), такого же особенного, древнего, одновременно и понятного, и не совсем прозрачного, такого же краткого и сжатого, имя это, пожалуй, было бы уж вовсе непереводимо».

Я бы, конечно, подумал, чтобы вместо не слишком устраивающего меня Всесильный, которым я замещаю שַּׁדַּי, попробовать Крепкий, но оно слишком влилось в традиционное русское словосочетание, а я перевожу не Ветхий завет, а ТАНАХ.

Задача переводчика явлена С.С. Аверинцевым очень понятно: сняв за два тысячелетия накопившуюся богословскую рефлексию, достичь скрижальной ясности оригинала, чтобы, очищенный, отдать текст богословской рефлексии.

Вспоминая иерусалимскую встречу с известным переводчиком Библии на французский Андре Шураки (стремившемуся к максимально буквальному переводу), С.С. Аверинцев припоминает показательный анекдот, услышанный от собеседника. «Еврей переходит границу; таможенник спрашивает: “Что в сумке?” Еврей отвечает: “Шофар” (то самое, от звука чего развалились стены Иерихона, — духовой инструмент из бараньего рога). “А что такое — „шофар”?” — спрашивает таможенник. На этом месте еврей, должно быть, вспоминает всю европейскую традицию библейских переводов: “Ну, труба”. — “Так бы и говорил — труба”, — ворчит таможенник. А еврей: “Так ведь шофар — это ж не труба...” 

Труба (функционально, потому как в него трубят), но и не труба (важно ведь, с какой целью, когда и зачем, сделана из чего). Я долго мучился (рог?, труба?), пока не утвердил права шофара на место в словаре русского языка, правда, курсивом, объяснившись с читателем  в примечании: «Рог, который употреблялся и употребляется (сегодня  исключительно в ритуальных целях) для трубления».

Увы, мнение С.С. Аверинцева по поводу прав гражданства шофара мне никогда не услышать. Трудно переводить святой текст на русский, если его никогда не прочитает С.С. Аверинцев.

Ученый, переводчик, С.С. Аверинцев писал стихи, но, увы, поэтом он не был, и в переводах ему недоставало поэтической смелости взять, может, формально не безукоризненную, но по поэтическому гамбургскому счету единственно верную ноту. Может, поэтому его переводы псалмов выполнены порой штилем слишком высоким. Среди несомненных поэтических удач  С.С. Аверинцева — перевод 118 главы Теѓилим (в русской традиции: 117 псалма).

 

      Славьте Господа, ибо Он — благ,
   ибо вовеки милость Его!
   пусть же Израиль возгласит:
   да, вовеки милость Его!
   пусть же возгласит Ааронов дом:
   да, вовеки милость Его!
   пусть же возгласят благоговейные:
   да, вовеки милость Его! 
 
   Воззвал я ко Господу, бедою тесним,
   и услышал Господь, и дал мне простор.
   Господь за меня, не устрашусь:
   что сделает мне человек?
   Господь со мною, Он — Защитник мой,
   и воззрю я на врагов моих. 
 
   Лучше на Господа уповать,
   чем надежду иметь на людей.
   Лучше на Господа уповать,
   чем надежду иметь на владык. 
 
   Все неверные окружили меня,
   но именем Господним я их превозмог.
   Обступили, окружили меня —
   но именем Господним я их превозмог. 
 
   Окружили меня, как рой пчёл,
   полыхали, как в тернах огонь, —
   но именем Господним я их превозмог.
   С силою толкали, сбивали с ног, —
   но Господь не дал мне упасть. 
 
   Господь — сила моя и песнь,
   и Он — спасение мое.
   Ликования, спасения вопль
   у праведных по шатрам: 
 
   «Десница Господня являет мощь!
   Десница Господня превознесена!
   Десница Господня являет мощь!» 
 
   Не умру, но буду жить
   и дела Господни возвещать;
   Наказал, о, наказал Он меня,
   но смерти не предал меня.
   Отворите же мне правды врата,
   войду в них и Господа восхвалю!
   Вот Господни врата,
   праведные ими войдут. 
 
   Хвалю Тебя, ибо Ты услышал меня
   и был во спасение мне.
   Камень, что строители кинули прочь,
   соделался главою угла.
   От Господа сии дела,
   дивны они в наших очах.
   Вот день, что сотворил Господь:
   возликуем, возвеселимся о нем! 
 
   О Господи, поспеши спасти!
   О Господи, поспеши помочь!
   Благословен, кто во имя Господне грядет.
   От дома Господня благословляем вас.
   Бог — Господь, и воссиял Он нам!
   Вяжите жертву на торжестве
   у самых жертвенника рогов! 
 
   Ты — Бог мой, и восславлю Тебя,
   Ты — Бог мой, и возвеличу Тебя.
   Славьте Господа, ибо Он благ,
   ибо вовек милость Его!

 

В статье «Два слова о том, до чего же трудно переводить библейскую поэзию», комментируя этот текст, С.С. Аверинцев пишет: «Или вот: “Исповедайтеся Господеви, яко благ, яко в век милость Его”, — слышим мы в наших храмах начальный стих 117 псалма (по масоретскому и протестантскому счету 118). По-еврейски “hоdu...”  “благодарите Господа”,  тот самый корень, что присутствует в слове “спасибо” на иврите, в том слове, которое в Израиле приходится тысячу раз на дню говорить и слышать при обстоятельствах сугубо будничных. (Однако благодарственная жертва обозначается в Библии тем же самым словом; уж такова мудрость языка, не позволяющая вовсе уж отлучать житейского от святыни — в конце концов, наше “спасиБо[г]”, “спаси Господи”, есть формула тоже сакральная.) И до чего же по-разному звучит: “исповедайтеся” —– шесть слогов, “hоdu” — всего два. Синодальный перевод — “славьте”, что достаточно обосновано семантикой и притом хорошо передает фонетическую сжатость, концентрацию смысла. В моем переводе читатель найдет на этом месте то же слово — ничего лучшего я не придумал».

Бросается в глаза: С.С. Аверинцев образовал из библейских стихов вопреки масоретской традиции тематически выделенные строфы. Строфы С.С. Аверинцева весьма убедительны, и, вероятно, не бесполезны читателю, однако я бы не делал этого, и не только потому, что С.С. Аверинцев переводил Ветхий завет, а я — ТАНАХ, но и потому, что разделение на строфы — элемент пояснения, вмешательство во внутренние дела текста, место строф в комментариях.

Псалом в переводе С.С. Аверинцева начинается и завершается призывом-рефреном славить Господа, и в оригинале у первого и последнего стихов нет ни малейших отличий. Почему оно, хоть и незначительное, есть  в переводе? Почему первая и последняя строфы не выстроены, как предписано оригиналом? Спросить бы!  

И мне хотелось начать, как у С.С. Аверинцева, — славьте! — кратко, емко, призывно, но, в отличие от него, в моем переводе в вечной борьбе верностей: верности языку-транслятору и верности языку-преемнику, первая верность хоть не нокаутом — по очкам, побеждает. Но главное: «славить» отдано глаголу однокоренному со словом ѓалель («прославление»). Кстати, 118-ая глава завершает так называемый «египетский ѓалель» (главы 113-118, по стиху: «Когда из Египта вышел Израиль», 114:1). 

Первые четыре стиха моего перевода и первая строфа перевода С.С. Аверинцева отличны по двум параметрам: большей аскетичностью, большим лаконизмом Теѓилим и словом «милость» в Псалмах вместо «верности» в Теѓилим. Почему и кто прав? 

У слова חסד два основных значения: верность и милость. Верный завету, Господь милует Свой народ. Оба слова на месте! С.С. Аверинцев выбрал вторичное значение (ключевое для христианина!), я выбрал первичное. Не раз спотыкаясь о חסד, я колебался между «верностью» и «милостью», и, когда контекст позволял, давал оба значения. К примеру, в Песни моря, пропетой Моше, прозвучало:

 

А объяснился я в комментарии. В оригинале: בְחַסְדְּךָ. Здесь реализуются оба значения слова.

Конечно, этот случай — редкое исключение. Потому как, с древнееврейского переводя, скорей стремишься два слова в одно уместить. Но тут случай особый. Слишком важны оба значения, доставшиеся в русском разным словам. Теѓилим требует особого отношения к ритму, особой лексической аскетичности, и два слова в стих никак «не влезают». Кстати, современное значение חסד — «милость». Так что мой выбор — в определенном смысле и выбор во времени, предпочтение — времени царя Давида.  

Поняв выбор С.С. Аверинцева, избравшего «милость», я никак не могу согласиться со словом «благоговейные, тем более что и в славянском и в Синодальном: «боящиеся Господа» (в современном Библейского общества совсем негодящее, по принципу «объясняю популярно для невежд»: «все, кто верует в Него»). Я предпочел более звучное: «страшащиеся Господа».

Полагаю, мой перевод точней лексически, в нем нет слов, отсутствующих в оригинале: нет «роя пчел», есть просто «пчелы» (11), есть «народы» (10), которые у С.С. Аверинцева превратились в «неверных», что неточно: «гой» в ТАНАХе — другой, чужой народ, со вторичным значением «иноверец». Перевод Теѓилим точней перевода псалма и ритмически: достаточно механически (что, разумеется, решающим не является) сравнить количество слов и букв. 

Всё это так, и всё это вовсе не значит, что мой перевод лучше перевода С.С. Аверинцева. Просто это перевод другого времени и пространства иного. Одно дело, когда взгляд, не способный проникнуть за горизонт, стелется по снежному бесконечному полю, в котором пропадает звучащее слово, другое — когда он упирается в опаленные зноем, близкие к Господу горы,  и слово эхом возвращается к человеку.

 

 

Теѓилим составляют значительную часть еврейской литургии, псалмы — значительную часть христианской. 103-ю главу Теѓилим принято добавлять в утренней молитве Судного дня. 102 псалом входит в состав Шестопсалмия, которое читается почти на каждом утреннем богослужении, чтобы максимально при его чтении сосредоточиться, принято гасить яркие светильники, оставляя молящихся в полумраке.

 

Псалом 102

Давидово. Благослови Господа, душа моя,
   и все, что во мне, — имя святое Его;
   благослови Господа, душа моя,
   и не забывай всех даров Его.
   Он прощает все беззакония твои,
   исцеляет все недуги твои,
   избавляет от истления жизнь твою,
   милостью и щедротами венчает тебя,
   насыщает благами зрелость твою;
   как у орла; обновится юность твоя! 
 
   Милость творит Господь,
   теснимых защищает права;
   открыл Он Моисею пути Свои,
   сынам Израилевым — деяния Свои:
   щедр и милостив Господь,
   долготерпелив и благ весьма,
   прогневается не до конца,
   и враждует не вовек. 
 
   Не по беззакониям нашим сотворил Он нам,
   и не по грехам нашим воздал Он нам;
   но как высоки небеса над землей,
   сильна милость Его к боящимся Его;
   как восток от запада далек,
   беззакония наши отдалил Он от нас;
   как милует отец детей,
   милует Господь боящихся Его.
   Ибо знает Он состав наш,
   памятует, что мы — персть. 
 
   Человек — дни его подобны траве,
   как цвет полевой, отцветают они;
   повеет над ним — и нет его,
   и не узнает его место его. 
 
   Но милость Господня от века и вовек
   к боящимся Его,
   и правда его на сынах сынов
   тех, кто хранит завет Его,
   кто помнит заповеди Его
   и претворяет их в дела. 
 
   Господь воздвиг престол Свой на небесах,
   и всё объемлет царство Его.
   Благословите Господа, все Вестники Его,
   сильные, творящие слово Его,
   внемля звуку слова Его.
   Благословите Господа, все воинства Его,
   слуги Его, творящие волю Его!
   Благословите Господа, все дела Его,
   на всяком месте владычества Его! 
 
   Благослови Господа, душа моя!

 

 

В первом же стихе — разночтение. В псалме: «все, что во мне». В Теѓилим: «сердце мое». На этот раз переводчик псалмов ближе к оригиналу, где сказано: «все нутро (внутренности) мое». Зато в 4-ом стихе переводчик Теѓилим ближе к оригиналу, переводя: «жизнь твою от преисподней спасает», а не «избавляет от истления жизнь твою», как в переводе псалма. Примеры показательны, свидетельствуя: дело не в точности перевода отдельных слов. Перевод — это система, которую можно уподобить свету, идущему от источника к «поглотителю» через стекло — личность самого переводчика. Безличных переводов, кроме машинных, нет, не было и, вероятно, не будет. Поэтому сетовать, что в пастернаковском переводе Шекспира русского поэта больше, нежели английского гения, бесполезно.

Разумеется, коллективная работа быстрей индивидуальной ведет к поставленной цели. Однако, организуя массовые переводы, заранее нужно смириться с грядущей безликостью, ведь, чтобы достичь минимальной степени сопряженности текстов, недостаточно найти людей, разделяющих одни принципы и способных их воплотить, необходимо осуществить тотальную редактуру (единолично или же коллективно?), в результате которой одной гребенкой приглаженное станет до невозможности серым, что произошло с переводом под ред. Иосифона (крайне неудовлетворительным по целому ряду параметров) и с современным переводом Библейского общества.

Однако, к приятному. Перевод 142 псалма С.С. Аверинцева, которым завершается Шестопсалмие, архаичен, может быть, из-за особой роли этого текста в богослужении, ведь так трудно (и не всегда нужно) изменить повторяемое ежедневно.

 

Псалом 142

Псалом Давидов. 
   Господи, услыши молитву мою,
   вонми молению моему,
   в верности Твоей ответствуй мне,
   в правде Твоей!
   Но не входи в суд с рабом Твоим,
   ибо не оправдается пред Тобой
   никто из живых! 
 
   Ибо теснит враг душу мою,
   втаптывает во прах жизнь мою,
   ввергает меня во тьму,
   как умерших в давние дни;
   и уныл во мне дух мой,
   цепенеет во мне сердце мое. 
 
   Вспоминаю давние дни,
   рассуждаю о всех делах Твоих,
   мыслю о действиях руки Твоей,
   простираю к Тебе руки мои:
   душа моя — безводная земля,
   жаждет она Тебя!
   (Села!)
   Скоро, Господи, услышь меня!
   Изнемогает дух мой.
   Не отврати лица Твоего от меня,
   да не уподоблюсь тем,
   кто сходит во гроб.
   Открой мне поутру милость Твою,
   ибо на Тебя — упование мое. 
 
   Укажи мне путь, которым мне идти,
   ибо к Тебе возношу душу мою.
   От врагов моих, Господи, избавь меня!
   В Тебе — прибежище мое.
   Научи меня творить волю Твою,
   ибо Ты — Бог мой!
   Дух Твой благий да ведет меня
   на долы ровной стези. 
 
   Господи, имени ради Твоего
   оживотвори меня!
   Правды ради Твоей
   выведи из уныния душу мою,
   и по милости Твоей
   истреби врагов моих,
   и погуби всех утесняющих душу мою,
   ибо я — раб Твой.

 

Теѓилим 143

 

Похоже, новая эпоха не слишком нуждается в С.С. Аверинцеве. Думается, и он к ней отнесся бы не очень-то благосклонно. Только Бог с ней, с эпохой, не самой лучшей в истории, но не последней. А потому — завершающий книгу, славящий Бога псалом, завершающая книгу глава Теѓилим.

 

Аллилуйя! 
 
   Славьте Бога во Храме Его,
   славьте Его на тверди небес,
   где явлена сила Его!
   Славьте Его в делах мощи Его,
   славьте Его во многом величии Его! 
 
   Славьте Его гулом труб,
   славьте Его звоном лютней и арф!
   Да славит Его тимпан и пляс,
   да славят Его струны и свирель,
   да славит Его кимвала звон,
   да славит Его кимвала зык!
   Всё, что дышит, да славит Господа! 
 
   Аллилуйя!