Онтологические прогулки

 

 

 

Отвергнутый

 

 

Повествователь нам не помощник

 

Но вот, показалось: круг разомкнулся. «Сообщили Шаулю, что Давид бежал в Гат,// больше он его не искал» (27:4). Действительно, спасаясь от преследований Шауля, Давид со своими людьми бежит к заклятым врагам Израиля и к ним поступает на службу. Повествующий подробно рассказывает о набегах Давидова воинства на соседние с плиштим племена и о том, что, отчитываясь о набегах на соплеменников, на самом деле Давид воюет с другими. Такова миссия повествователя: обеспечить великому алиби. Победителей, понятное дело, не судят, но чтобы никому ничего дурного в голову не взбрело.

Что же Шауль? Службой врагу Давид опозорен навеки. Царём Израиля предателю не бывать. Теперь в честном бою при случае его можно и должно убить: Израиль только возрадуется. А пока? Пока, пользуясь подарком судьбы, можно к нормальной жизни вернуться. Можно между глумливым благородством Давида и собственной отверженностью не разрываться. Можно и должно быть царём праведным, судить народ по Учению. Тем более что его обличитель, мучитель Шмуэль умер, его оплакали, в Раме похоронили, о чём повествователь, вклинив в бурно текущий сюжетный поток к делу не относящееся полустишие, и сообщил (25:1).

А когда собирают плиштим свои станы идти с Израилем в очередной раз воевать, и Давиду сообщено, что и он со всеми пойдёт, повествователь вдруг возвращается к смерти Шмуэля, со странным сообщением его единя: «Шмуэль умер, весь Израиль его оплакал, похоронили в Раме, его городе;// Шауль всех вызывающих мёртвых и ведунов в стране уничтожил» (28:1-3).

Такова морально-историческая диспозиция перед финальным громом, раскаты которого ещё не слышны. Во всяком случае, никогда за последнее время положение Шауля не было столь однозначно. Давид — предатель. Участь его незавидна. У Ионатана нет с ним никаких отношений, значит, и будущее рода ясно, как никогда. Дочь Михаль из рук глумливого очарователя вырвана, спасена. Плиштим? Война? Дело обычное. На то он и царь, к тому же, что не раз доказал, из десятка не робкого. Как никогда, победа нужна. Она будет двойной: над плиштим и над их пособником гнусным Давидом. А мы, скрывшись за пропастью лет, тихонько прошепчем: тройная! Ведь в предстоящей схватке прежде всего себя Шауль победит!

Противники станы разбили. И — недолго Шауль был спокоен: «стан плиштим увидав,// испугался, его сердце затрепетало. Вопросил Шауль Господа, Господь ему не ответил…» (там же 4-5).

Бог молчит. Шмуэль мёртв. Теперь ясно, почему вместе с известием о смерти пророка сообщено, что, вероятно, по веленью Шмуэля, Шауль всех вызывающих мёртвых и ведунов уничтожил. Всех да не всех! По требованию Шауля, которому ничего не остаётся, как будущее прозревать через вызывающих мёртвых, рабы нужную женщину отыскали.

 

 

            Тем временем повествователь оставляет Шауля, уничтоженного предсказанием Шмуэля, на произвол его царской судьбы. Что делать Шаулю? Сказано: завтра он с сыновьями будет там, где Шмуэль. Вот сейчас — спасти сыновей и себя: спрыгнуть с жуткого круга. Даже так: самому погибнуть, но сыновей спасти, Ионатану власть передать, не станет же сын, пусть тот и любит Давида, вторым у предателя, против своего народа воюющего.

Нет, здесь повествователь нам не помощник. Одним словом, мы не знаем, о чём перед битвой думал Шауль.

            Зато Иосиф Флавий, в своё время поступивший не так, как Шауль, римлянам сдавшись, знает и это. Он описывает смерть первого израильского царя, понимая, это будет по нраву новым его соотечественникам, людей чести почитающим и восхваляющим. Он пишет о Шауле с нескрываемым восхищением, искренним или поддельным, не важно. Хотя Шауль «знал, что случится и что ему угрожает неминуемая смерть, он всё-таки не только не захотел спастись бегством и для личной безопасности предоставить своих товарищей на избиение врагам, — этим было бы запятнано также его собственное царское достоинство, — но и ринулся всем домом, вместе с сыновьями своими в самый центр опасности, считая своим долгом пасть вместе с детьми в честном бою за своих подданных и предпочитая видеть доблестную смерть сыновей своих, чем оставить их после себя на неопределенную в будущем участь. Он предпочитал оставить вместо потомства и наследников славу и непорочную по себе память» (Иудейские древности 6:14:4).

Оставив Шауля мучительно размышлять, повествователь отправляется с Давидом назад: правители плиштим с этим предателем, могущим теперь предать уже их, не желают вместе идти на войну. Отосланный назад,  приходит он в город, выделенный ему для проживания. Город разграблен племенем Амалека, заставляя читателя вспомнить причину, по которой на Шауля гнев Господа разгорелся. Шаулю сражаться с плиштим и погибнуть, а Давиду идти вызволять Амалеком захваченных пленников, в том числе двух своих жён, и добро, забранное врагами.

Грех первого царя Израиля читатель припомнил. А Давид разбивает врагов, пленных вместе с имуществом возвращает, добавляя к нему неплохую добычу, и рассылает подарки друзьям, старейшинам Иеѓуды, самого большого колена Израиля. Если представителю самого маленького колена хорошим царём стать не удалось, то не логично ли на трон царя из самого большого теперь посадить?

 

Гибель

 

 

            В официальной хронике Повести лет, кроме родословия, о Шауле приводится один-единственный эпизод, который с незначительными изменениями повторяет этот рассказ (Повести лет 1 10). Летопись интересует в Шауле одно: смерть его и его сыновей. Ничего иного об этом царе, случившемся в Израиле до Давида и правившем недолго, летописец знать не желает. Рассказ о гибели Шауля и его сыновей приводится, надо полагать, с единственной целью: чтобы сомнений в легитимности царствования Давида не было ни малейших.

Эпилог о первом израильском царе у повествующего о великом Давиде получился весьма характерным. Рассказ о гибели Шауля, как и о нескольких других событиях, ещё раз повторяется, на этот раз — из уст юноши-вестника, случайного участника жестоких событий. Говорил ли этот юноша из Амалека (!) правду, или он мародёр, желающий своим рассказом нового царя обрадовать и потешить, не ясно: повествователь об этом своего мнения не имел или высказать не пожелал. Единственный аргумент за то, что вестник не лжёт, такая деталь: в его рассказе Шауль опирается на неизменное копьё, то, которое в Давида метал, то, которое Давид увёл из-под носа спящего сном мёртвым или же безмятежным, окружённого спящими воинами своими. Словом, копьё не простое. Как и накидка Шмуэля, доспехи Шауля, которые Давид на себя надевает, как эта сцена, поэтической части которой по-новому суждено повториться, когда Давид будет оплакивать погибшего сына своего Авшалома (Авессалом).

            После гибели Шауля Давид возвращается победителем Амалека. К нему приходит человек из стана Шауля: одежда разорвана, на голове его прах. Откуда? Из стана Шауля (Шмуэль 2 1:1-3).

 

 

(Иосиф Флавий примиряет две версии гибели:  «Не имея сил убить самого себя, царь приказал оруженосцу извлечь меч и поразить им его раньше, чем он попался бы в руки врагов; но так как оруженосец не решался убить своего господина, то Саул взял свой собственный меч и, укрепив его рукояткою в земле, бросился на него. Однако у него не хватило сил пронзить себя насквозь. Поэтому царь обратился к тут же стоявшему юноше и, узнав, что он амалекитянин, просил его прикончить его, так как он сам уже более не в состоянии сделать это, и тем доставить ему тот род смерти, который в его глазах являлся наиболее желательным. Юноша исполнил желание Саула, затем снял с него золотое запястье и царскую корону и бежал с этим. При виде смерти Саула его оруженосец убил самого себя». Иудейские древности 6:14:7.)

 

(Окончание следует)