Онтологические прогулки

        Иконичность — понятие довольно широкое в современной методологии гуманитарных наук, вышедшее уже далеко за пределы как структурной лингвистики — среды, в которой оно первоначально родилось, так и собственно богословия иконы, где находит  свое главное обоснование. Иконичность — это определенный взгляд, способ интерпретации, философия понимания знаков культуры, религии, истории. Широко понятая иконичность позволяет нам под иным углом зрения посмотреть и на иконоборческие тенденции, которые так и не покинули историческую арену христианской цивилизации, переместившись с Востока на Запад. На наш взгляд, иконоборческая философия только усиливает свои позиции в современном мире. Чтобы это продемонстрировать, возьмем иконоборчество по модулю как философско-эстетический концепт. 

           Иконопочитание и иконоборчество — в этом вопросе переплелись разные дискурсы: и богословский, и социально-политический, и культурно-эстетический, но доминирующим, на наш взгляд, фактором, который определяет характер проблемы, является фактор мировоззренческий или идеологический. И в этом смысле иконоборчество никуда не ушло: «Значение иконоборческой идеологии далеко не ограничивается пределами того отрезка истории, который называется иконоборческим периодом. Под разными видами иконоборчество существовало и существует постоянно», — отмечает Л. А. Успенский, автор ставшего уже учебником по иконоведению – «Богословия иконы». Примеров практического иконоборчества после Торжества Православия, действительно, достаточно на протяжении всей истории христианства: и древние альбигойцы во Франции, и протестанты, и гонения на старообрядческие иконы у нас, и большевистские безбожные рейды по храмам, и, наконец, сегодняшний день, когда не только всем известные кощунственные провокации с использованием христианской символики объявляются искусством, но и само это т. н. «актуальное» искусство обращается со священными изображениями так, как не обращались с ними даже самые неистовые древние иконоборцы. Все это, как  уже сказано, — практическое иконоборчество. Но что стоит за современной борьбой с образом в сфере идей и смыслов? 

                 Чтобы выявить основные аспекты современного иконоборчества в мировоззренческой сфере, мы предлагаем, рассматривая иконоборчество как философский проект, наложить на него матрицу парадигмального анализа. Как известно, парадигмальный анализ вырос из трудов Т. Куна, П. К. Фейерабенда, а огромную работу в этой области на русском языке в наше время провел проф. А.Г. Дугин. Парадигмальный анализ предполагает для изучения истории человеческой мысли деление на три фундаментальные парадигмы — традицию (премодерн), современность (модерн) и информационное или постиндустриальное общество (постмодерн). Причем, как отмечает Дугин, смена парадигм — и это очень важно для православного сознания — осуществляется не просто как заданная смена исторических эпох, «но как свободный, сознательный и волевой выбор человечества, общества, личности».

              Если мы помещаем иконоборчество в контекст этих трех парадигм, то вопрос вероучительный (закрытый и решенный уже для православного сознания VII Вселенским собором) — быть за иконы или против — мы переводим в сферу философскую: за иконичность бытия или против нее.

          Иконичность, как ее развивали в языкознании Ч. С. Пирс и Дж. Хайман, есть в самом общем смысле соотношение между знаком и объектом, на который данный знак указывает. Это возврат к Платону:  взаимосвязь образа и первообраза. Классик иконологического метода в искусствоведении — Эрвин Панофский — строит свою систему на основании анагогической (возводящей) интерпретации произведений искусства: от первичного или естественного значения (формы, мотивы) через вторичное или условное (образы, сюжеты, аллегории) до внутреннего содержания (область символических значений, идей в культуре). Что это как не классический платоновский мир: мир парадигм (идей), мир явлений, копий (икон), и материальный мир? Иконичность, как ее теоретизировали современные(!) западные ученые, строиться на платонизме. О значении платонизма для всего христианского богословия в целом и иконопочитания в частности можно говорить довольно долго. У прот. Георгия Флоровского есть интересная статья «Ориген, Евсевий и иконоборческий спор», где автор показывает, что и защитники икон, и иконоборцы строили свою аргументацию, исходя из общей для традиционного византийского интеллектуала топики — платонизма. Принципиальное различие лежало в интерпретации платонизма: «В иконоборческом споре — по крайней мере на богословском уровне — два эллинизма, как бывало и раньше, вступают друг с другом в жаркую схватку. Идет борьба между символизмом и историей». Другими словами, сталкиваются две версии платонизма: непреображенный эллинизм оригеновского толка, осужденный Церковью, и христианский эллинизм традиционного православного богословия от ранних апологетов, отцов-каппадокийцев до самих защитников икон — преподобных Иоанна Дамаскина и Феодора Студита. Иконопочитатели отстаивали и христианский платонизм как возведение образа к Певообразу — Христу, и историческое Боговоплощение одновременно: «Иконопочитание, в одно и то же время, и зримо-материально, и духовно, и в зримом изображении Христа духовно почитается Его тайна».

                    Теперь, если мы наложим парадигмальную матрицу премодерн-модерн-постмодерн на иконичность, то увидим, как она (иконичность) сжимается, сокращается, утрачивается. Если в христианской традиции иконопочитания, основанной на платонизме и Боговоплощении, икона есть копия, указывающая на сакральный оригинал и этому оригиналу отчасти причастная (по благодати), то и само бытие человека и мира не имеет самодостаточности и самостояния в себе самом, но возводится, собирается, устремляется к центру, к источнику своего бытия — к Богу.  Средневековое искусство, как отмечал Питирим Сорокин, «воспринималось или как олицетворение платоновского идеала абсолютной красоты, или как олицетворение абсолютной ценности Бога», но никогда не опускалось до уровня потребительского или развлекательного. Потому и не уставали апологеты иконопочитания настаивать на том, что они поклоняются не краскам и не доске, но Изображенному. Иконичность здесь присутствует в полной мере и является нормой для традиционного православно-эллинистического мировоззрения: Непреступный и Непостижимый Бог-Троица как Идея;  Боговоплощение как феномен, «образ Бога Невидимого»; и наконец, сами иконы (словесные, литургические, топологические, писанные красками и т. д.) как копии этого феномена — отчасти вещественные, отчасти духовные.   Все иконично в мире христианской традиции: и антропология, и космология,  и политика, и искусство — все.

              Приходит модерн и своей «бритвой Оккама» расчленят иконическое. Теперь есть только атомарная вещь, res, существующая сама по себе, обладающая собственным бытием, а не по причастию к чему-то большему. Происходит индивидуализация, атомизация, десакрализация сознания, которое больше не видит общего (Первообраза), а распознает и наделяет бытием только частное (копии). Копия и есть оригинал в модерне. Мамврийский дуб — это теперь только биологическая единица палестинской флоры, а не символ гостеприимства Авраама; с пророчествами Ветхого Завета специализированно разбирается библейская критика, убирая все святоотеческие смыслы; а Сам Господь становится «историческим Иисусом» — персонажем повести Ренана. Либеральная идеология модерна  все больше и больше теснит иконичность традиции, освобождая индивидуальное: царство земное не икона Царства Небесного (модерн закрывает даже саму возможность такого взгляда), природа «не храм, а мастерская», человек — это высокоорганизованная обезьяна, а искусство есть самовыражение художника — самообраз. Как заметил итальянский традиционалист Ю. Эвола, в культуре современной Европы произошел «паралич идеи» и «автономизация частных областей» искусства. Иконичность сузилась до копии, возомнившей себя оригиналом.

             Парадигма постмодерна, доводя до логического финала либерализм как освобождение от любой идеи, по сути дела вообще серьезно не воспринимает иконичность. Образ, идея, символизм, вообще вся платоническая топика культуры, политики, религии слишком тоталитарны для постмодерна. Не случайно теоретик неолиберализма Карл Поппер считал Платона первым и главным врагом «открытого общества», т. е. глобализма. Такие концепты постмодернистской философии, как «тело без органов» (А. Арто), «логика ощущений» (Ф. Бэкон), «машина желаний» (Ф. Гваттари) разрушают философию образа гораздо глубже, чем это было в иконоборческую эпоху. Жан Бодрийар говорит о становлении новой эстетики — трансэстетики, в которой больше нет критериев прекрасного и безобразного, нет правил, канонов. Но этого нет не в силу бунта новых форм против старых, как было, например в авангардном искусстве, в модерне, а в силу того, что нет больше образа.  «Исчезло искусство в смысле символического соглашения, отличающего его от чистого и простого производства эстетических ценностей, известного нам под именем культуры — бесконечного распространения знаков, рециркуляции прошлых и современных форм», — констатирует Бодрийар. И дальше он говорит: «Мы  являемся неутомимыми создателями образов, но втайне все-таки остаемся иконоборцами. Но не теми, кто разрушает образы, а теми, кто создает изобилие образов, ничего в себе не несущих». Это Бодрийар и назвал симулякром — копией без оригинала. Симулякр — «это знак, который не хочет ничего сказать, полностью оторванный и от обозначаемого, и от обозначающего». В создании симулякров и заключается современное иконоборчество. Отсюда все наше «новое прочтение» классики, модный «креатив», отсюда «Левиафаны» и «Тангейзеры» — помимо их провокационного заряда, сами по себе они представляют чистые симулякры культуры. А разве мы не встречаем симулякры в политике?

                Подводя итог, мы полагаем, что утрата иконичности это не болезнь культуры как таковой, или кризис искусства, или проблема богословская. Иконичность, как мы видели, существует полноценно только во вполне определенной парадигме — парадигме традиции — и основана на платонизме и качественном понимании истории, в которую однажды вошел Господь Иисус Христос. Платонизм и православное понимание истории — этот синтез о. Георгий Флоровский охарактеризовал как «христианский эллинизм» — столпы, которые, на наш взгляд, подходят для серьёзной опоры иконического традиционного миросознания. Ни модерн с его представлением об усеченном образе, ни тем паче постмодернистские игры в симулякры не подходят для подлинного  возрождения Церкви, государства и общества. Православно-платонически понятая иконичность послужит тем методом, с помощью которого можно будет выстроить не только богословие иконы, но и государственную идеологию, философию политики, культуры, образования, решить многие социальные проблемы, посмотрев на них совершенно иным взглядом. Нам нужен русский православный платонизм.