Комментарий | 0

Судьи (4)

 

                                             Питер П. Рубенс. Самсон и Далила. 1609

 

 

Герой одинокий Шимшон

 

            В заключительном рассказе повествователь возвращается к установленной схеме.

 
1. Опять творили сыны Израиля зло в глазах Господа,
отдал Господь их на сорок лет в руку плиштим (13:1).
2. Избрание спасителя Израиля представлено необычно и очень развёрнуто.
4. Судил Шимшон «Израиль в дни плиштим двадцать лет» (15:20).

 

Как праматери Сара (Сарра) и Рахель (Рахиль), а также Хана (Анна), мать пророка Шмуэля, жена Маноаха (Маной, дословно: спокойный) из колена Дан была бесплодной. Подобно тому, как Бог сообщает Авраѓаму о рождении сына, жене Маноаха, оставленной повествователем безымянной, явился Господень посланник и сообщил: «Вот, бесплодна ты, не рожаешь — зачнёшь, сына родишь» (13:3). Посланник жену Маноаха остерегает, чтобы не пила вина и шехара (по Раши: крепкий напиток из винограда);  не ела нечистого.

 

Зачнёшь, сына родишь, бритва на голову его не поднимется: назиром [назорей] Божьим от чрева будет ребёнок,
он начнёт вызволять Израиль от рук плиштим (13:5).

 

В Учении подробно рассказывается о назире, которым, дав обет и пройдя особую церемонию, могли стать и мужчина, и женщина. Обет  состоял в отказе от винограда и всех продуктов из него, в первую очередь, от вина, а также от шехара; «во все дни обета назирейства его бритва да не пройдёт по голове его…»; запрете приближаться к мёртвому  даже «из-за отца своего и матери своей, из-за брата своего и сестры своей» (В пустыне, Числа 6:5, 7); В нашем случае запрет не пить вино  и  шехар начинается с матери.

Мужу она рассказала, что «человек Божий» к ней приходил, «как вид посланника Бога, вид его чуден», «откуда он, не спросила, имени своего он мне не сказал», рассказала, что зачнёт она, «назиром Божьим ребёнок будет от чрева до дня смерти своей» (13:6-7). Отметим, обычно обет назирейства давался на определённое время. Если период не обуславливался, то на тридцать дней.

Маноах молится Господу, прося, чтобы Божий человек снова пришёл и научил, что делать с ребёнком, который родится. Тот вновь приходит к жене Маноаха, когда была в поле, она за мужем бежит, и он спрашивает, что делать с ребёнком. Тот прежде сказанное повторяет. По примеру праотца Авраѓама хочет Маноах приготовить козлёнка, на что посланник Господа отвечает: «Задержишь меня — есть хлеб твой не буду, приготовишь всесожжение — Господу вознеси». Теперь уже по примеру праотца Яакова Маноах спрашивает об имени и получает ответ: «К чему спрашиваешь о моём имени? Чудно оно» (там же 16, 18).

Взяв козлёнка и хлеб, совершает Маноах вознесение Господу на утёсе.

 
Было: когда пламя над жертвенником к небесам поднималось, в пламени жертвенника посланник Господень вознёсся,
видя, Маноах с женой ничком пали на землю.
 
Больше не являлся посланник Господа Маноаху и жене,
тогда понял Маноах, что посланник Господа он.
 
Сказал Маноах жене:
«Смертью умрём, ибо Бога мы видели».
 
Сказала жена: «Если бы желал Господь нас убить, не принял бы из наших рук всесожжение и приношение хлеба и всё это нам не явил,
не дал бы ныне услышать такое».
 
Родила жена сына, нарекла ему имя Шимшон [слово от корня со значением «солнце»],
рос ребёнок, Господом благословенный (там же 20-24).
 
Вновь со своим героем повествователь сводит читателя уже тогда, когда тот задумал жениться на женщине из дочерей плиштим.
 
Сказали ему отец и мать: «Из дочерей братьев твоих, во всём народе моём нет женщины, что ты идёшь брать жену из дочерей плиштим необрезанных?»
Сказал Шимшон отцу своему: «Её возьми, она мне полюбилась».
 
Не знали отец и мать, что это от Господа, предлога ищущего к плиштим,
в это время властвовали плиштим над Израилем (14:3-4).

 

            Идут они втроём, отец, мать и Шимшон, к этой женщине, и по дороге из виноградника на Шимшона львёнок рычит. «Дух Господень вошёл в него, разорвал его, как разрывают козлёнка, а в руке его ничего,// и ни отцу, ни матери не сказал, что он сделал». С невестою сладилось, и через несколько дней Шимшон, возвращаясь за ней, свернул на мёртвого льва посмотреть, «и — рой пчел в трупе льва и мёд». «Взяв на ладонь, ушёл, шёл и ел, пришёл к отцу и матери, дал им, и ели» (там же 6, 8-9). Откуда мёд, не сказал.

            Во время свадебного пира, который должен был длиться семь дней, Шимшон загадал тридцати дружкам загадку: если отгадают, он им даст тридцать накидок и тридцать перемен одежды, если же нет,  они ему должны будут дать. Дружки согласились.

Загадка: «Из едака вышла еда, из сильного вышло сладкое» (там же 14).

Отметим: ставка, которую Шимшон предложил, а дружки приняли, весьма и весьма высока, ведь речь идёт о полном комплекте платья, включая накидку, которая служила не только верхней одеждой в холод и дождь, но и одеялом. Неизвестно, был ли Шимшон настолько богат, чтобы в случае чего отдать проигрыш, но даже для каждого из дружек такой долг грозил разорением.

Не зная обстоятельства приближения Шимшона к городу невесты, загадку разгадать невозможно. В чём же смысл? Загадывая, Шимшон говорит дружкам об их недостойном поведении и пренебрежении своими обязанностями, в чём отразилось отношение к чужаку. По обычаям того времени дружки должны были встретить Шимшона при подходе к городу и проводить к дому невесты. Если бы они это сделали, то в загадке не было б смысла.

На что рассчитывает Шимшон? На то, что загадку не отгадают. На что рассчитывают дружки? На то, что разгадку смогут выпытать у невесты.

Угрожая тем, что сожгут её и дом отца, дружки требуют от жены Шимшона, обольстив мужа, разгадку выведать.

 
Плакала жена Шимшона перед ним, говорила: «Ты только ненавидишь меня — не любишь, загадал сынам моего народа загадку, а мне не говоришь»,
сказал ей: «Отцу и матери не сказал — тебе я скажу?»
 
Семь дней пира плакала перед ним,
было в седьмой день: сказал ей, потому что замучила, а она сынам своего народа разгадала загадку.
 
Жители города сказали ему в день седьмой, пока солнце ещё не зашло: «Что слаще мёда и кто сильней льва?»
Сказал им: «Если бы телицей моей не пахали, загадки моей не разгадали б» (там же 16-18).

 

            Шимшон честно долг свой вернул: «Дух Господень вошёл в него, спустившись в Ашкелон [город плиштим], тридцать человек из них он убил, взял их одежду и отдал перемены отгадавшим загадку,// гнев его возгорелся, поднялся он в дом отца своего». А «жена Шимшона стала//  друга его, бывшего дружкой» (там же 19-20).

 
Было: спустя несколько дней, в дни жатвы пшеницы Шимшон, принеся козлёнка жене, сказал: «Войду к жене в её комнату»,
но отец её не дал войти.
 
Сказал отец её: «Думал, ты возненавидел её, и другу твоему её отдал,
младшая сестра лучше её, пусть вместо неё тебе будет».
 
Сказал Шимшон: «На сей раз я буду чист перед плиштим,
если зло им причиню» (15:1-3).

 

            Шимшон мстит плиштим. Поймав триста лис, он «хвост привязал к хвосту, по факелу вставив в промежуток между двумя хвостами», зажёг, пустил лис, «выжег стога и несжатое, и рощу маслин». И плиштим ему отомстили: сожгли жену Шимшона вместе с отцом. За это Шимшон вдребезги их разбил, после чего «на выступе скалы Эйтам поселился» (там же 4-5, 7-8).

            Прервав чтение повествования о Шимшоне, на миг представим себе этого могучего одинокого человека, скрывшегося от людей не просто на скале — на её выступе; и добавим от себя, представляя: на выступе, над бездной нависшем.

            О Шимшоне сказано, что судил он Израиль, но уж очень этот герой одинокий — странный судья, о себе пекущийся, врагов на землю свою навлекающий, судья, которого соплеменники хотят выдать врагам.

Круговорот мести не остановить. Шимшон мстит плиштим, те в отместку «стан в Иеѓуде разбили// по Лехи [челюсть] распространились» (там же 9).

 

Сказали люди Иеѓуды: «Зачем вы к нам поднялись?»,
сказали: «Шимшона связать поднялись, поступить, как с нами он поступил».
 
Три тысячи человек из Иеѓуды, спустившись на выступ скалы Эйтам, сказали Шимшону: «Знаешь, что властвуют над нами плиштим, что ты натворил?»
сказал им: «Как со мной поступили, так с ними я поступил».
 
Сказали ему: «Связать тебя мы спустились, отдать в руку плиштим»,
сказал им Шимшон: «Клянитесь, что не убьёте».
 
Сказали ему, говоря: «Нет, лишь свяжем, в руки их отдадим, убить — не убьём»,
двумя верёвками новыми связали его и подняли со скалы.
 
Дошёл он до Лехи — плиштим радостно орут навстречу ему,
дух Господень вошёл в него, и на руках его верёвки стали, как лён, сгоревший в огне, — на руках узы растаяли.
 
Отыскал он свежую ослиную челюсть,
протянув руку, взял её и убил ею тысячу человек.
 
Сказал Шимшон: «Челюстью осла, ослёнка,
челюстью осла убил я тысячу человек».
 
Было: сказав, челюсть из руки отшвырнул,
и это место назвал Рамат Лехи [Высота челюсти].
 
В мучительной жажде воззвал он к Господу, говоря: «Ты дал руке раба  Своего это спасенье великое,
а теперь я умру от жажды и в руку необрезанных попаду?»
 
Расколол Господь котловину, которая в Лехи, хлынули воды, пил он, утих дух его, ожил,
потому назвали его Эйн Ѓакоре [Источник взывающего], в Лехи он до сего дня (там же 10-19).

 

            Следующий подвиг совершил Шимшон в Азе (Газа). Пока был у блудницы, о его появлении стало известно, «искали всю ночь, в городских воротах его стерегли», а тот, встав в полночь, «схватил двери городских ворот с обоими столбами, вырвал с засовом, положил на плечи// и поднял их на вершину горы против Хеврона» (16:2-3).

И на этот раз призванный Израиль спасать Шимшон могучий спасается. Но любовь к Делиле (Далила, Далида) стала для него роковой.

Вельможи плиштим, стремясь дознаться, в чём сила Шимшона, посулили Делиле по тысяче сто серебряных каждый, если выпытает у Шимшона, в чём его сила. Три раза Шимшон обманывает Делилу, которая связывает его семью тетивами сырыми, верёвками новыми, не бывшими в работе, сплетает с тканью семь кос его головы. Лишь на четвёртый раз, как велит фольклорный закон, уставший от её надоедливости и докучности Шимшон сообщает секрет, и Делила сбривает с головы Шимшона семь кос.

 
Поднялись к ней вельможи плиштим и сказали: «Обольсти его, выпытай, в чём его великая сила, чем его одолеть, мы свяжем его, чтоб обессилить,
каждый из нас даст тебе тысячу сто серебряных».
 
Делила сказала Шимшону: «Скажи мне, в чём твоя великая сила?
Чем связать тебя, чтоб обессилить?»
 
Сказал ей Шимшон: «Если свяжете меня семью тетивами сырыми, не засохшими,
обессилев, стану, как любой человек».
 
Принесли ей вельможи плиштим семь сырых тетив, не засохших,
его ими связала.
 
У неё в комнате сидела засада, сказала ему: «Плиштим на тебя, Шимшон!»,
разорвал тетивы, как рвут из пакли фитиль близко к огню, и силу его не узнали.
 
Делила сказала Шимшону: «Потешался ты надо мной, ложь мне говорил,
теперь скажи, чем же тебя связать?»
 
Сказал ей: «Коль связывать, свяжите верёвками новыми, не бывшими в работе,
обессилев, стану, как любой человек».
 
Верёвки новые Делила взяла, связала, сказала ему: «Плиштим на тебя, Шимшон!», а в комнате сидела засада,
он сорвал их с рук, словно нитку.
 
Делила сказала Шимшону: «До сих пор потешался ты надо мной, ложь мне говорил, скажи, чем же тебя связать?»
Сказал ей: «Сплети с тканью семь кос моей головы».
 
Воткнув в станок, сказала она: «Плиштим на тебя, Шимшон!»,
пробудившись от сна, унёс он прядильный станок вместе с тканью.
 
Сказала ему: «Говоришь, что любишь меня, а сердце твоё не со мной,
три раза надо мной потешался, не сказав, в чём твоя великая сила».
 
Было: когда она ему целыми днями надоедала и докучала словами своими,
стало душе его до смерти тяжко.
 
Открыл ей сердце своё, сказав: «Бритва на голову мою не поднималась, от чрева матери я Божий назир,
побреют — уйдёт от меня сила моя, обессилев, стану, как любой человек».
 
Увидела Делила, что сердце своё открыл, послав, вельмож плиштим позвала, сказав: «Теперь подниметесь: он открыл мне сердце своё»,
поднялись к ней вельможи плиштим, в руках серебро принесли.
 
Усыпив на коленях, позвала человека, семь кос с головы его сбрила,
начала пробовать — сила его покинула.
 
Сказала: «Плиштим на тебя, Шимшон!»
Пробудившись от сна, сказал: «Как в тот раз, выйду и стряхну в этот раз», не знал, что покинул его Господь.
 
Плиштим, схватив, выкололи ему глаза,
спустили в Азу, медными цепями сковали, и он молол в доме узников.
 
Начали волосы на его голове отрастать после того, как побрили (там же 5-22).

 

            Последний свой подвиг слепой Шимшон совершает в храме Дагона, кнаанского, месопотамского божества, ставшего национальным богом плиштим.

 
Собрались вельможи плиштим принести великую жертву своему богу Дагону и на веселье,
сказали: «Бог наш дал в руку нашу Шимшона, врага нашего».
 
Увидев его, народ бога своего прославлял,
говоря: «Дал наш бог нам в руку врага нашего, нашей земли опустошителя, множество наших убившего».
 
 Было: когда стало их сердцам хорошо, сказали: «Позовите Шимшона  нас тешить»,
из дома узников позвали Шимшона, чтоб потешал, поставили его между столбами.
 
Сказал Шимшон слуге, державшему его за руку: «Пусти меня ощупать столбы, на которых держится дом,
я на них обопрусь».
 
Дом был полон мужчин и женщин, там — все вельможи плиштим,
на крыше около трёх тысяч мужчин, женщин, глазеющих на потеху Шимшона.
 
Воззвал Шимшон к Господу, говоря:
«Господи Боже, вспомни, лишь в этот раз меня укрепи, Боже, одной местью отомщу плиштим за один из двух моих глаз».
 
Схватил Шимшон два средних столба, дом держался на них, упёрся в них:
в один правой рукой, левой — в другой.
 
Сказал Шимшон: «Душа моя, погибни с плиштим», с силой рванул — упал дом на вельмож, в нём весь народ,
было убитых, которых, умирая, убил, больше, чем убил он при жизни (там же 23-30).

 

            Братья и весь дом отца похоронили Шимшона в могиле его отца.

            Судил Израиль Шимшон двадцать лет.

 

Шимшон от других судей настолько отличен, что можно даже подумать, что в Судьях нашлось место рассказу о нём, потому что в других книгах он был бы ещё более чужеродным. Он единственный судья, которому ещё в утробе матери была назначена роль спасителя Израиля. Он единственный из судей назир. Он единственный из судей, который с врагом сражается сам, его война с плишти — война личная. Он единственный из судей, кто попал в плен и погиб. Он единственный из судей наделён огромной физической силой, этакий еврейский Гольят (Голиаф), который, в отличие от настоящего, побеждён женской хитростью, женским коварством, женским предательством, а не искусством метания камней из пращи, как Гольят-плишти.

Шимшон — это буйная безграничная сила, подобная летнему солнцу, неистово выжигающему живое. Брутальный Шимшон вовсе не прост. Он не герой древнего боевика. Загадкой своей, как оказалось, он не испытывал дружек-врагов, по поводу которых не имел он иллюзий, но проверял верность жены: увы, в преданных женщинах Господь, давший Шимшону силу немереную, ему отказал.

            А.П. Лопухин говорил о Шимшоне, как о зеркале, «в котором Израиль воочию мог видеть и себя, и свою историю. Израиль также был своего рода назорей, как народ, посвящённый Богу, и пока он соблюдал свой завет с Богом, он был непреоборим в своей силе, но когда он нарушал этот завет, предавался чувственности и грязному идолопоклонству, этому духовному прелюбодейству, то сила его ослабевала, он делался жалким рабом и повергался в бездну духовного и гражданского падения. Таким образом, история Самсона есть как бы олицетворение истории самого израильского народа, и она показывала, что сила народа заключается только в сохранении им своего завета с Богом».

 

Кто о судьях нам рассказал

 

Мы не знаем, кто и когда решил рассказать своим современникам и потомкам о смутном времени — эпохе судей. Традиция утверждает: пророк Шмуэль, который и сам был судьёй Израиля вплоть до воцарения Шауля, первого израильского царя. Но кто бы ни был автором книги, о событиях  прошлого он поведал, сумев уложить в единую форму образы очень разных людей, объединённых стремлением сплотить колена Израиля верой в Единого Бога, им землю, молоком и мёдом текущую, обетовавшего.

Объединить колена даже на короткое время для борьбы с врагами-соседями было не просто. Об объединении всего Израиля речь даже не шла. Более того, рассказывается и о военных столкновениях между коленами.

Завет Всевышнего изгнать народы с Земли обетованной евреи выполнили только частично, обзаведясь соседями, с которыми роднились и у которых заимствовали богов. Соседям на границах и внутри было тесно с Израилем, и ему с ними отнюдь не просторно. Земля — это поля, выпасы, рощи олив, виноградники, значит, хлеб, мясо, молоко, масло, вино, ergo сила и власть землёй овладевать, отобрать не позволив.

Текст Судей пространственно точен: повествователь прекрасно знает, где что происходит. Но время действия ему неизвестно. Поэтому мы и не знаем, кто был первым судьёй Израиля, кто последним. То ли первым был Отниэль, а последним Шимшон, то ли наоборот. Принцип расположения рассказов трудно назвать хронологическим, он иной: от простого к сложному. Когда же модель усвоена, идут тексты, в которых она задана изначально. Так что ответ на вопрос: почему Отниэль — первый, а Шимшон — последний в повествовании, к хронологии отношения не имеет. Отниэль задаёт модель, определяет повествовательные рамки, в которые укладывается даже Шимшон, из других явственно, грубо выламывающийся.  

Не случайно им завершаются рассказы о судьях: ни один даже самый могущественный судья более не может Израиль спасти.

Автор Судей — несомненно, сторонник власти царя, о чём свидетельствуют два повествования, заключающие книгу. Началась она рассказом о завоевании страны, а завершается тем, что, своего не добившись, часть колена Дана ищет землю на севере, и вместо единства — в Израиле рознь: с коленом Биньямина вспыхивает война. Какие ещё нужны доказательства необходимости твёрдой руки, власти царя?

Так что последний стих книги, несмотря на отвержение идеи монархии, подводит итог, грустный, печальный:

 

В те дни царя в Израиле не было,
каждый в своих глазах творил справедливое (21:25).

 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка