Онтологические прогулки

Притча

Точка взрыва

            Пророчество в малом времени просто немыслимо. Пророк мыслит эпохами, живет временами. У всех больших пророков, пророков крушения и изгнания, точка взрыва, рождения нового пространства-времени — приближающаяся, совершающаяся, совершившаяся Катастрофа, Шоа — тотальное истребление.

            Временная среда обитания Иешаяѓу — от начала времен, от создания мира и человека до воплощения идеального мира и идеального человека, от Ган Эдена бывшего до Ган Эдена будущего. У земного Ирмеяѓу эпохи земные: от Исхода и до Исхода, от конца изгнанья египетского и до конца изгнания вавилонского. 

            Рамки истории у пророка видений и притч сходны с рамками  Ирмеяѓу. Но у Иехезкэля немало отличий. Во-первых, он не слишком привязан к точке взрыва, словно всеобщая катастрофа унесла в неведомый мир звуки, краски, запахи настоящего. Горизонты туманны, детали не прорисованы. И впрямь, на боку лежа день напролет, много ль увидишь? Есть ли кто-либо рядом с вечно лежащим, странным, немым человеком? Жена умерла, кому нужен несчастный? Тем более, рот открывая, швыряет слова, от коих не увернуться, не уберечься: обжигают, пронзают.

            День сегодняшний, современность, река Кевар, Тель-Авив — не настоящее, временное, преходящее. Осознание значимости изгнания еще не пришло, зияние боли невыносимо. Истинное пространство не здесь, но — Иерушалаим, Иеѓуда, Кинерет, Соленое море и Великое море. Он там, а не здесь, где времени нет и никогда, сколь годам не тянуться, не будет.

             Потому, минуя зияние пространства и времени, Иехезкэль ведет отсчет, как Ирмеяѓу, от Исхода и до Исхода. Еще две тысячи лет до рождения Иеѓуды ѓа-Леви, на западе жившего, чье сердце было далеко — на востоке. Еще две с половиною тысяч лет до рождения человека, игрою случая родившегося в Бучаче, на самом же деле уроженца Иерушалаима. Но и они, и поколения их соплеменников, соизгнанников уже родились в Иерушалаиме, и сквозь зиянье-шоа вернулись в него, почти все — после смерти.

            Иехезкэль чрезвычайно тщательно расставляет вехи своего изгнаннического существования. По большей части ведет отсчет по-прежнему, по годам царствования Иеѓояхина, который был царем и для него царем и остался. Эта хронологическая скрупулезность, возможно, вызвана стремлением не совсем вырваться из физически определенного ему, Иехезкэлю сыну Бузи, конкретного времени, ведь только в нем находясь, пророк способен жить в большом времени от Исхода и до Исхода. В этом физическом тель-авивском времени он говорит со старейшинами, в нем совершает поступки, расставляя знаки, давая знамения. Деталей мало, их почти нет: лицо, фигура пророка, рядом с ним — скудный хлеб, малая мера воды. Ни одно лицо не выступает из фона, смазанного, туманного. Ни плеска воды, ни лунного блеска — река. Ни полей, ни трав — но равнина. Ни острых камней, ни пиков, ни скал — но горы. Не отчужденность от физического тель-авивского бытия, но — отрешенность.

            Художник Иехезкэль предпочитает большие полотна, огромные фрагменты пространства, глыбы времен. Грядущий Израиль он расселяет на карте, расчерчивая по линейке уделы колен, пространство, Израилем Господу вознесенное, пожертвованное Храму, коѓенам и левитам, земли правителя и земли для города. Все точно отмеряно, все симметрично.

            И только одно нарушает симметрию, деля уделы колен на неравные части: семь колен к северу, пять колен к югу от города, от Храма Господня. Будет отстроен, тогда возродится центр времени и пространства Израиля, а значит, и мира. Только одни детали интересуют пророка: детали устройства Храма, иерархически организованного, от стен двора внешнего к центру всего мироздания — святому святых.

            Мир Иехезкэля гомогенен, однороден, иерархичен. Потому его интерес к Тель-Авиву, временным и пространственным задворкам мироздания, вовсе ничтожен. Тель-Авив, Бавель, где-то там еще северней — царство Гога из далекой страны Магог.

            Иехезкэль не пренебрегает реалиями. Только физическая реальность для пророка-жреца обязана быть освященной. Ее в отстроенном Храме он видит, ее он осязает, он дышит размерами в локтях, пядях, тростях измерительных. Он вдыхает благоухание будущих жертв, его взор выхватывает жертвенные столы с кровью животных, принесенных им, коѓеном и пророком, Всевышнему.

            В этой картине каждая деталь увидена и прописана, каждое мгновение остановлено. Пуантилист Иехезкэль пишет Храм крошечными мазками, но тотчас меняет кисть, говоря об ином. Широкий малярный мазок — тысячелетие, еще один — готова эпоха.

            Пророк реален и точен, физически скрупулезен. И он же в притчах, которые естественно, без щербинки переходят в исторический реализм, сгущает эпохи с именами, событиями, отчетом о торговле, как в главах, посвященных падению великого морского торгового центра на море Великом.

Котел и виноградное дерево

            В современном понимании притча — произведение аллегорическое. Но это только одно из значений этого слова в ТАНАХе, среди которых: пословица, афоризм, сентенция, пророчество, философское и морализаторское рассуждение, ироническое и саркастическое высказывание. Притчи — дидактическое сочинения — во всем многообразии древних значений этого слова были на древнем Востоке предметом изучения в школах мудрости, в которых получали воспитание юные отпрыски из семей элиты. Не исключено, таким образом, что Иехезкэль в детстве и ранней юности причастился этой учености.

            Книга Притчи (Мишлей) составлена в значительной части из учебного материала школ мудрости, ее адресат — юноша, молодой человек, ученик, постигающий мудрость. Задачи определены уже в начальных стихах: «Познавать мудрость и поучение,// слова разума понимать. Принимать поучение, разумение,// праведность и правосудие, и справедливость» (1:2-3). Традиция приписывает авторство книги Шломо, мудрость которого «была больше мудрости всех сынов Востока,// всей мудрости Египта», Шломо, изрекшего три тысячи притч (Цари 1 5:10,12). 

            Притча — один из важнейших жанров ТАНАХа. Иехезкэль любит притчу. Можно добавить: любит больше других пророков. Во всяком случае, их у него больше, чем у предшественников. Не случайно сказано в Вавилонском талмуде (Брахот 56б): увидеть во сне Иехезкэля — к мудрости. Особое пристрастие коѓен-пророк испытывает к поговоркам, в особенности отражающим уходящую реальность. Ведь то, что случилось в его поколении, не могло не отменить многое из прежних представлений о мире.

            У Ирмеяѓу есть притча о кипящем котле, к северу обращенном (1:13). Иехезкэль, подхватывая и развивая образ предшественника, создает притчу о котле и мясе. Котел, в котором отбросы и грязь, — это город, погрязший в грехах. Поэтому Господь велит, выварив мясо, поставить котел на огонь пустым, чтобы медь раскалилась, расплавилась нечистота, грязь уничтожилась (24:1-13).

            Другая притча о виноградной лозе, которая названа деревом, чтобы «попасть» в отведенный сюжетом сравнительный ряд с лесными деревьями, главное достоинство которых — их древесина. В отличие от них, древесина виноградного дерева ни на что не годится. «Для ремесла ее древесину берут?» (15:3)

            Ни на что негодное раньше, виноградное дерево, выгорев, тем более для ремесла не годится. Понятно, что лоза виноградная в качестве дерева никому не нужна, ни на что не пригодна. Но она не лесное дерево, иное у нее назначение, о чем в притче не сказано. Лоза виноградная сама выбрала путь, пожелав стать, как все деревья лесные: служить идолам, камню, каждому дереву зеленеющему (последний образ встречается практически во всех книгах ТАНАХа, это общее место). Если виноградная лоза сама выбрала быть как все деревья лесные, то она их судьбу и разделит: «Как виноградное дерево среди деревьев лесных отдал Я пламени — пожирать,// так отдал Я обитателей Иерушалаима» (там же 6).

Кедр, лоза и орлы большекрылые

            Замечательную непринужденной естественностью притчу, сочетающуюся с реалистически достоверным рассказом, встречаем в 17-ой главе. Масоретский текст разделил  главу на четыре части: вступительная (17:1-2), первая (там же 3-10), третья (там же 22-24) — это притча, охватывающая реалистически точный рассказ о современности (вторая часть главы, там же 11-21). Первая часть — то, что было, недалекое прошлое. Вторая, серединная, — что совершается. Третья, последняя, — то, что случится. Обращаясь к пророку, Господь «определяет жанр» текста, с которым тот обратится к дому Израиля: «Загадай загадку и притчу скажи» (там же 2).

            Первая часть. Два героя: один — большой орел, большекрылый, узорчато густоперый, другой — большой орел, большекрылый и густоперый. Определение «узорчато», как видим, единственное отличие первого орла от второго. Первый орел, появившись в Ливане (на севере от Эрец Исраэль), сорвав верхушку побегов кедра, переносит ее в Кнаан (название Земли обетованной до появления там евреев), где семя ливанского кедра посадил у обильных вод, словно иву (там же 5). Из семени выросла виноградная лоза. Когда появляется другой герой, лоза протягивает к нему корни, простирает ветви свои. И дальше в духе Иехезкэля следует повтор-уточнение: лоза была посажена на добром поле первым орлом, а, протянув ко второму корни и ветви, «она преуспеет?» Если второй орел, корни обрежет, плоды оборвет  — «она не зачахнет?» (там же 9)

            Вторая часть. Разделение на то, что было, и то, что происходит сейчас, в этой части весьма условно. Вначале сказано коротко: пришел царь Бавеля в Иерушалаим, «взял царя и вельмож, к себе, в Бавель их увел» (там же 12), «взял из семени царского, с ним союз заключил» (там же 13). Отметив «рифмующееся» повторение слова «семя», последуем за рассказом. Поставленный царем Бавеля на царство, не названный по имени («семя царское») восстает на царство поставившего: «Восстал на него, послов в Египет послал — дать коней и много народа» (там же 15). На царство царем Бавеля поставленный союз нарушил, клятву (данную именем Бога!) он обесчестил. За это следует наказание: «Сеть на него Я накину, в Мою западню будет пойман,// в Бавель приведу, буду судиться с ним за вероломство, с которым Мне изменил» (там же 20).

            Третья часть. Если в первой части говорится, что из семени кедра выросла в Кнаане стелющаяся по земле виноградная лоза, то в третьей — из могучего кедра вырастает на горе Израиля кедр.

Персонажи первой части — орлы, демонстрирующие садоводческие качества. Герой второй части — Господь. Под кедром, посаженным Им, будут все крылатые обитать, в том числе, и орлы (третья часть).

            Главная идея всех трех великих пророков: разрушение разрушенного, крушение сокрушенного. Прежняя история закончена. Искупленная страданиями изгнания, она будет иной: очищенной от греха, от человеческой скверны, залогом чему царь новый, царь истинный — Всемогущий Господь.

            Все три части выверенно организованного текста создают единую картину истории с прологом, рассказывающим о причинах крушения, и эпилогом — прорывом в пророческий идеал. Серединная часть обращена в первую голову к современникам, живущим со времени изгнания Иеѓояхина и приближенных его (среди них и сам Иехезкэль) на берегу Кевара и в других местах империи Невухаднецара. Им, живущим вдали от центра событий, неизвестны подробности измены царя Цидкияѓу, который, опираясь, на одного из орлов — Египет, поднял против Бавеля восстание.

            Один из героев притчи — кедр, высокое и крепкое дерево, символ мощи. Ливанский кедр был использован царем Шломо при строительстве Храма. Поэтому в переносном значении: кедр — Храм, а верхушка кедра — элита Иерушалаима во главе с царем, угнанная Невухаднецаром, взошедшим на престол, когда борьба за территории бывшей Ассирийской империи между Бавелем и Египтом была в разгаре. В конце 601 г. до н. э. Невухадрецар предпринял попытку вторгнуться в Египет, но потерпел неудачу, что побудило государства региона, включая Иеѓуду, к восстанию против его владычества.

            В первой части рассказывается об орле. Он сорвал верхушку побегов, в которой нетрудно увидеть намек на юного царя Иеѓояхина, воцарившегося во время восстания против Бавеля в возрасте 18 лет и царствовавшего около трех месяцев.

            Если первый орел притчи — царь Бавеля, то другой орел, большой, большекрылый и густоперый (17:7) — египетский фараон, на помощь которого напрасно рассчитывал Цидкияѓу. Когда в 598/7 гг. Невухаднецар вторгся в восставшую Иеѓуду, царь Иеѓояхин был вынужден капитулировать. Невухаднецар возвел на престол Матанию, имя которого было изменено на Цидкияѓу. Акт изменения имени был символическим выражением его вассального положения. Цидкияѓу, которому во время восшествия на престол был 21 год, был склонен следовать совету пророка Ирмеяѓу не восставать против Бавеля, однако не сумел противостоять требованиям своих военачальников и в 589/8 гг. бросил вызов Бавелю.

            Осада Иерушалаима вавилонянами длилась два с половиной года. В Иерушалаиме начался голод. В месяце тамуз 586 г. до н. э. городская стена была пробита. Цидкияѓу бежал, но был схвачен, его сыновья убиты. Пророк так обращается к клятвопреступнику: «А ты, мертвец, злодей, властитель Израиля» (21:30). Цидкияѓу был ослеплен и отправлен в цепях в Бавель, где и умер.

            Аллегории и притчи мы находим почти во всех книгах ТАНАХа, в немалом числе — у Иешаяѓу и Ирмеяѓу. Но только у Иехезкэля они столь органично сочетаются с «реалистическим» текстом, прорастая в него корнями.

Единый посох

            Посох — символ власти и символ чуда. Ударив посохом по скале, Моше извлекает воду, которой утоляет жажду разуверившаяся в своем лидере община Израиля (Имена, Шмот 17:6, В пустыне, Бемидбар 20:9-11). Не меньшим чудом может стать и объединение расколотого на два царства еврейского народа.

            Вслед за видением о сухих костях, волей Всевышнего оживающих, следует пророчество о вековечном стремлении к единству Израиля и Иеѓуды, которые после смерти Шломо при потомках его разделились на два перманентно враждующих царства. Когда Иехезкэль будет в грядущем колена землями «наделять», он по-новому «перемешает» наделы южан и северян. А пока вслед за знаменитым видением следует слово прямое, прозрачный поступок-знак. 

            Господь велит пророку взять два посоха, на одном написать, что это посох Иеѓуды и колен, с ним единенным, на втором — что это посох Эфраима и всего дома Израиля, с ним единенным. Святой благословен Он велит пророку посохи друг к другу приблизить, сделав единым (37:17), а на вопрос удивленных ответить: «Вот, Я беру посох Иосефа, который в руке у Эфраима, и колен Израиля, с ним единенных,// и к посоху  Иеѓуды его приложу, единым посохом сделаю, в моей руке одним они станут» (там же 19).

            Когда из народов Господь заберет сынов Израиля, очистившихся от скверны язычества, и в их землю их приведет, Он сделает их единым народом: «двумя народами больше не будут, на два царства больше они не разделятся» (там же 22), и раб Господень Давид «одним пастухом будет над всеми» (там же 24).

            Смысл притчи: старый мир, когда еврейский народ жил в двух царствах, воевавших друг с другом, разрушен. Будущий мир, когда Господь вернет искупивший грех вражды севера с югом народ, будет миром единого еврейского царства, у которого будет пастух из рода Давида. Тогда Господь со Своим народом заключит завет мира, который станет вечным заветом (там же 26).

            И в заключительных стихах главы звучат знаменитые рефрены, «прошивающие» книги пророков. Дважды — рефрен, впервые прозвучавший в книге Воззвал (Ваикра 26:12):

Будут они Мне народом, а Я буду им Богом

(37: 23, 27).

            А также:

Я — освящающий Израиль Господь

(там же 28).

Мать-блудница и сестры-блудницы

            Великие страдания рождают великие тексты. Во время великих страданий великие тексты и перечитывают.

            Блуд. Прямой смысл: об изменившей мужу жене (проститутки, храмовые в том числе, находятся на семантической периферии). Переносный смысл: о народе, предавшем Бога. Слово с высокой частотностью встречается в ТАНАХе. У Иехезкэля две, одна другую дублирующие, притчи о блуде. В обеих он чередует фрагменты аллегории и толкования. Так, притча о блудной жене начинается со слов Господа, которые пророку велено передать Иерушалаиму: «Твой род, твоя родина в земле Кнаан,// твой отец — эмори, твоя мать — хитит» (16:3).

            В Учении читаем: «Подобное делам Земли египетской, в которой вы находились, не совершайте,// и подобное делам земли Кнаан, куда вас веду, не совершайте, по законам их не ходите» (Воззвал, Ваикра 18:3). Евреи, ушедшие из Египта, идущие в землю Израиля, находятся между молотом и наковальней. Путь назад, в Египет закрыт, а в земле Кнаан живут народы, которые Господь за их грехи изгонит, чтобы дать землю евреям (Слова, Дварим 7:1). Изгоняемые в блуде погрязли, перед евреями — опасность блудом язычества от них заразиться. Как видим, Земля обетованная — дар не простой, дар-испытание: изгнанных за блуд замещая, им не уподобьтесь. Предостережение действия не возымело. Среди греховных народов: эмори (аммореи) и хитим (хетты). Вот, в их потомков евреи и превратились. После такого сравнения слово «блуд» прокалывает весь текст, словно шило.

            Новорожденную, не омытую и не спеленатую, которую, не сжалившись, бросили в поле, подбирает прохожий-Господь, предрекая: «В крови своей будешь жить» (16:6). Спаситель-Господь прикрыл ее наготу, вступил в союз с нею, выросшей, в прекрасные одежды одел, украшениями украсил, кормил тонкой едой.

            А она? Благодаря красоте пошло ее имя в народы, ведь Господь ей даровал совершенство и великолепие (там же 14). Она, «уверившись в красоте, своим именем стала блудить,// на каждого идущего блуд изливая» (там же 15). Из дорогих одежд, подаренных Господом-мужем, делала возвышения, на которых блудила, из золота, серебра, которые дарил, «мужские изваяния делала и с ними блудила» (там же 17, очевидно, эти изваяния — фаллические символы). Тех, с которыми, изменяя, блудила, кормила едой, от мужа полученной, и — намек на жертвоприношения Молеху, проведении детей через огонь в долине Бен Ѓином:

            Блудница, ведомая голосом необузданной плоти, открывается всем, не стыдясь своей страсти. Притче важней всего утвердить верность Господу-мужу, и в этом она сурова и беспощадна. Склонный к повторам, которые волнами, повторяя движение, следуют одна за другой, Иехезкэль повторяет и повторяет: блуд, кровь, злодеяние.

            Он видит помосты на перекрестках: она «перед каждым идущим ноги раскидывала» (там же 25). С сыновьями Египта блудила (там же 26), не насытившись, блудила с сынами Ашура (там же 28). Ее же любовники блудницу забросают камнями, изрубят мечами (там же 40). Господь-муж утолит ярость лишь тогда, когда ревность отступит (там же 42).

            Идиомы и поговорки, укоренившиеся в народной речи, пророку чрезвычайно важны, ведь многие из них выражают предубеждения. Даже если когда-то истину отражали — теперь устарели. Крушение многое отменило и изменило. Если народ нуждается в новом сердце, то в новых поговорках нуждается и подавно.

            Блудница-мать в этой притче, вероятно, древний, на два царства еще не разделенный Израиль. Но «какая мать, такая и дочь» (там же 44). Дочь-блудница — вероятно, Иеѓуда. К ней человечий сын обращается: «Ты дочь своей матери, питающей отвращение к мужу и детям своим,// сестра сестер, питающих отвращение к мужу и детям своим; мать ваша — хитит, отец — эмори»  (там же 45).

            Иеѓуда-блудница — сестра блудницы Шомрон, с дочерьми от нее слева (на севере) живущей. Иеѓуда — сестра блудницы Сдом, с дочерьми от нее справа (на юге, точнее, на юго-востоке) живущей. Но хуже, чем ее сестры-блудницы, Иеѓуда-блудница пути свои извратила (там же 47).

            Не сейчас, то хоть в будущем блудницы раскаются? В раскаяние их Иехезкэль не верит. Да и как поверишь, если необузданная природа блудницы во всей мощи на протяжении истории проявлялась. Потому Господь-муж не требует, не надеется, но дает блудной жене новое сердце, не из камня — из плоти, и ее, несущую свой позор, на родину возвращает.

            Этому тексту параллельна притча о сестрах, дочерях одной матери, с детства блудивших в Египте. У обеих притч есть предшественница, в которой говорил Ирмеяѓу: «Было: шумом блуда землю она оскверняла,// распутничая и с камнем и с деревом» (3:9).

            Во втором притче Иехезкэля — две блудницы-сестры. Старшая — Оѓала (дословно: «ее шатер», т.е. «ее Храм», Израиль). Младшая — Оѓалива (дословно: «мой шатер», т.е. «мой Храм», Иерушалаим). Даже Господними став, родив сыновей и дочерей, они не прекратили блудить, распутничая с сыновьями Ашура, их идолами оскверняясь, не переставая и с Египтом блудить. За распутство предаст их Всевышний любовникам, те с них одежды сорвут, нос и уши отрежут. 

            Оѓала и Оѓалива творили множество мерзостей, они, «заколов идолам сыновей, в тот день в святилище» Господа «приходили — его осквернять» (23:39). За это праведные мужи будут судить распутных сестер «судом блудниц и судом кровь проливающих» (там же 45).

(там же 47).

Плачи о львице и лозе виноградной

            В пророчестве Иехезкэля условно можно выделить четыре жанровых группы. Кроме прямого слова Господня, передавая которое Иехезкэль выступает Его устами, это видения, притчи и плачи. При этом чаще всего видения можно рассматривать и как притчи, а плачи являются притчами-плачами.

            В главе 19-ой объединены два небольших по объему плача-притчи, обращенные к властителям Израиля. Первый плач-притча — о матери-львице, второй — о матери, которая сравнивается с виноградной лозой.

            Львица? Статус, не требующий пояснений: царица. Иное — лоза виноградная, которая может быть удачной, ветвистой и плодоносной, а может быть совершенно бесплодной. «Наша» — «от вод обильных плодоносная и ветвистая» (19:10).

            Львица-мать львенка вскормила, тот вырос, научился добычу терзать, и — «в яму попался, в цепях в страну Египет его отвели» (там же 4). Взяла львица-мать львенка другого, тот вырос, «от рычанья его страна и всё, что в ней, опустело» (там же 7). Но и он в яму попался, в клетку, на цепь его посадили, в Бавель к царю отвели (там же 8-9).

            Надежда матери-львицы оказалась напрасной. А лоза виноградная, чьи мощные ветви были для жезлов властителей (там же 11)? Это в прошлом. Ныне — в пустыне она. «Из отростка ветви вышел огонь, пожрал плоды, ветви мощной не стало — жезла властителя» (там же 14). В отличие от плача о львице и львятах, которая породила немало разнообразных толкований и комментариев, притча о виноградной лозе достаточно очевидна. Лоза — Иеѓуда, ветвь мощная  — царь, от потомка которого (отросток ветви) выходит огонь, пожравший плоды и саму мощную ветвь — жезл властителя.

            Нетрудно в львятах, взращенных царицей-львицей, увидеть последних царей Иеѓуды, ставших изгнанниками и пленниками царя-победителя. Мудрецы Талмуда и комментаторы ТАНАХа разных поколений находили в этом плаче-притче прямые исторические параллели. Мать-львицу было принято отождествлять с Иеѓудой, взрастившей пленников-львят. В благословении праотца Яакова Иеѓуда названа львенком (Вначале, Брешит 49:9). Первого львенка отождествляли с Иеѓоахазом, царствовавшим три месяца и захваченным в плен фараоном Нехо. О нем сказано, что был в плен уведен в цепях. Так или не так поступили с царем-неудачником, но пленных в древности обычно вели позорной колонной скованными одной цепью.

            В плаче-притче о попытке львицы-Иеѓуды вырастить могучего льва сказано: «Увидела — не сбылась, пропала надежда,// взяла одного из львят — сделать льва из него» (19:5). Возражение на утверждение это («пропала надежда») прозвучало спустя почти две с половиной тысячи лет в гимне современного Израиля: «Еще не пропала наша надежда».