Онтологические прогулки

 

5

Разве Я смерти злодея желаю?

 

Оскомина

Вначале сотворил Бог небо и землю. И земля была полой, пустой, и над бездною тьма, и над водой дух Бога веет. Бог сказал: Будет свет, был свет (Вначале, Брешит 1:1-3).

 

            Катастрофа Израиля, Катастрофа, поставившая народ перед угрозой исчезновения, не могла не задеть самих основ народного сознания. Более того, изменение этих основ стало необходимейшей предпосылкой народного выживания. В час выбора между тотальным изменением сознания и образа жизни и тотальным исчезновением Господь постоянно устами пророков говорит с народом Своим, именно в этот час посылает Иешаяѓу, Ирмеяѓу, Иехезкэля и Даниэля.

            Все пророки без устали говорили не только о преступных властителях, но и о косном народе, ответственности избегающем, требующем простого и ясного. Народ требует от пророка Шмуэля поставить царя, чтобы судить его, как у всех народов (Шмуэль 1 8:5). Согласно Учению, царь не является идеалом правления. Цари грешные и преступные привели народ к Катастрофе. Народ Израиля, созданный «не как все», став, как все, выбирает путь исчезновения: «Будем мы, как народы, племена земные, служить дереву, камню» (20:32). Добившись желанного, оказались они перед выбором: быть, как все, и исчезнуть, среди всех в изгнании растворившись, или, оставшись самими собой, выжить, очиститься и волей Всевышнего возвратиться на родину. Господь не оставил и не оставит избранный Им народ. Храм погиб? В изгнании Израилю будет дарован храм малый, синагога, место собрания, место молитвы.

            Следование истинам прописным в эпоху перемен, слома, катастрофических изменений опасно. Слепо привычным ведомый становится заложником прошлого. В неизбежности, необходимости, жизненности перемен народ убеждают пророки.

            Судьба всех пророков печальна. «Узнают, что пророк был среди них» (33:33). В будущем, не сейчас. А сейчас слово не слышат, поступок не видят.

            Голос народа — глас Божий? 

            Голос народа: «Дни продлятся — прорицание любое исчезнет»  (12:22).

            Глас Божий: «Дни приблизятся — и прорицание любое исполнится» (там же 23).

            Голос народа: «Прорицание, что он прорицает, на долгие дни,// на времена отдаленные он пророчил» (там же 27).

            Глас Божий: «Впредь слова Мои не отсрочатся,// скажу слово — исполнится» (там же 28).

            Храма нет, жертвоприношения не приносятся, грехи совершаются — как искупить? Пророки: жить по Учению, законы Всевышнего исполнять, наставлениям следовать — грехи искупать. Никто и ничто твой выбор не определит, твой грех не искупит. Человек, лишившийся Храма, остался один на один с Божественной силой, не видимой, не слышимой, наказующей. Ребенок наедине с мирозданием: ни есть, ни пить не умеет, и, что самое страшное, бессильно осознает, что этому необходимо учиться. Не научишься, не выберешь жизнь — выберешь смерть.

            Распалось всё: связь с Богом, с людьми, распалась и связь времен: прервалась традиция. Человек жив ожиданием грядущего прошлого, а тут — больное грядущее настоящее. Ни судьи, ни закона, ни царя, ни вельмож, ни рода. Все строится заново. Не построится — рухнет и погребет. Перемены одна за другой, точнее, все вместе, все разом.

             Нет царя, и, пророк говорит, что не будет. Нет раздела земли между коленами. И самой земли, родового удела нет и боле не будет. В стране не своей какие родовые уделы? Правят меч, голод и мор. За грехи Всевышний опору хлебную уничтожил, отдал на разор и позор. И пророк об этом твердит: Господь всё и вся истребит, останутся трое мужей: Ноах, Даниэль, Иов, которые «праведностью души свои спасут» (14:14). Если эти праведники души свои спасут, то твой единственный шанс выжить — быть с ними схожим.

            Ноах. Праведник, спасенный Господом от потопа, — стать продолжателем человечества. Чем Ноах заслужил милость Господню? Тем, что был не похож на остальных. Когда преступление перестали считать преступлением, следовал законам Всевышнего.

            Даниэль. Пророк-праведник, за веру брошенный на растерзание дикому зверю. Верил в Господа — был Им спасен. Молва разнесла среди вавилонских изгнанников рассказы об испытаниях, выпавших на долю пророка и его трех товарищей при дворе правителей Бавеля, их чудесном избавлении, а также о видениях Даниэля.

            Иов. Праведник, великий страдалец, лишенный Господом права на смерть от страданий, обретший право на жизнь без страданий за бесконечную веру, сомнения преодолевшую.

            По привычке «человек после Храма» готов искать спасение в ком-то, но не в себе, слабом, безответственном и никчемном. Три имени названы, следовательно, именно в них его ждет спасение? Спасение от зверя, мора, меча. И — «человек после Храма» слышит ответ-рефрен:

 

 

            Сами спасутся. Ни они, праведники, никто, кроме самого человека, его не спасет.

            Голос народа: «Отцы виноград ели неспелый, а у сыновей оскомина на зубах» (18:2).

            Глас Бога: «Все они — души Мои, душа отца, душа сына — Мои,// умрет душа грешная» (там же 4).

 

            Голос народа ясен, понятен, привычен. Иехезкэль в точности повторяет Ирмеяѓу (31:28). В За что? (Эйха?), плаче о Катастрофе, который Традиция приписывает Ирмеяѓу, сказано то же иными словами: «Отцы наши грешили — их нет,// а мы страдаем за их прегрешения» (5:7). 

            Глас Господа неясен, непонятен и непривычен. Он не воспринимается прямым ответом-опровержением народного голоса. Отрицая утвердившееся в народном сознании представление о предопределенности, Господь не отменяет ее. Значит, справедлив голос народа? Справедлив, но недостаточен. Лишь предопределенность и личная ответственность, два принципа вместе могут определять новое мировосприятие.

            Новая действительность. Новое сердце. Служение Господу новое.

            Праведник, человек следующий законам Всевышнего, установленья хранящий, истинное творящий, «жил и будет он жив» (18:9), но злодей, его сын, жить не будет, «смертью умрет, на нем его кровь» (там же 13). Сын грешника не грешивший за вину отца не умрет, «жил и будет он жив» (там же 17).

    

 

            В этом стихе Традиция увидела наиболее характерное выражение темы греха и воздаяния, включив его в молитву Неила (Закрытие) в Иом Кипур (Судный день), в центральной молитве, в разделе Исповедь.

 

            Если отцы виноград ели неспелый, то необязательно, что на зубах сыновей будет оскомина. Более того, если сам человек, раньше евший неспелый, раскаялся, от зла отвратился, на его зубах не будет оскомины. А у согрешившего праведника на зубах оскомина будет.

            Во многих стихах подробно перечислены заповеди, которые нарушает злодей, смерть себе уготовивший, заповеди, которые праведник соблюдает, жизнь выбирая. Все эти заповеди — из тех, которые мы вслед за мудрецами, благословенна их память, называем «между человеком и человеком», т.е. заповеди характера нравственно-социального. А что же заповеди между человеком и Богом? Они не отменены, хотя их количество в связи с отсутствием Храма и ограничено.

            Тогда и такое услышав слово Господне, снедаемый скепсисом перед новым, народ воскликнул: «Возможен путь нашего Господа?» На это Всевышний ответил: «Не Мой путь невозможен, дом Израиля, невозможны ваши пути!» (там же: 25, 29)

 

 

            Сравним со сказанным ранее:

 

 

            Крушение: народ полый, пустой, и над бездною тьма.

            Изгнание: сотворение нового неба, новой земли, нового света.

 

            После разрушения  Второго храма сказал рабби Акива:

 

            Свобода выбора — дана человеку. Все предвидено — Господом.

 

Преступление-наказание

            Не через запятую или союз — через дефис, означая: сотворил Господь мир, а в нем человека, сотворил для праведности, не для греха, не для смерти — для жизни, даровав Учение, Землю и Храм. И выбор между добром и злом, праведностью и греховностью, жизнью и смертью даровал человеку.

            Через дефис означает: за преступлением неизбежно следует наказание. Господь может простить, с наказанием повременить, но переполнится чаша гнева Его — наказание неотвратимо.

            Из формулы выпадает: праведник и плохо ему. Во-первых, человеку мера праведности не открыта. Во-вторых, в исключительных ситуациях всеобщей греховности следует коллективное наказание: даже безгрешные дети и праведники будут наказаны. Возможный аргумент: в таком обществе детям безгрешным не вырасти, а праведнику не выжить. В-третьих, казус Иова. Ни объяснений, ни аргументов — пути Господни.

            Предложенная формула точно охватывает то, что трудно понять, осмыслить и объяснить. И еще: она недостаточна. Если ее не продолжить, то все бы ограничилось Адамом и Хавой: явившись в мир, согрешили.

            Поэтому: преступление-наказание — искупление и прощение.

            Внутри этой схемы человек выбирает праведность-жизнь. В ней — связь с Богом (святость) и связь с людьми (мораль): не распадается космос, превращаясь в хаос, народ в противостояние всех каждому и каждого всем не впадает, человек не предается отчаянию. Человечество, народ, человек должны знать о существовании запредельного, знать: за границей Всевышним очерченного — смерть, избранная человечеством, народом и человеком. Этому знанию служат инвективы Господни, переданные пророками: предупредить, спасти, отвратить. Предшественники Иехезкэля преступление-наказание не предотвратили, поэтому за  грехи народа несет страж-пророк наказание голодом, неподвижностью, немотой.

            Тире и союз требуют комментария. Тире: если преступление влечет «автоматическое» наказание, то между первой и второй парой диаметрально противоположных по смыслу понятий всегда — временной зазор.

            Союз. Указывает на причинно-следственную связь между деянием человека и действием Бога. Заметим, движение всегда начинается человеком. Определив законы природы и человека (святость — по отношению к Богу; мораль — по отношению к человеку), Господь не изменяет законы, в исключительных случаях за Собой оставив право на чудо, на которое, как скажут мудрецы эпохи Талмуда, человек не в праве рассчитывать.

            В каждую эпоху законы преступления-наказания, воздаяния наполняются содержанием, исторически предельно конкретным. В еврейском клочке «осевого времени» (К. Ясперс) эта схема может быть представлена так:

 

Преступление (против Бога и человека)-наказание (изгнание) —

искупление (страданием изгнания) и прощение (возвращение)

 

            Иехезкэль в самом начале заявляет основные мотивы пророчества. Об изображении осады на кирпиче (здесь и звучат повеления, обрекающие пророка на ужасающее отчуждение) мы читает в 4-ой главе. По мере движения Текста страшное знамение набухает новым смыслом и содержанием, охватывая время большее, эпоху большую, обозначая весь период изгнания, который — Вселенная расширяется — охватывает всю историю Израиля до наших дней. Изгнание — неподвижность, безмолвие, голод.

            Не согласившись со сказанным: что же делать с плодами изгнания, скажем, с Талмудом, зачеркнуть, замолчать, позабыть?  На гипотетический вопрос не грех дать такой же ответ: изгнание со всеми плодами — очищение для жизни праведной и плодотворной по берегам потока живой воды, истекающей из-под порога Храма.

            Не согласившись: быть может, еще уход семьи праотца Яакова в Египет стал спасением не только от голода, но и исчерпанности, ведь вернулась уже не семья — народ? Точно такой же моделью было изгнание вавилонское?

            Никто, самые праведные праведники грешника не спасут. Таков закон бытия человека. Таков закон народного бытия: «Сын человечий, если вероломно передо Мной земля согрешит, Я руку к ней протяну, опору хлебную Я разрушу,// голод нашлю, человека и скот истреблю» (14:13).

            Бог праведен абсолютно. «Плод праведника — дерево жизни» (Притчи, Мишлей 11:30). «Человек в злодействе не утвердится,// корень праведников неколебим» (там же 12:3).

            Праведность — смысл и свет бытия. Греховность — удаленность от Бога, осквернение образа и подобия, с Творцом расподобление. Греховность есть несвобода.

            Праведность — греховность: гармония — дисгармония.

            Прощать, миловать может только Господь. Он, помиловав, в страну Израиля народ Израиля возвратит. Но, в отличие от предыдущей Традиции, у Иехезкэля народ, согрешив, против Бога восстав, всегда будет нести отметину совершенного и прощенного: стыд за деяния. Прощая и возвращая, Господь говорит брошенной, чистой водой не омытой: «Чтобы, вспоминая, стыдилась, рта от стыда не открывала,// когда прощу тебе все, что натворила, — слово Господа Бога» (16:63). О том же — народу:

 

 

Это место престола

            Что было с Иехезкэлем сыном Бузи, коѓеном из рода Цадока до того дня, когда вместе с царем Иеѓояхином был уведен в Бавель, где на реке Кевар ему было видение?            

            Был летний зной и проливные дожди зимой, был предвечерний с запада ветер, несущий с далекого моря ливень или прохладу. Был голос радости и голос веселья, голос его, жениха, и голос его невесты, голоса, сернами скачущие по горам Иеѓуды.

            Было ежедневное служение в Храме. Его, как и других отпрысков коѓенов, приучали к службе с раннего детства. Были трапезы коѓенов, жертвенный хлеб и мясо жертв поедавших. Было огромное стечение народа по праздникам и цари, один другого сменявшие. Был Главный коѓен в одеяниях великолепных.

            И были голоса, слухи и шепотки об угрозах стране и народу — с юга огромный могучий Египет, с севера Ашур, а затем надвигавшийся тучей Бавель. И — было падение. Не уберег город Господь. Переполнилась чаша терпения. Даже в Храме — идолы. Предав Господа, им служили: им курили, им возлияли.           

Многое в жизни сына Бузи произошло такого, что из памяти не изгладится, и счастливое, и печальное — то, что никуда никогда не уйдет, не сотрется, не позабудется. Ведь память, как глина: на сырой начерти, обожжешь — не сотрешь, разве что разобьешь. 

            Был стыд унижения, когда их у городских ворот собирали: воинов, коѓенов, мастеров, писарей с семьями и царских вельмож, даже тех, кого доводилось ему лишь изредка видеть издалека. Всех их вместе с молодым царем, его матерью и семьей в Бавель повели.

            Шли долгие месяцы. Даже самые молодые и сильные не выдерживали. Умирали от болезней и холода, растерзанные диким зверьем погибали. Он прошел эту дорогу, которую никто из них никогда не сможет забыть. И вот, они на этой реке начали новую печальную жизнь, ежесекундно вспоминая свой город, страну и Храм.

            Сыном став человечьим, он все это забыл? Или не счел достойным поведать наравне с видениями живых и Вечно живого?

            В отличие от предшественников, о «внепророческой» жизни Иехезкэля нам не рассказано ничего. Жена упомянута, и то лишь потому, что ее смерть и предписанное «ненормативное» поведение мужа-пророка — это знамение: так вскоре будет со всеми. Некому будет мертвых оплакивать. Некому будет горю выживших посочувствовать.

            Ничего сам пророк о себе не рассказал. Учеников у него, по-видимому, не было. А другим, чужим, до него дело какое? Слова Бога в его устах? Мало ли кто пророком себя объявляет. Сколько твердили, что все обойдется, что враг не придет, что Господь не попустит. Говорили пророки. Им верили.

            Многое мог пророк о жизни своей рассказать. Но выбрал передать только слово Господа и видения. Об остальном умолчал. Неважным считал, не заслуживающим на дорогом пергаменте места? Мол, ничем, кроме дара пророчества, ничем от других не отличен, ничем иным не отмечен. Или желал свою вне пророчества жизнь от глаза чужого сокрыть?

 

            Как, кем отстроится Храм? Как, каким образом вернутся изгнанники? Господь заключит новый союз, союз мира, даст сердце новое — и свершится: отстроится и вернутся. Эти чудеса не чудесней уже открытых пророку. Потому о грядущем чуде рассказывает буднично, без патетики.

            Храм отстроится? Вот его план, вот измерения. Пророк-архитектор ведет подробный рассказ. Вернутся изгнанники? Географ-пророк рисует карту расселения всех колен. У Иехезкэля нереальное столь реально, что от него даже в самых нереально реальных видениях громоподобных откровений не ждешь: ни грома, ни молнии, только дух-ветер, влекущий, возносящий, несущий.

            Ввергая пророка в зыбкое, между существованием и исчезновением  бытие: немота, голод и неподвижность, в воспаряющей легкости бытия Господь открывает человечьему сыну от человека сокрытое.

            Тон Иехезкэля в видениях, в которых описывается неописуемое, поражает спокойствием и взнузданными эмоциями. Чем объяснить? Квиетизмом, почти летаргическим состоянием? Или же это обычное состояние человека, которому не надо соревноваться со временем: оно для него остановилось.  

            Первое видение на Кеваре предшествует безмолвию и бездвижности. Возможно, видение и его описание разделяют долгие годы? Как бы то ни было, такой, явлением тайны не пораженный, тон унаследует Кабала, которая будет рассказывать о невероятном, учить невозможному.

            У предшественников Иехезкэля есть ощущение опасности, надвигающейся неотвратимо. У Ирмеяѓу крушение  совершается на глазах. Оба предшественника во власти цепкого настоящего. Иехезкэль не знает опасности: все случилось, все совершилось. Он вне времени, изредка, на мгновение в настоящее оступаясь.

            Иехезкэль — пророк видений и притч. У его предшественников взор упирается в горизонт, от земли отделяющий небо — у Иешаяѓу, землю от неба — у Ирмеяѓу. Иехезкэль невесом, его перемещения законам гравитации неподвластны. Его дух — в притчах-видениях.

            Иехезкэль скрупулезен в деталях — движений, действий, он пестует скрупулезность, приучая читателя. Если у предшественников вначале были слушатели, за которыми последовали читатели, то Иехезкэль изначально обращается скорее к читателю, знаком чего становится съеденный по велению Господа свиток.

            О пророке Иехезкэле мы знаем всё. О человеке кроме совершенно необходимого для понимания его видений, плачей, пророчеств совсем ничего. Таков замысел Текста, представившего пророка витающим между Тель-Авивом и Иерушалаимом, между рекой Кевар и Господней горой.

            О сторонах жизни Иешаяѓу и Ирмеяѓу, непосредственно не связанным с их пророческой миссией, мы знаем немало. Иешаяѓу — глава семьи, его дети носят знаковые, «пророческие» имена. Иешаяѓу — часть истеблишмента, в силу пророческого призвания, как правило, оппозиционная.  Ирмеяѓу — изгой от рождения, принадлежащий к жреческой ветви, в царствование Шломо удаленной от храмовой службы. Провинциал, в столицу явившийся обличать. На что мог претендовать изгой без семьи, без поддержки, преследуемый не только царем и вельможами, но и родным Анатотом?

            В отличие от них, Иехезкэль лишен каких-либо связей. Социальная роль неясна. Облик туманен. Размытость намеренна. У него нет прошлого, нет и будущего. Что мы знаем? Имя отца? То, что он коѓен, потомок Цадока? То, что была у пророка жена, которая умирает, исполнив свою функцию в тексте, став знамением, не слишком понятым современниками? Это всё. И больше не нужно. Незнанием сказано: настоящее человека по имени Иехезкэль — в будущем, когда он будет прочитан в длящемся бесконечно пророческом откровении.

            Если о предшественниках Иехезкэля можно сказать, что, по крайней мере, частично, повествуют о них, то наш пророк говорит о себе исключительно сам. Его аудитория — все, значит, никто. Он говорит, обращаясь к старцам, не названным по именам. Он видит шестерых мужей, у каждого из которых в руке орудие разрушения. Муж, в льняное одетый, с чернильницей у чресл имени не имеет (9:2). Вергилий ведет Данте по прошлому. Иехезкэля проводят по будущему. У Данте читатель совершает экскурсию среди мертвых людей. У Иехезкэля — среди оживающих стен.

            В Храме, служением идолам оскверненном, Иехезкэлю показаны женщины, оплакивающие Тамуза, бога растительности, рождавшегося весной и умиравшего в жаркий месяц (8:14), и мужи, поклоняющиеся солнцу, востоку (там же 16). Все без лица, единое целое.

            Раньше пророку показана группа: с кадильницею в руках семьдесят мужей из старейшин дома Израиля, среди которых стоит Яазаньяѓу сын Шафана (там же 11). Лишь об одном из десятков увиденных в Храме сказано нечто, даже названо имя. О самом Яазаньяѓу свидетельств нет. Но названо имя отца. Возможно, Яазаньяѓу — сын Шафана-писца, о котором есть подробный рассказ в книге Цари (2 22:8-14), где сообщается, что он читал Тору царю Иошияѓу. В пророчестве Ирмеяѓу (26:24) говорится о сыне Шафана Ахикаме, который спас пророка от смерти. Если Яазаньяѓу действительно сын Шафана, то он — яблоко (скверное), которое далеко упало от яблони. Так далеко, что этот оскверненный мерзостью Храм права на существование не имеет. Этот Храм, обреченный на гибель, переставший быть земным подножием Бога, исчезнет.

            Иехезкэлю открыто грядущее. Народ помилован, в землю праотцов возвращен. Но, в отличие от Иешаяѓу и Ирмеяѓу, грех этого поколения, как и грех праотцов, не забыт. Если вечен грех праотцов, о котором Господь не устает повторять, то почему грех потомков исчезнет? Иное дело, что появилось новое поколение, освобождения-возвращения достойное и удостоенное. Что же в грядущем изменится?

            Оно не столь утопично, как у Иешаяѓу. Законы природы и общества не изменятся. Иехезкэль подробно, в деталях описывает будущий Храм и раздел страны между коленами, который ни в малой степени не соотносится с исторически сложившейся реальностью. Ибо такую реальность-оскомину необходимо со всей очевидностью изменить.

            Иехезкэль определяет, что из Эрец Исраэль при разделе земли между коленами будет выделен квадрат длиной-шириной в двадцать пять тысяч измерительных тростей. С востока на запад эта территория простирается между рекой Ярден (Иордан) и Великим (Средиземным) морем. Точка отсчета — Храм, Святое святых. В зависимости от степени святости квадрат делится на три участка, при этом длина каждого с востока на запад одна. Внутри территории — полоса, отведенная Храму и коѓенам-потомкам Цадока. К северу от этой, обладающей максимальной святостью земли, располагается владение левитов и коѓенов, служащих в Храме, потомками Цадока не являющихся. К югу от Храмовой горы отведено место городу (Иерушалаиму).

            Такое разделение важнейшего, центрального, самого святого участка земли Эрец Исраэль заставляет думать, что в основе его не география, а религиозная философия. Пространство расширяется от святого к профанному, а земли правителя примыкают ко всем участкам, символизируя, что его власть распространяется на все слои населения.

            Подобно видению, бывшему пророку в долине, на реке Кевар, подобно видению, бывшему человечьему сыну, когда он приходил город разрушить, — видение новое. Пал Иехезкэль на колени — «Слава Господа вошла в Дом// через ворота, на восток обращенные» (43:4).

 

Он мне сказал: Сын человечий, это место престола, место ступней Моих, где обитать буду вечно среди сынов Израиля…

(там же 7)

 

(Продолжение следует)