Если б ты мне себя приснил...
Я видела тебя во сне.
Порою мы не знаем сами,
как всё, что есть в тебе, во мне,
видно с закрытыми глазами.
Там свет, и радость, и полёт…
Как страшно снова просыпаться.
Глаза открою — и начнёт
всё рушиться и осыпаться.
И только под покровом век
несокрушимы наши гнёзда.
Чем крепче спишь — тем дольше век,
чем ночь черней — тем ярче звёзды.
С тобой нам не обняться днём,
боится рай дневного света.
Раз так — гори оно огнём,
всё то, чего на свете нету!
И лишь когда в глубоком сне
с души последнее снимаю -
я чувствую тебя во мне,
всё вижу, знаю, понимаю…
Ты придёшь ко мне в сне ускользающем,
сладко тающем, как леденец…
Ну когда же ещё, ну когда ещё
мы увидимся наконец?!
Не снотворного жажду укола я,
ты теплом своих глаз успокой...
Жизнь большая, холодная, голая,
я не знала её такой.
Прочь из утра, блаженство крадущего,
я пишу тебе сонный сонет…
настоящего больше нет.
Я знаю в Иное таинственный лаз,
где счастье и смех без причины,
подальше от денег, расчётливых глаз,
чинов, ветчины, мертвечины,
где речь, как промытое солнцем стекло,
как Слово, что было Вначале,
где ивы распущенны, плача светло -
молочные сёстры печали...
Там сердце ромашки цветёт на лугу,
душистая манит малина,
и звёзды срываешь легко на бегу,
с земного взлетая трамплина.
Там мама зовёт из окна нас домой,
там все мы богаты без денег,
во мраке вселенной на голос родной
летя через десять ступенек.
***
Для чего столько слов, если можно одним лишь единственным
свою жизнь описать,
тем одним, что нас держит ещё в этом мире убийственном,
то, что стоит спасать.
Отсекают куски от скульптур, оголяется дерево,
остаётся одно…
Остаётся Оно, и могу я назвать лишь теперь его,
то, с которым на дно.
Мы бросаем туда, чтоб вернуться, смывая следы вины,
столько медных монет...
Столько в мире людей, а нам нужен всего лишь единственный,
тот, которого нет.
Под утро ты пришёл ко мне,
укрыл тихонько одеялом...
И это было не во сне,
меня ничуть не удивляло,
я чуяла тепло руки,
я обнималась, целовалась...
И это было вопреки
всему, что смертью называлось.
Отныне буду я в веках
любимицей, царицей бала…
Ты умер на моих руках,
как на твоих я засыпала.
Не умер, без вести пропал…
А вот и жив, на самом деле.
Ты знал, когда со мною спал,
как мне не выжить в чёрном теле.
***
Снова кричала во сне,
как под тяжёлою кладью...
Ты бы прижал потесней,
словно ребёнка бы гладил.
Что-то ночами шептал -
и отступали кошмары...
Как без меня тебе там?
Нету убийственней кары...
Если б обнять что есть сил
и нашептаться до боли...
Ты бы мне всё объяснил,
ты бы единственный понял.
Если б ты мне себя приснил -
стало б больше на жизнь мне сил,-
не душила б как тесный ворот.
Я принять её не могу,
я поднять её не могу,
волочу как Сизиф на гору.
Я ночами гляжу во тьму,
для чего я здесь – не пойму,
ты мне снишься всё реже, реже...
Знаю: где-то ты должен быть,
где-то должен меня любить,
только где же ты, где же, где же…
На слух, на память, на сердечный шёпот,
и лишь на ощупь больше не любить…
Как будто бы сквозь прорези решёток,
душою видеть, губ твоих не пить.
Но есть ведь память пальцев, крови, тела,
которые тебя не предадут,
и если б я забыть и захотела -
они мне сделать это не дадут.
Чем легче, невесомее, тем крепче…
У нашей жизни – новая глава.
А ты ночами и без губ мне шепчешь
живые сумасшедшие слова…
«Живой о живом думает» -
так говорила мне мама.
А я всё тебя, звезду мою,
не отпускаю упрямо.
Тебе, моёму собеседнику,
я знаю, быть лучше близко -
на карточках, на кассетнике
и в почерке на записках.
Пусть кто-то решит, что трогаюсь,
сочтёт чепухой и бредом,
а я по утрам здороваюсь
с твоим на стене портретом.
Ведь ты же любовь, сокровище,
не улетай, как птица,
я не успела тобой ещё
до конца насладиться.
Щёлка между тучами,
между ними — луч...
Боль моя летучая,
ты меня не мучь.
Неба завсегдатаи,
галки да стрижи…
Вечно виновата я
пред тобою, жизнь.
Попрошу у Воланда
Мастера вернуть...
Без тебя мне холодно,
ночью не уснуть.
Небо — море синее,
а балкон — как чёлн...
Выпади слезинкою,
улыбнись лучом.
***
Я по облаку гадаю, как по картам,
как по линиям Божественной руки
и хмелею от невиданного фарта -
я читаю их рассудку вопреки.
Вот твой профиль на послании летучем,
вот сердечко вместо подписи в конце…
Солнце выглянуло робко из-за тучи,
как улыбка на заплаканном лице.
Смерть кровавым зрачком
смотрит со светофора.
Опрокинет ничком
или даст ещё фору?
Переждать не хочу
желтоглазую морось,
я на красный лечу -
ничего, что мы порознь.
Твои знаки ловлю -
ты ведь знал, что поймаю.
Я всё так же люблю,
в тёплых снах обнимаю.
пусть проносится мимо.
Настоящее то,
что бесцельно и мнимо.
Из улыбок и слёз
нашу повесть сплетаю.
В титрах огненных звёзд
твоё имя читаю.
Снег у ёлочки на ресницах…
И увидела, как во сне, -
ты гулял во дворе больницы,
сообщая в мобильник мне:
«Тут такие большие ели!
Я таких ещё не встречал...»
Как тебе в снеговой постели,
что там видится по ночам?
В каждой встреченной мною ёлке -
те больничные узнаю.
Как гуляли с тобою долго…
Жаль, мобильников нет в раю.
Но когда-то увидим сами,
облаками вдали слиясь, –
неслучайная наша связь...
Я целую твои ресницы,
твой мобильник ношу с собой.
Расскажи, что тебе приснится...
Ну, до встречи. Пока. Отбой…
мокрая подушка горяча.
Как я замерзаю быть одною,
не уснуть без твоего плеча.
Как душа заброшенная стынет,
до поры залёгшая на дно.
А тебе-то там, в твоих пустынях,
как тебе должно быть ледяно.
Ты не дышишь, но всё видишь-слышишь,
говоришь со мною до зари.
Занавеску ветерок колышет...
Скажет ли мне кто-то: отомри.
Молчи, молчи, чтоб вечность не спугнуть.
Я вроде бы такая же, но та ль же?
Та далеко, её уж не вернуть.
Вернись, вернись, я так устала помнить,
я так устала знать и понимать,
мне хочется тобой себя заполнить
и просто целовать и обнимать.
Мой голос до тебя не долетает,
во сне к тебе никак не добреду.
А жизнь тепла, и теплится, и тает,
и утопает в ласковом бреду.
Люблю тебя заоблачно, заочно,
пишу тебе в твой новосельный сад...
Стихи вернутся из небесной почты
за надписью, что выбыл адресат.
***
Ничего не исчезает,
оно просто Где-то Там,
за лесами, за часами,
недоступное летам.
Где-то Там, где дали, были
и мечты под слоем тьмы,
есть все те, кто нас любили
и кого любили мы.
Это то, что не ветшает
и не тает словно снег,
видит, слышит, утешает
и целует нас во сне.
И приходит к нам слезами,
словно дождиком слепым...
Ничего не исчезает.
Тот кто любит — тот любим.
Сколько бы в себе ни выноси я,
с кем бы ни встречайся наугад –
это только лишь анестезия,
передышка перед входом в ад.
Способ договора с небесами,
как прожить в соседстве с сатаной,
с широко закрытыми глазами
и моей любовью внеземной.
Заблестит в ночи фонарь волшебный,
призраки родимые даря –
мир блаженный, сонный, совершенный…
Остальное мне до фонаря.
Ветер сдует случайную пыль,
жизнь предстанет чиста и прекрасна.
Пусть мне снова пригрезится быль,
где любила тебя не напрасно.
Отливали снега серебром,
обступали дубы и берёзы...
Небо сверху укроет шатром,
улыбаясь сквозь звёздные слёзы.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
