Комментарий | 0

К СЕБЕ И ОТ СЕБЯ. К себе и от себя

 
 
 
                                                                     Марк Шагал. La Vie. 1965.
 
 
 
7
 
К СЕБЕ И ОТ СЕБЯ
 
 
ФЛЕЙТА МОЛЧИТ, ЗАТИХ АККОРДЕОН
 
Условность слов и безусловность речи
И Посполитой
и любой иной,
Таящей тайны, тощей и смешной,
Журчащей призрачно с эпохи Междуречья,
И подворотен гулко площадной —
Слова заветные швыряющей,
калеча,
Чтоб кляча очумелая плелась
По белоснежности непостижимо нежной,
Манящей непоспешно в неизбежность,
Предательски губительной, как страсть
К словам,
бесстыдно-яростно потешно
И ядовито,
как мирская власть.
 
А колесничие в шумеры — из варяг
Несутся,
время звонко полосуя,
Всё — пар из уст в морозный день,
всё всуе,
Не стоит самых зряшных передряг!
 
Но ржаньем, лязгом, воем колесуя,
Над тишиной глумится наглый враг.
 
Раб времени в обители времён —
Иголка в стоге,
слон в посудной лавке,
Звук флейты утренний в час пик в метрошной давке,
Аккордеон, поправ, прервавший сон,
Аккомпанируя почти прозрачной навке.
Двор
дару
рад!
Парад!
Аккордеон!
 
Двор! 
Брызжут искры, правит двор ножи,
Топчет нога, точильный круг вертится,
Порушен сон, 
не верится, не спится,
Ведь колесо небытия кружит,
Сливая в злобное забвенье свист и спицы,
И, зыбясь,
мир сверкающий дрожит
Под тяжестью условности времён,
Под безусловностью эпох безвольных скрипа,
Под произвольностью души ночного всхлипа.
 
Да мало ли что вырвется сквозь сон
Из тела юного в жару во власти гриппа!
 
Флейта молчит,
затих аккордеон.
 
Беззвучна звёздность, музыка мертва —
Без стона и мольбы не возродится,
Из вечности пустой не сотворится.
 
Так жухлая дворовая трава
До будущей весны не распрямится.
Зазеленеет?
Разве что едва.
 
 
 
СВИВШИСЬ, ВЗДРОГНЕТ И, ВЗИВШИСЬ, ЗАМРЁТ
 
 
В юной жизни весёлый циркач,
А в оставшейся — тихий сновидец
Прячет в сны, что не смело случиться,
Крохи кроткие пришлых удач,
Чёрный день на носу — пригодится,
Когда руку поднимет палач,
Отсекающий прошлое вмиг
Добродушно заплечным ударом,
Постигавший искусство недаром —
Избавлять мир от снов и вериг,
Чтобы с хрустом, звенящим угаром
Всхлип кровавый коряво возник.
 
Делу преданный, с нежной душой,
В ремесле непростом не оплошный,
Не острожный он, жутко дотошный,
Взглядом быстр и рукой не тяжёл,
Жаль, что юный циркач заполошный
За другана его не почёл.
 
А сновидец? Напротив, не так,
В жизни новой — совсем всё иное,
Как в вертепе у мрачного Ноя,
Суетливо,
наперекосяк.
 
Продолжаться так будет — на дно и
Вспыхнет ил,
муть взметнув,
свистнет рак. 
 
Вслед за ним соловей запоёт
Вдохновенно и беспокойно,
Как случалось в той жизни, запойно,
До оставшейся — вскользь, напролёт.
 
Заупокойно, разбойно
Свистнет, вздрогнет и, взвившись, замрёт.
 
 
 
К СЕБЕ И ОТ СЕБЯ
 
1
 
Пойдём по направлению к себе,
Узка, трудна, ухабиста дорога,
Пожравшая здоровых и убогих,
И щепетильных, и не очень строгих,
Прозрачно трезвых и навеселе,
Кто нараспашку, а кто вещь в себе.
 
Долго ли, коротко, измучившись, дойдём,
Финал заветный издали увидим:
Пустые раковины матовые мидий
Испещрены узорами наитий,
Размокших под неистовым дождём,
Ни в них, ни в нём себя мы не найдём.
 
 
2
 
Обычно убегают от себя,
А мы уйдём совсем не торопливо,
Не мешкая, не спешно, не гневливо —
Так море отступает в час отлива —
Спички в руках чуть нервно теребя,
Одна, другая — не дают огня.
 
А без огня — ни света, ни тепла,
Ночь ледяная, до рассвета — вечность,
Идти к себе — увы, не скоротечность,
А от себя — нелепая увечность,
Добра исчерпанность и бесконечность зла,
Как после мрачного безрадостного сна. 
 
 
3
 
Никто, кроме тебя, к себе не приведёт,
Жирный фаст-фуд сжуём, откроем дверь, войдём,
Аскеза-стрекоза нас колюще объемлет —
Бред бледных будней боле не приемлем.
 
 
4
 
Не единимое: глупа и лжива связь.
Аскеза? Стрекоза? Пустых лексем блистанье,
Случайное созвучие, срастанье
Нелепостей в сверкающую грязь,
Застывшую на стенах, на полу,
След бедствия, остатки наводненья,
И чтобы в этом не было сомненья,
Ты кочергой осипшую золу
Тревожишь, что ж, быть может, повезёт,
Взовьётся огонёк, дух обжигая,
И стрекозой — доверчивость живая,
Аскеза — под одежду поползёт,
Подумаешь: с чего же ей змеёй
Ползти, живою тварью притворяться,
Не стрекозой, змее ведь обновляться,
Жить в шкуре, не запятнанной золой. 
 
Но глуше гром, спокойнее гроза,
Реальности всё чётче очертанья,
Черствее хлеб, обманнее мечтанья,
А вы своё: аскеза-стрекоза…
 
 
 
СРАВНЕНИЯ НЕЛЕПЫ И НЕВНЯТНЫ
 
 
Разительно легко, пронзительно и ясно
Стих извивается, словно осенний лист,
Он скорбно серебрист, полёт листа лучист,
В миру брутальном безнадёжно чист,
И стих, и лист абсурдно не напрасны.
 
Сотру себя, как кровь стирает дождь
Невинную, ведь кровь всегда невинна,
Повинную, ведь кровь во всём повинна,
Сотру и сотворю: краснеет сыро глина
Призывно, хоть и выйдет вкривь и вкось,
Но — опыт новый, в первый раз творю,
Не голема — себя соображаю,
Зеркальный облик слабо отражаю,
Автопортрет вотще изображаю,
Плоти шлепок, другой — и закурю,
Как делал лет, пожалуй, сто назад
По исчисленью пересотворенья,
Болезненно с миром свершив боренья,
Нелепо бренные, как звёздам поклоненье,
За труд нелепый не снискав наград,
Не терпящий вторжения судеб,
Как мыши белые, увёртливых и мелких,
Как медяки, из рук на волю беглых,
Таков расклад: листу остаться белым,
Иначе будет, словно дождь, нелеп,
Стирающий со мною заодно
И кровь: мою, чужую — непонятно,
Сравнения нелепы и невнятны,
Их зачеркнуть — другим, чтоб не повадно
Со звоном в дождь распахивать окно.
 
А что за ним? Весна? Тоска? Абсурд,
Существовать с которым невозможно,
Окно — пустяк, хотя в грозу — тревожно,
Откроешь вдруг его неосторожно,
Сомнения от бездны не спасут
И страшные вопросы.
 
Вкось и вкривь
Жизнь медными словечками крошится,
Не рушится — добро бы, но ложится
На глину красную промоиной, решится
Поставить точку. 
 
Кровь, а дождь ревнив,
Следы размоет, воды разомкнёт,
Предел поставит сонному сомненью,
Не исцелимому ни гоном, ни гоненьем,
Тень длинной длани вверена владенью.
 
Кому над чем? Всё — насквозь, напролёт
 
Сквозь время и меня, сквозь дождь и кровь:
В насмешку рифма вечная — любовь.
 
 
 
С ЛАТЫНИ
 
 
Мой несмышлёный ласковый малыш,
Все чувства настежь, нараспашку, славный,
Дом утром настежь растворяет ставни
Навстречу свету, льющемуся с крыш.
 
Мерцающий загадкою, открой
Пушистую мальчишескую тайну,
Не вечную, как снег весенний талый,
Звенящую, словно пчелиный рой.
 
О, розовый, ещё не жадный клюв,
Не острый, трепетный, несмелый, неумелый,
Час не настал, и время не приспело
Добычу рвать, по горлу полоснув.
 
Пришло, настало, выпорхнул птенец,
Ветер влечёт, он правит оперенье,
Парит юнец, остря на солнце зренье,
И видит землю из конца в конец.
 
Отточенно пронзает насквозь мир,
Вонзается косой песчаной в море,
Он голоден, неуловим и молод,
Лишь для него приуготовлен пир.
 
О, вечный, нерастраченный сюжет,
Вневременной, всеобщий и бродячий,
Как познает, прозрев, юнец незрячий
Суть горькую таинственных замет.
 
Узнает он лукавые слова,
Лелеющие рук и губ движенья,
Венец творенья — сладостное жженье,
Ту ночь, которая нема, глуха, слепа.
 
Научится любить ночную блажь
Боле дневной погони ненасытной,
Нет розных тел, всё под луною слитно,
Звёзды едины, словно вор и страж.
 
Я зареку тебя от смерти и сумы,
Пределы неотвратного влеченья
И тайный знак любви исчезновенья
Увидишь ты на кончике судьбы.
 
Как он игрив, прирученный зверёк,
Приученный к слегка горчащей сласти,
Он был в моей, теперь в его я власти,
Она сильней, чем дерзостный зарок.
 
Благоухает самый светлый сад,
Тени легки, а страсть на самом донце,
И вечность длится бесконечно дольше,
Чем самый гармоничный мир и лад.
 
Пленительный раскосый плеоназм,
Бесчисленность восточных повторений,
Борений, плоти с духом прений,
Торопкая ненасытимость ласк.
 
Но смертно всё! Не только ты и я,
Но даже самое беспечное круженье
И афоризма всплеск и отторженье:
Соитие как тайна бытия.
 
Слову дано дыхание одно!
Двойная немота и глухота двойная,
Восторга большего я знаю, не познаю,
Мир облечу и опущусь на дно!
 
А ты меня забудешь, мой малыш,
Ну, может быть, на миг мелькну устало,
Выйдя под вечер, затворишь ты ставни,
И лунный свет прольется с чёрных крыш.
 
 
 
ВПАДАЯ ПО ЗАВЕТУ В ПРОСТОТУ
 
 
Впадая по завету в простоту
Неслыханную, медленно впадаю,
И расцветаю или увядаю,
Взвиваюсь ввысь, вжимаюсь в пустоту,
Сует одолевая суету,
Владетельную,
ей не володая.
Засохший звук беззвучного Валдая
Замёрз по пьяни и зарыт в снегу.
 
 
 
ИНОЙ ОБ ЭТОМ ГНЕВНО Я — НАПЕВНО
 
 
Под старость дни остались без ночей,
Со днями ночи в старости расстались,
Знамение, что времена распались,
И годы вопрошают их: «Я чей?»
Всё вспять, впадает океан в ручей,
Старик в мальца стремительно впадает,
Тот знанием важнейшим обладает,
Искусством соблазнительных речей
И таинством животворящих слёз,
Мгновенно высыхающих волшебно,
Уменьем голос возносить душевно
До самых звёзд и самых светлых грёз.
Такой природный, знаете, курьёз!
Иной об этом гневно, я — напевно.
 
 
 
В СТИЛИСТИКЕ ПРЕДСМЕРТНОГО ПРИЗНАНЬЯ
 
 
Звук к звуку, к жизни жизнь и стих к стиху
Прилаживаю плотно, без зазора,
Так предки стену ставили, соху
Вонзали в землю, хохоча над вздором.
 
Голый пророк по улицам бежал,
От благочестия толпы не укрывался,
И жравший рынок вслед пророку ржал:
«С какой красавицей, дружище, ты игрался?»
 
Внимавший голосу по улицам кружил,
Навечно изувеченный всезнаньем
Грядущего, которое прожил
В стилистике предсмертного признанья.
 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка