Фото: Лили Бэй. Портрет.
***
Жизнь ещё только раскачивается,
а люди уже заканчиваются.
Нежданно и без прелюдий
заканчиваются люди.
Душа под любовь затачивается,
а люди уже заканчиваются.
Тоски не придумаешь лютей –
заканчиваются люди.
Подтачивается, покачивается,
утрачивается, заканчивается...
Молю Тебя об абсолюте –
о пусть не кончаются люди!
***
Я живу теперь в этом городе
в одиночестве, в лютом холоде.
Даже если жара по Цельсию.
Даже если об стену бейся я.
Заморожены губы годами.
Всё дойти тяжелее до дому.
И все вещи мне в каждой комнате
заклинают: храните! Помните!
Я храню, с каждым годом бережней.
Ты б меня не узнал теперешней.
Все надежды давно на кладбище.
А любви всё не гаснет пламище.
***
Любовь всегда одна, но разные объекты.
А впрочем, и они в единый силуэт
сливаются, в души прямолинейный вектор, –
по этому пути я выхожу на свет.
Как листья для костров осенние сгребают,
так погребают нас под вечной тишиной.
Как по грибы хожу всё чаще по гроба я...
О, только бы мне там не быть опять одной.
***
О, прощанье! в какой-то из дней
будет сказана главная фраза,
что прекраснее всех и грустней,
потому что вмещает всё сразу:
ту любовь, что вовек не избыть,
что в любой моей клетке стучится,
как и ту, что могла б к тебе быть,
но уже никогда не случится.
Я не знаю, какой разговор
может стать между нами последним.
Пусть он будет далёким от ссор,
будет лёгким, пленительным, летним.
И немыслимо трубку бросать,
даже если твой тон уже едок.
Просто хочется всё досказать,
всё успеть досказать напоследок.
***
Жизнь – не роман, а только мультик…
Любви разрушен монолит.
Души оставшаяся культя,
как будто целая, болит.
Все, кто любил, исчезли в прахе
и превратились в тишину,
в растенья, в камни, в буераки,
а души их слились в одну.
Но всё сначала проживаю
и вижу всех, когда я сплю.
Наверно, я ещё живая,
поскольку всё ещё люблю.
От бездны глаз не отвращая,
я окунаюсь во вчера
и вновь себе их возвращаю
единым росчерком пера.
***
«Кто любит меня — за мной!» –
отчаянный возглас Жанны.
Кого я люблю — со мной, –
так я бы сказала жадно.
Я их не могу обнять,
прижаться и пошептаться,
но их у меня отнять –
немыслимо и пытаться.
Их образы так мощны,
чем дальше они – тем ближе,
поскольку воплощены
во всё, что вокруг я вижу.
Цветок шевельнул листком
иль скрипнула половица –
мне этот язык знаком,
я вижу во тьме их лица.
И я им до дна видна,
они за меня в ответе.
Я не у себя одна, –
***
Человек донельзя одинокий
пристально глядит перед собой,
вспоминая дорогих немногих,
что ушли, не взяв его с собой.
Всё горит души его лампада,
еле слышный шёпот улови:
«Возвращайтесь! Сном ли, листопадом,
по печальной улице любви…»
Возвращайся, встреченный однажды,
бросивший, убитый на войне…
Как тебя сейчас увидеть жажду,
мёртвый, но не умерший во мне!
Как же мелко всё, что нам мешало
встретиться, обняться, полюбить...
Только поздно… Сердце обветшало…
Дважды в эту реку не вступить.
Человек, донельзя одинокий,
Тютчева читает у огня:
«Тяжело мне… Замирают ноги…
Друг мой милый, видишь ли меня?..»
***
Не помнил он, какое время суток,
и кто он есть, и где сейчас он был –
старик, почти утративший рассудок,
утративший тут всех, кого любил,
проживший жизнь в далёком чужеземье,
вернувшийся к пустому очагу…
Испанский фильм. Раздумья, угрызенья…
Его забыть никак я не могу.
Особенно одно там было место…
Как он собаку стал искать свою,
всё звал её: «Ну где ты, Нестор, Нестор!»
И так рыдал, узнав, что тот в раю…
А после, в супермаркете, увидев
похожую, схватил, прижав к груди…
Его глаза в беспомощной обиде,
когда вели охранники, скрутив.
«Я Нестора нашёл!» – он горько плакал,
хозяйка обвиняла в воровстве,
кричала: «Он украл мою собаку!»,
молила дочь: «Ведь он же не в себе...»
Что мне до них? Своих ли жалоб мало?
Ты пёс не мой, неведомый, чужой,
но, как своё, к груди я прижимала,
от слёз не видя, что там, за межой.
Пусть не в себе я, пусть я обозналась,
как тот, до ручки, может быть, дошла,
но то мгновенье в счастье я купалась,
мне показалось, я тебя нашла.
Тебя тогда моё узнало сердце,
чужое ощутило как своё...
Хоть на минутку дайте отогреться,
пред тем, как снова кануть в забытьё.
Не важно, кто ты, для меня ты Нестор,
душа в крови, но счастлива в любви,
пока судьба не крикнет ей: на место!
Забудь, не мучь, не трогай, не живи…
Но нет конца кино и нет границы
за точкой, что судьба нам ставит, но
гляди, как что-то брезжит за страницей,
как призрак жизни, что была давно...
***
С тобой, как ты ушёл – с тех пор
не прерываю разговор:
привет, спокойной ночи.
Ты в курсе наших новостей
и видишь всех моих гостей,
но я скучаю очень.
Я всё тебе порасскажу
и что купила покажу,
и что приснилось ночью.
Одной и дня не проведу,
рукой по рамке проведу,
но я скучаю очень.
Прочту что – вслух я повторю,
я даже фильм с тобой смотрю,
смеюсь что было мочи.
А ты висишь над головой
и смотришь прямо как живой,
но я скучаю очень.
***
Я золушка без туфельки хрустальной,
без феи и без принца на балу.
Я знаю только жизни сон летальный,
стихи из сора, пепел и золу.
Я знаю только тыкву без кареты,
планету эту, взятую внаём,
и прелесть сна, фантазии и бреда,
как мы вдвоём под музыку плывём.
Я обойдусь горохом и фасолью,
не надо платья, туфелек и фей,
а только берег, где бегу босою,
и ты, у жизни вырванный трофей.
На волосах ромашковый веночек,
и нас кружит волшебный вальс-бостон...
Но стрелка уже близится к полночи.
Прощай, мечта, утопия, фантом.
***
Часы идут, как заблагорассудится –
то остановятся, то побегут.
Как будто им другое время чудится,
как будто эти стрелки мне не лгут.
На цифре остановятся какой-нибудь,
и я гадаю: почему на ней?
Что в этот час случалось в этой комнате?
Часам на расстоянии видней.
А может быть, ещё случится в будущем,
и в этот час неведомое ждёт?
Кто любящим меня, а может, губящим
в неправильный тот час ко мне придёт?
***
Как ребёнок в детском саду,
что забыли когда-то забрать
и оставили тут на беду
одному догорать...
Жизнь промчалась – иду, иду!
Тебе не с кем в саду играть.
Я несу для тебя еду...
А уж умирать.
Что за с временем ерунда,
словно ветром его отнесло...
Это божья соломинка, да?
Нет, Харона весло.
Я хотела к тебе скорей,
но была другим занята.
Почему тут вместо дверей
отлита плита?
***
На волнах памяти качаемся...
О одиночество ночей!
Живём, как будто не печалимся,
и я ничья, и ты ничей.
Слова догонят, схватят за душу,
а после бросят тут одну...
Обрывок песни, запах ландыша
заденут тайную струну.
И образ прошлый, словно вылитый,
сверкнёт на дальнем берегу...
О нас ещё не позабыли там
и душу сверху стерегут.
Мы словно пух от одуванчиков,
летим куда-то в полумгле...
И небо всё из звёздных мальчиков,
что маму ищут на земле.
***
На портрет долго-долго твой,
на улыбку твою смотреть,
чтоб потом унести с собой,
как бы там ни шмонала смерть.
Отпечатки любимых лиц,
наших памятных мест в лесу,
стопки полных тобой страниц –
контрабандою пронесу.
Как в нас прошлое ни трави –
снова корни его растут,
потому что в состав крови
всё вошло, что любимо тут.
Хоть сто раз назови: вдова,
всё внутри опровергнет: нет!
Это всё о том, что жива,
даже если меня уж нет.
***
Я заметил во мраке древесных ветвей
Чуть живое подобье улыбки твоей.
Н. Заболоцкий
Словно вынут из глаза осколок стекла, –
что случилось со зреньем, сама не пойму.
Мне подобье улыбки твоей и тепла
проступает сквозь изморозь, пасмурь и тьму.
То не солнечный зайчик скользнул по щеке,
то не ветка задела меня за плечо,
или радость при встрече в дворовом щенке –
всё в груди отзывается так горячо.
Вы не слышите, как зазвенит бубенец,
вы не видите, словно бельмо на глазу,
как встаёт из тумана Ещё Не Конец,
как подобье твоё мне мелькает в лесу.
Я прочла когда про можжевеловый куст –
отступили на миг нелюбви и бои.
Я тогда поняла, мир не может быть пуст,
лопухи, воробьи – все подобья твои.
Я ношу эту радость в себе втихаря,
и когда в нашем сквере сижу на скамье –
облака расступаются, щёлку даря,
и подобье твоё улыбается мне.
***
Если больше радоваться нечему –
радуйся, что ты ещё жива,
что не всё в тебе перекалечено,
что совсем почти не видно шва.
На день пайку радости растягивай,
прогоняй тоску свою взашей.
Уголочки рта тяни-растягивай,
раздвигай улыбку до ушей.
Лишь такой приманишь жизнь наживкою –
не сорвётся с этого крючка.
Я живу прекрасною ошибкою –
заморить любви бы червячка.
***
Любовь – это то, из-за чего
я пребываю здесь.
Это особое вещество,
райская песнь и весть.
Вроде в руках и нет ничего,
что бы могла держать,
но это именно то, без чего
я не могу дышать.
Это детектор, лакмус, радар,
то, что возводит в ранг.
Сколько отдашь – столько примешь в дар,
это как бумеранг.
Таешь, летаешь или поёшь,
и года – ерунда.
От безлюбовья лишь устаёшь,
от любви – никогда.
А если некого стало любить –
след люби от гвоздя…
И никого не давай убить,
в сердце их пригвоздя.
***
Мы с тобой две разные планеты,
но с одной орбиты.
И ко мне являешься во сне ты
залечить обиды.
Просыпаюсь — всё уже забыто,
а года бегут всё...
Две планеты, хоть с одной орбиты –
не пересекутся.
В этом нету никакого толка,
только много боли.
Свет от звёзд доходит очень долго,
а от душ – тем боле.
И летят по кругу бестолково
лишние планеты...
Но тебя, далёкого такого,
ближе нету.
***
С ума сойти как делать нечего –
все звёзды для меня одной!
И окна светятся доверчиво,
и ты мне ближе, чем родной.
И вижу, как звезду падучую –
себя былую сквозь года...
А для тебя три слова мучаю:
люблю целую никогда.
***
Взаимонепонимание
и память былых обид,
но манит любовь как мания,
и ты во мне не убит.
Блуждаю ли как в тумане я,
тащу ль себя из болота –
но даже и под руками не
стирается позолота.
Возьмёшь за крыло как бабочку –
не облетит пыльца.
Ведь я лечу не на лампочку –
на свет твоего лица.
***
Ты молчишь, но молчишь на моём языке?
Том, что я узнаю в ветерке и цветке?
Том, что я без труда и без слов понимаю,
когда так же без рук я тебя обнимаю?
Когда я посылаю флюиды тоски –
ты услышишь, хотя мы с тобой не близки.
И пошлёшь в тот же миг по эмэйлу смешное,
чтоб улыбкой разбавилось горе сплошное.
У любого есть миг, когда он одинок.
Очень важно, чтоб тут же раздался звонок.
И нашло тебя вдруг письмецо ни о чём…
Это общий язык, а любовь не причём.
Ты меня не обидишь непонятым словом,
не затронешь ни будущего, ни былого,
не обрушишь мой замок на хрупком песке.
Мы с тобою молчим на одном языке.
***
Пойми меня неправильно,
хоть как-нибудь пойми.
Извечное неравенство
меж близкими людьми.
Великое могущество
единого словца.
О, сколько мне отпущено
любимого лица?
Прекрасная зависимость
от чёрточки любой.
Обида — это видимость,
под нею лишь любовь.
Всевышняя доверенность
на близкие сердца...
Размолвка — это временность,
а счастье – без конца.
***
Я ручку беру как заточку,
а стих – это плоти кусок...
Попробуй на зуб мою строчку –
то кровь, а не клюквенный сок.
Пусть люди за это осудят,
а ты меня благослови...
В моём кровеносном сосуде
мерцает лишь пламя любви.
Пока я с планеты не стёрта,
пусть стих о тебе говорит.
Сосуды давно уж ни к чёрту,
а пламя горит и горит.
***
Смеркаться вечеру в окне,
а дню – привычно примелькаться...
Рвануть бы в вечность на коне!
Звучит красиво: камикадзе.
Самоубийца на словах
и жизнелюбица на деле,
пишу я миру на правах
души, ещё застрявшей в теле.
Одна зовёт в небесный путь,
другое тянет вниз как гири.
Не самурайка я отнюдь,
но каждый стих – как харакири.
Поэта так легко убить –
нечтением и нелюбовью,
особенно когда испить
сполна придётся чашу вдовью.
На смену мгле придёт рассвет...
Давай не будем же ругаться.
И помни, что любой поэт –
потенциальный камикадзе.
***
Я в смерти уже на две трети,
иду, но не знаю куда.
Надеюсь я там тебя встретить,
но знать не хочу я – когда.
И пусть мне никто не ответит,
какой нынче день и число,
на этом ли я ещё свете,
иль может на тот унесло.
Я времени не наблюдаю,
счастливее не становясь.
Но, нить Ариадны латая,
с тобой выхожу я на связь.
Я верю, что ты меня слышишь –
твою не вдову, а жену,
когда мой цветочек колышешь
в безветренную тишину,
когда просыпается утро,
когда всё на свете уснёт,
когда на портрете как будто
в глазах твоих что-то блеснёт.
И я растворяюсь в тумане
видений своих кружевных,
которым ещё нет названий
на этом наречье живых.
***
Стихами в вечность снова вляпываюсь.
Пегас, пол-царства за коня!
В ту бездну, что ушёл ты, вглядываюсь.
Ну, а она глядит в меня.
Бог удержал меня на краешке,
рассыпав звёздное драже.
По ним приду я как по камешкам...
Мир мёртвых ближе мне уже.
И, кажется, недолго чокнуться
от этих мыслей ножевых.
Сама с собою буду чокаться –
я пью за них как за живых.
Но не вино, там что-то лучше есть,
и облака – как молоко...
Ещё недолго здесь промучаюсь,
и скоро станет мне легко.
***
Мне снился чудный сон. Как будто небосклон
послал его, чтоб я тоску свою лечила...
Мне снился почтальон, и свёрток был весом,
посылку и письмо я в руки получила.
И было в этом сне, в том свёртке и письме –
как будто бы судьбы моей былой запчасти –
предметы, с детских лет так памятные мне,
что всю меня с лихвой заполонило счастье.
Писал мне о любви мой тайный адресат,
что рядом был всегда, а я не замечала,
что даже мы в один ходили детский сад,
и фото прилагал, где жизнь была с начала.
В посылке эта жизнь лежала вразнобой,
и в каждом пустяке таилось столько пыла...
Горсть камешков цветных, совочек голубой,
что в детстве я тогда в песочнице забыла…
(Тут в мыслях промелькнул «Гранатовый браслет»,
где сохранял герой перчатку и афишу.
Но не графиня я, и мне побольше лет,
и я во сне своём совсем другое вижу).
Но надо было мне куда-то уходить,
а я с письмом никак расстаться не хотела,
взяла его с собой, чтоб не прервалась нить,
я с ним не просто шла – по воздуху летела!
Я так была тогда от горя далека,
я хвасталась письмом деревьям и витринам,
и солнце, раздвигав лучами облака,
устраивало мне всемирные смотрины.
Казалось, все кругом завидовали мне,
что – ах! – любви такой не приключилось с ними.
И в этот миг меня пронзило там во сне –
о боже, а ведь я не прочитала имя!
И в руки взяв письмо, выхватывала я
то слово, то лицо, то пожелтевший листик...
Я так была близка к разгадке бытия,
под носом у любви, на волосок от истин.
Вот-вот настанет он, мой самый звёздный час,
И улыбнётся жизнь, не плача, не стеная...
Но кто же, кто же ты? Но где же ты сейчас?
А мне в ответ с небес как тихий вздох: «Не знаю…»
***
Испытанья делают сильнее,
а любовь нас делает слабей.
Я не знаю, что мне делать с нею…
Я люблю, хоть смейся, хоть убей.
Не изжить её мне как простуду,
не содрать, как с дерева кору.
Но пока любить тебя я буду –
как Шахерезада, не умру.
Эта песня будет беспредельна,
посильнее Гётевских новелл.
Я в любви нуждаюсь так смертельно,
словно в кислороде ИВЛ.
И гонцу с небесного вокзала
я скажу, спустив его с крыльца:
Погоди! Ведь я не досказала
сказку до счастливого конца.
