Поэзия

 

 

Две мордовские девушки у лубяной избушки

 

Две мордовки, словно кошки,
У избушки лубяной.
Та наряжена в кокошник,
Та – с простецкой головой.

Смотрят в дивное окошко
Темноватого стекла
Две мордовки, словно кошки,
Чуть поодаль от села.

Бродит лето, как в тумане;
Дремлют в доме лубяном:
Эта – в шитом сарафане,
Эта – в платье холстяном.

 

 

Стирка

 

 

Мордовочка прелестная,
Ушат так плосок твой! –
Не расплескай, любезная,
Водицы ключевой.

Колодезной, проточною
Прополощи бельё.
Лицо твоё молочное,
Несчастие моё.

 

Торговля с саней

Бабка с саней торговала
Мёдом и молоком.
Голову повязала,
В инее, платком.

С кружечки не напиться:
Вдарил бидон о лёд.
Вынула из тряпицы
Сало, как камень, мёд.

Сало – для обогрева,
Мёд, чтобы сладко спать.
А молоко – для девки,
Чтобы детей рожать.

 

Бабушка. По мотивом фотографий
Вильяма Каррика

Я – московский полукровка,
По родительской вине.
Бабка – русская мордовка,
Не сказала сказок мне.

В зимний вечер не сказала
О молочной, о реке.
Только что-то бормотала
На эрзянском языке.

Или, может, как мокшане, –
Кто расскажет мне теперь?
Унесли меня цыгане
Чёрным ходом через дверь…

И полвека пролетело…
Не пугает цыганом
Меня бабка то и дело,
Под лампадой вечерком.

 

 

Двое пьют чай

 

Без особенной причины,
На картонке, в те года,
Мужики сидят в овчинах
Дуя в блюдца иногда.

Круглый чайник из фарфора;
Самовар надул бока.
Два растрёпанных пробора,
Два промёрзших мужика.

И, застывши для порядку,
Чтоб в село доехать в срок,
Пьют вприкуску и вприглядку,
Экономя сахарок.

 

По мотивам фотографий Вильяма Каррика

Словно детство возвратится:
На углу под окнами –
Голосиста, будто птица,
А льняные локоны:

«Шоколады, мармелады,
Белое морожено!».
В подворотенке ребяты –
Уши отморожены.

Млеет старая Москва,
От мороза сонная…
Луковая голова.
Забубённая.

 

 

Продавец лепёшек
Торговцы спичками
Продавцы ножей

 

В масло он макает хлеб,
Продаёт лепёшки.
С бородою, будто дед,
Лапотные ножки.

Горожанин никакой
Из него не вышел.
Колокольни чередой –
Одна другой выше.

Рассыпают медный звон,
По прилавку – гроши…
Не хотит нести урон
Продавец лепёшек.

А мальчишки на углу, –
Картузы по бровки, -
Хоронят суху искру
В спичечной головке.

«Спички серные сухи,
Вспыхивают ладно!
Сосчитаем медяки
В арочке прохладной!»

Два артельных на лотки,
Чтоб не ссохнуть с жиру,
Разложили тесаки
Разного ранжира.

Сталь булатная блестит,
А железо млеет…
Коровёнка замычит,
А коза заблеет.

Уберут парнишки хлам,
Соберут пожитки.
Побредут по кабакам
Потреблять напитки.

 

 

По мотивам фотографий Вильяма Каррика

Тары-бары-растабары.
Этот поезд на Казань.
А носильщики-татары
Разбрелись в такую рань.

Балаболят меж собою,
Словно близится беда.
И шипит, подкравшись, поезд:
"Кельманда" да "кельманда"*.

И в степной какой-то неге,
Покосясь на все бока,
Тарабарские телеги
Катят в средние века.

* иди сюда

 

Под впечатлением от фотографий Каррика

Прабабка Настя

Бабка Настя так стара!
Ничего она не знает.
Просыпается с утра
И с молитвы начинает. –

Заучила наизусть
Сельской девочкой-мордовкой.
А в глазах как будто грусть,
Словно ей в гостях неловко.

Бабка Настя чай не пьёт,
И не ест почти ни крошки.
Как она ещё живёт,
Тащит валеные ножки?

Появляется из мглы,
Уезжает с узелками –
Деревянные углы
Видеть детскими глазами.

 

 

Навеяно фотографиями Вильяма Каррика

Чёрный ход

Нашу дверку на накладку,
Чёрный ход – на крюк
Закрывали для порядка,
Мало ль что – а вдруг?

Где изъедены ступени
Каменной цингой,
Вдруг русалка на коленях
Приползёт нагой?

Или в полночь постучится
Смоляной цыган,
В полушубке, словно птица,
И мертвецки пьян?

Или, может быть, Рогожин,
Из былого сна,
Меж дверей просунет рожу
Цвета полотна?

Иль обиженный мещанин,
Наточив топор,
Красносельскими ночами
Внидет через двор?

Чёрным ходом, где перила,
Холодок ночной,
Тень прекрасная Леилы
Спорит с тишиной.

Очарует, заморочит,
Поцелует в раз;
Уведёт во чёрны ночи
Тёмным блеском глаз…

Чёрный ход зовёт и манит
Тех, что далеко,
В после-жизненном тумане –
Словно молоко.

И текут они из весей
И из городов
На ступени гулких лестниц,
В чёрный ход веков.

Но закрыта дверь тугая
На загнутый прут.
Постоят они, вздыхая, –
И назад бредут.

 

2020

 

Вильям Андреевич Каррик