Сладкий привкус одиночества
Руслан Гарбузов (25/11/2020)
Текст содержит ненормативную лексику.
Руслан Гарбузов
Трость
Подарите мне лёгкую, прочную трость,
чтоб в неё поместилась последняя злость, –
та, что служит надёжной опорой
перед смертью, теперь уже скорой.
На ничем несгибаемой трости
то-то держатся ветхие кости!
То-то помнят и трость, и в перчатке рука
и лицо подлеца, и тулуп ямщика!
Трость не станет игрушкою зряшной,
оставаясь прямой и изящной,
до последних шагов одного старика,
словно Пушкина нашего злая строка.
Пустошь
Беги из городских шалманов:
здесь как не на**й, так на нож.
Быть может, старый дом саманный
в степи донской ещё найдёшь –
на этой пустоши полынной,
где жизнь идёт не второпях,
куда ты явишься с повинной,
как одичавший пёс, в репьях.
Успей!
Сумей доковылять
до битых окон, сгнившей двери.
Подохни в этих ковылях
по чести, совести и вере.
Муха
Н. Перстнёвой
Не скажу, что жить х**ово,
если жить без дальних целей –
тепловозом маневровым ли,
окопным офицером,
или судном каботажным,
иль буксирным катерком
(на последнем можно даже
с ветерком и матерком).
Рано – вранцi – утром встанешь
(на работу, для примера),
ненароком в небо глянешь –
на тебя глядит Венера.
Понимаешь, что химера,
отмахнёшься, как от мухи…
растревожила, холера,
бляха-муха!
нервы, суки.
Ли Бо
Рисовой, пшеничной водки –
хрен единый – этанол.
За борт свесился из лодки,
по преданью, утонул.
А всего-то и хотел он
отражение луны
зачерпнуть и, между делом,
спрятать в драные штаны.
У природы вона сколько
неучтённого добра!
А ему и надо б только
лишь пригоршню серебра.
Ли Тай-бо ли, либо этот,
кто коверкает язык –
тонут старые поэты...
кто в Неве, а кто в Янцзы.
Закат
Слух ли хуже, звук ли глуше,
либо то и сё.
Тихо плюхнулась лягушка,
словно из Басё,
в старый прудик. И закатом
полыхнул камыш
на прощанье. И за кадром
только темь и тишь.
Поэзия
Ни дуэли, ни расстрела,
а, глядишь, убит поэт.
Машка спряла, мышка съела –
был вчера, сегодня нет.
Тот, кто был вчера поэтом,
жадно ловит воздух ртом:
он ещё на свете этом,
а поэзия – на том.
Два предшествующих века
было всё наоборот –
убивают человека,
а поэзия живёт.
Syringa vulgaris
В. Пенькову
И наступает этот день,
когда выходишь из парадной
и замечаешь, что сирень
вульгарно выглядит нарядной.
Невольно подставляешь горсть,
качаешь на своей ладони
лиловую тугую гроздь
на память о далёком доме...
шестнадцатиквартиный дом –
два этажа и два подъезда –
и за сиреневым кустом
отверста мировая бездна.
У кого-то чаще ночью
У кого-то чаще ночью,
у меня же по утрам –
сладкий привкус одиночества
с горьким кофе пополам,
кольца дыма сигаретного.
Вот и горе без ума.
Ах, карету мне, карету мне! –
а за окнами зима.
Сани мчатся.
Что не мчаться им:
ни таможни, ни ГАИ.
Эх вы, чичиковы, чацкие,
кюхельбекеры мои!
В ослепительно белой рубахе
В ослепительно белой рубахе,
отутюженной мною на ах,
я хочу оказаться на плахе.
И в таких же исподних штанах
я, ступая босыми ногами
по упавшему с неба снежку,
отвергаемый всеми богами,
вдруг скажу родовому божку:
Ничего, что не держит фасона,
гули-гули, о, боже ж ты мой!
Это ангел твой в белых кальсонах
возвертается с гулек домой.
Возьми Рубцова
…а если подводить итог
и не кривить душой при этом,
признать придётся: только Бог
один – начальник для поэта.
Поэта можно не любить,
но как единственный начальник
поэтом Бог и назначает,
мол, быть ему или не быть.
Иной и с виду неказист,
и далеко не мастер слова –
так, сильно пьющий гармонист,
ан нет… Да вот, возьми Рубцова.
Сон в руку
По боярским дворам
снова стоны и плач:
рубит руки ворам
однорукий палач.
Однорукий Гапон
и воскресе попом,
и не ведает он
ни преград, ни препон.
Однорукий народ
с челобитными прёт;
стал у створа ворот,
ни назад, ни вперёд:
в серебре сердолик –
то на троне, как встарь,
однорук и велик,
сам сидит государь.
Душегрейка. Натали с любовью
Эту старую цигейку
(до ночи прохлопочу)
раскрою на душегрейку.
Поворчу и прострочу
мех овечий – наизнанку,
плис казачий – налицо.
Крутит-вертит вечный зингер
маховое колесо.
Кто-то скажет: Это ж надо,
не стихи строчит поэт!
Может, он и вовсе Шнайдер,
а не Гёте и не Фет?
Может, он и вовсе Шустер,
Ганса Сакса перевод
потому и пишет шустро
старой ручкой перьевой?
Слушать их не переслушать –
покатиться со смеху.
Ей стихи не греют душу,
ей бы, чтобы на меху,
ей бы только всё и сразу,
остальное – по борту.
Потому нашью я стразы
по бортам и вороту,
чтоб тепло и чтоб красиво
было душеньке моей,
чтоб носила не сносила
до конца грядущих дней.
…Крутит-вертит ветер зимний
шар небесно-голубой
над твоею, мейстерзингер,
непокрытой головой.
Ещё вчера корабль покинул Делос
Сказал уже и повторю стократ:
по мне, был прав стареющий Сократ,
когда побегу предпочёл цикуту,
не усомнившись в том ни на секунду.
И был последний император прав,
явивши миру христианский нрав
и в жертву принеся семью и челядь,
и самого себя с понятной целью.
Сократ ли, прозревающий Христа,
царь Николай, целующий в уста
единого для нас и греков Бога,
укажут им и нам свою дорогу?
Да брось ты! Самому, поди, смешно.
Уже Критон звенит тугой мошной,
икона от смущения зарделась…
Ещё вчера корабль покинул Делос.
______________
Через месяц и пять дней после опубликования этих стихов Руслана Михайловича не стало. Замечательный поэт, достойный человек, близкий друг поэта Владислава Пенькова, посвятившего ему множество прекрасных строк. Они ушли друг за другом.
Гарбузов Руслан Михайлович, 24.08.1952-30.12.2020 (имя при крещении Роман).
Похоронен в г. Колпино, Санкт-Петербург на Новом Колпинском городском кладбище.
Последние публикации:
Вот и славно, скажу, вот и ладно –
(11/01/2022)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
