"Я вижу, как расположились тени..."
Михаил Щербина (15/02/2023)
Современный пророк
а когда на мост вернули выцветшие флаги
мы узнали про его хмельную гладь
ты стояла прячась от несущейся бумаги
и пыталась сигареты зажигать
ты мечтала о каком-то радостном ознобе
и давно не отвечал на тайный бунт
небосвод приученный в самодовольной злобе
падать на благой замоскворецкий грунт
там на набережной обретало властность лето
и поэтому отбросив мелкий стог
тот кто взглядом вырвал нас из хлынувшего света
больше не вписался в важный уголок
только сильный ветер изменился в это время
и перевернулась смялась ткань зонта
понял он что холодок уже щекочет темя
и паучья наступает глухота
что теперь когда погасли слабнущие скверы
скрытно на него со скрежетом помчит
твой окурок набиравший сложные размеры
из-за скорости случившейся средь плит
увернувшись от листовок взглянет он на стены
но дома не смогут с честью падать вниз
им не станет худо от подобной перемены
а вот солнце рухнет чиркнув о карниз
рухнут памятники на вокзалах одичалых
рухнет со свечою старый камергер
рухнет эскадрон исчисленный в подвижных баллах
рухнет пограничный столб «СССР»
а потом придут на пастбища и полустанки
люди с королевой Снежной во главе
и уйдут в продутые холодным вихрем танки
по изогнутой и мчащейся траве
так он думал видя нас с тобою в отдаленье
так он думал уходя на перекур
понял он что для него другое поколенье
с браком выполнило вечный ледобур
* * *
Рабочий Г., весёлый, обнаглевший идол
и в магазине одинокий генерал –
вы правы, как всегда. Поверьте, вас не выдал
день взвешенных цветов, усеявших вокзал.
Творожный, лживый день. Гремят складские баки.
Мой перочинный нож пропал. Застенчив треск.
Округлая заря трепещет в полумраке,
и я вхожу в её универсальный блеск.
Я в зрелый парк вхожу. Дымясь, горит фанера.
Дымясь, горит на землю грохнувший сарай.
Не напугать меня. Я помню для примера,
как надувное небо сыпалось на край
придуманного поля. Клёны присмирели,
и дряблого ДК властительный фасад,
белея у шоссе, мечтал на самом деле
одеться в рваный, маскировочный халат
* * *
Однажды у меня хотели отобрать велосипед
но отобрали только насос и всевозможные ключи
сейчас же у меня могут окончательно отобрать жизнь
а я даже иногда не замечаю этой опасности
я привыкаю к постоянной мысли о смерти
я погружаюсь в неопределённый туман бесконечных величин
и физические константы устраивают вокруг меня свой танец
* * *
Когда проснулся я, на улице стемнело,
и горько ощутим был прерванный погром.
Я жизнь не заслужил… Зачем же то и дело
мне некто говорит: «Ступай, сожги роддом!»?
Любовь к себе мертва, и не вернутся связи
со всем, что мне дано надеждой послужной.
Гремели якоря. Стыл свет на автобазе,
и щепками не пах остывший перегной.
В престижных областях исчезло много ткани,
десертные часы звенели вдалеке,
и голову склонил на слизистом диване
довольный господин, сжимающий в кульке
двух заспанных котят. Утихли автоматы,
и сумрак смог укрыть строения в дыму,
и кто-то с веток снял подтаявшие латы,
и наступила ночь, удобная ему.
Да, жизнь не удалась, а стала глупой смесью
отчаянья и грёз… Куда б меня ни звал
тщедушный рок в слезах, я знаю: к поднебесью
по вымершей Москве пронёсся самосвал.
Звучал он иногда, как странная трещотка,
но всё же подсказал, что дёргать дверь за гвоздь
никак нельзя. Возможно, что возникнет лодка,
а там и смерть войдёт и сядет, словно гость.
* * *
Южная ночь – это верная связь
с миром, испуганным дальней грозою.
Жаль, что она чересчур удалась
и укрепилась стремленьем к разбою.
Стлались составы. Крестьянствовал порт.
С шумом бульдозер проехал по макам.
Там, где спускался к скале огород,
пахло крыжовником, гарью и лаком.
Свет в раздевалках по школам не гас,
и путевой переклички начало
не оставляло отчётливых фраз
для уходящего в море причала.
С вахты солдаты уйти не могли,
но между урн были их сигареты,
а на асфальте валялись в пыли
кнопки от сорванной кем-то газеты.
Утро на миг проступило из тьмы.
В гавани вольной настырные краны
свыклись с работой. Теперь до зимы
им разгружать этот город стеклянный.
Я возвращался на тихий вокзал.
Мне по-особому грустно не стало!
Видишь, как солнечный луч отыскал
зеркало в чьём-то окне у вокзала.
Видишь, вон там, замечтавшись о том,
как разошёлся шов лиственных кросен,
на деревянной доске угольком
автопортрет пишет ранняя осень.
Осенняя пастораль
Что-то странное блестит,
сыпятся оковы.
Скромно лезут из-под плит
белые обновы.
Этот старенький погост
крутится в овале.
Уж не встанет в полный рост
городок в печали.
Ну, а мрачная река
движется спросонок.
Лёд возник исподтишка.
Лёд багров и тонок.
Прилетели глухари,
но исчезли ЗИЛы.
Мальчик с кеглей, не кори
полустанок милый.
Пожилая ЭВМ,
телефонный обод…
Направляется в Эдем
возмущённый робот.
Так всегда – на берегу,
а на дальней пашне
раскладушка на снегу
и четыре башни.
* * *
бежит умнейшая лисица
на мокрой ветке варежка висит
пора пшенице колоситься
но облик леса на цвета размыт
дождь создаёт холодноватые ручьи повсюду
прибрежный лёд напоминает старую посуду
* * *
Падают из леса
хилые лучи.
Худенький повеса
рвётся в палачи.
Буду жить в больнице.
Буду вспоминать
очерк о кринице
и ручную кладь.
Я придвину миску,
лампочку включу.
Я отдам записку
тихому врачу.
В тихом кабинете
он её прочтёт.
Подлинные дети
не пойдут на слёт.
Подлинные дети
не дадут салют.
С памятью о лете
отблески скользнут.
Что же взволновало
тьму в ничтожный миг?
Улыбался мало
в уголке старик.
Мне Багрицкий тему
эту подсказал.
Вырываю клемму
и черчу овал.
Вспоминаю жито
и какой-то лёд.
Надо из гранита
делать теплоход.
Напоминание о драме
Покорённые поляны. Моль в ладони.
Облака подвыпившие. Дальний гром.
Я один сижу на тихом стадионе.
Самолёты тают в воздухе пустом.
Надо мною пролетают самолёты.
Сам себе кажусь я муляжом в огне.
Падают записки. Маршируют роты.
Червь далёкий! Помни обо мне.
Лишний повод убедиться в рыхлой пене
предоставит мне назойливая злость.
Что же происходит на пустой арене?
В гвоздь вбивается какой-то тайный гвоздь.
На столе лежат чудесные конфеты.
Тигры борются в прославленной стране.
Люди на свои дробятся силуэты.
Червь далёкий! Помни обо мне.
* * *
Лифт, скучающий в тепле,
львы из хладных пятен…
Может быть, в грядущей мгле
буду я понятен.
Стану милым дураком,
получу конфеты.
В нужный срок на снежный ком
положу газеты.
Никого не перегнав,
окажусь на складе,
и шекспировский Фальстаф
вспомнит о награде.
Что же рельсы не видны?
Падают записки.
В ад ограбленной страны
поступают иски.
Что там иски? Пустота
поступает тоже.
Из красивого куста
можно сделать ложе.
Обособленного сна
тут же вспыхнут знаки.
Я увижу из окна
армию в атаке.
Обоснованный закат
утвердится робко.
Кто ты мне, далёкий брат,
брат в долине хлопка?
Ничего не надо знать
в этой жизни глупой.
Странно выглядит кровать
под огромной лупой.
* * *
В радости и в печали,
в нежной тоске по гриму
вижу клочок вуали.
Помню любую зиму,
помню любое лето
в жизни моей проклятой.
В зыбких лучах рассвета
стыну над мокрой ватой.
* * *
Каски, пробитые пулями.
Затхлость дорог в никуда.
Мальчик с чужими ходулями.
Плоскость из тонкого льда.
Солнце лесные проталины
скоро просушит совсем.
Лодки дырявые свалены
в снег, превратившийся в крем.
* * *
ЛСД ты моё, ЛСД…
Оттого что в России я, что ли,
я уже предугадывал в школе
злую правду о русской беде,
ЛСД ты моё, ЛСД…
Оттого что в России я, что ли,
я обязан любить и проклясть
всю её и любую в ней власть,
а потом помечтать о неволе,
оттого что в России я, что ли.
Я уже предугадывал в школе,
что мне нечего вовсе сказать.
Можно выставить в цирке кровать,
но пустые для сказки пароли
я уже предугадывал в школе.
Злую правду о русской беде
не исправишь благими словами,
не исправишь словами о раме,
но запомнит погост в лебеде
злую правду о русской беде.
ЛСД ты моё, ЛСД,
не найти мне тебя в этом мире.
Я лежу в запылённой квартире.
Я один. Меня нету нигде,
ЛСД ты моё, ЛСД.
Холодное утро
В зажжённых залах кровельной скульптуры
не плещет пленный ветер от реки,
и солнце без спасительной фактуры,
как прорубь, стынет, скрывшись за клинки.
Сквозь скорый поезд виден город хмурый.
На ранний снег положены венки.
По лестнице проходят штукатуры,
и свечи в звонкой церкви далеки.
Жизнь не прибегнет к быстрой перемене.
Я вижу, как расположились тени.
Я должен свою глупость превозмочь.
Сверкают камни. Леденеют лужи.
Вдруг рухнет луч, искрящийся от стужи,
а вслед за ним себя проявит ночь.
* * *
Устояли стены.
Появились нары.
Из весёлой пены
вышли санитары.
Промелькнули сферы.
Заржавели фляги.
Псы и кавалеры
спали на бумаге.
Проскакали мышки
по дороге пьяной.
Хлюпали задвижки
в доме за поляной.
Крохотные кружки,
кнопки и синицы
оседали в стружки
и терзали спицы.
Спицы выцветали,
знали о поблажке.
Снова на причале
высохли рубашки.
Я иду в тоннеле
возле перекрёстка.
Крутятся шинели.
Плавится извёстка.
3-5 апреля 2017, 14 мая 2017
В поздней юности
Он имел возможность моделировать детали.
Он имел возможность моделировать объём.
Дальние соломинки из окон выпирали
И перемещались, находились под дождём.
Странный комбинат остался на краю посёлка.
Нет, не комбинат, а фабрика в плену дверей,
фабрика огромного стеклянного осколка,
бочек цемента и комнаты для снегирей.
Дождь и солнце… Перезвон апрельский. Полустанки.
Память, я прошу тебя, умри на краткий миг,
и я вспомню, как к балконам прикреплялись санки
и шагал в халате плохо выбритый старик.
Не отец ли он кому-то? Не посланник мрака?
Я соизмеряю праздный опыт свой с чужим
праздным опытом. Замкну тревожный запах лака
в белый обруч, превращаемый в зачётный дым.
Фабрика начнёт сигналить красными огнями.
Станет холодно в цехах. Появятся шмели.
Скоро кончится октябрь. Я снова выйду к раме,
чтоб на улице увидеть пар из-под земли.
А зачем мне пар? Я скоро сознавать устану
жизнь существенной, привычной. Подойду к столу.
Замечаю я себя. Привыкну к барабану,
ну а флейты я расслышу через щель в полу.
Там, где пластилиновые падали игрушки,
я сидел на стуле, плотно пригнанном к стене.
Я сидел на кухне. Металлические стружки
сами падали мне в руки. Полз паук ко мне.
Скоро полетят снежинки. Встанут карусели.
Перед праздниками фабрика начнёт сиять.
Не придумаю я для себя достойной цели.
Навсегда другие времена должны настать.
* * *
Попадали черти.
Исчезли ослы.
В своей круговерти
предстали столы.
Я вышел из дома
и сразу устал.
Слепая солома
разбилась о вал.
Под вывеской горной
заметный посол
нашёл под валторной
обструганный кол.
Сверкали капканы,
а в глупой дали
настигли туманы
свои корабли.
Орлы пролетели,
а замер мотор.
Из длинной шинели
подпрыгнул боксёр.
Я сдвинулся влево,
но вправо шагнул.
Вошла королева
в рассеянный гул.
25 ноября – 11 декабря 2017
* * *
Справа – колосья, а слева – детали машин.
В комнате вырос однажды расшатанный тын,
а возле стен появились дорожные знаки.
Утро настало. Наемники гибли в атаке.
Снова я должен почувствовать участь свою
и осознать, как живётся на самом краю.
Скоро умру я? Мне пальцы опутали нити.
Тихо мелькают песочные камешки в сите.
Утро
Осколки цветного стакана
опрятные яркие клещи
и мыльные складные вещи
сегодня разрушились рано
сегодня разрушились стрелы
а завтра придут командиры
мои показания целы
проходят счастливые Иры
листы своевременных пятен
тасует угрюмый колодник
а вечер суров и невнятен
хмелеет как подлый угодник
болезненно движутся двери
я знаю: от слов при кошмаре
всегда просыпаются звери
и развоплощённые твари.
22 мая – 9 июля 2018 - 28 января – 10 февраля 2018
Последние публикации:
Городок в печали –
(29/11/2023)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
