Проза

Ваня почти не помнил её. При слове «бабушка» ему представлялось светящееся круглое пятно, улыбка и лучи где-то вокруг. Или лучи и были улыбкой. Многие события жизни смутно проплывали перед Ваней такими же неясными пятнами, что-то большое и недоступное происходило над его головой, но мама и папа решали все вопросы, не обращаясь к нему за помощью, и никакие тревожные мысли не проникали пока в его тёплый мирок. Бабушка куда-то ушла, сказали ему. Что ж тут поделаешь! Образ смутной бабушки вызывал в памяти её квартиру, где Ваня однажды был с папой. Квартира почему-то всегда рисовалась однокомнатной и перевёрнутой вверх дном (или поставленной на угол), затянутой солнечной паутиной, и в ней находились вещи: буфет с фарфоровым мишкой в кафтане, прямоугольный коричневый стол, покрытый наполовину кружевной салфеткой, белые тарелки с цветами, что-то неясное. Он только так и воображал бабушкину квартиру и  не поверил бы, услышав, что теперь все они – он, папа и мама – живут именно в ней, что квартира называется «наследство», и папа, выйдя в отпуск, собирает документы не почему-нибудь, а для его правильного оформления, а мама, занимаясь переводами на дому, в свободное время звонит юристам и уточняет, что забывает спросить папа. Но ничего такого ему не говорили. Буфет с фарфоровым мишкой и коричневый стол куда-то исчезли, не стало и цветов. И, конечно, вверх дном квартира перевёрнута не была.

Прежнюю квартиру Ваня забыл почти сразу же. Он теперь считал, что она была несерьёзная – не настоящая, а понарошку. Однажды он покинул её вместе с мамой и долго ехал на каком-то транспорте. Было людно и скучно, наконец его усадили на сиденье возле окна, а мимо проносились сумрачные низкие здания и плотные заборы, столбы и грязные вывески. С тех пор старую квартиру он не видел и не вспоминал о ней. Осталось лишь одно врезавшееся в память впечатление из самого раннего детства: раннее утро, он в углу манежа и незнакомая шерстяная собака снаружи. Белая голова её клонилась набок, а нос упирался в сетку. Ваня смотрел на собаку, а та смотрела на него. Потом пришла мама, и собака оказалась прямо перед ним. Она и сейчас лежала в коробке с другими старыми игрушками, но казалась не совсем той, что раньше, потому что в сентябре Ване исполнилось пять лет, и он увидел вещи куда более прекрасные: вертолёт с ручным управлением, цветной конструктор и настольный раскладной лабиринт. Папа клал на один конец лабиринта «приз» и Ваня из другого конца направлял туда какого-нибудь своего представителя – зайца, или кота Матроскина, или индейца. Имелись ещё кубики и красочный строительный материал для возведения инопланетных городов – словом, Ване не приходилось скучать ни днём, ни вечером, но он всё-таки больше любил вечера, потому что папа как раз возвращался с работы, мама готовила ужин. Куда увлекательнее строить, зная, что в любой момент может заглянуть папа в комнату и сказать: «Что ты там такое понастроил!».

Порой многообразные дела начинали Ваню утомлять: проснулся рано, позавтракал, поиграл в одно, в другое, посмотрел мультики – короче, переделал всё, что можно, а потом приходится начинать сначала. Он замечал, что у мамы и папы много собственных занятий, они не могут постоянно сидеть возле него и любоваться построенными им городами. Ему хотелось собаку – она бы любовалась сколько угодно. Но живая собака, видимо, вызывала какие-то сложности, она всё не появлялась, и мама с папой не говорили ему ни «да», ни «нет».

В этот вечер мама мыла пол и за батареей обнаружила тайник. Она торопилась закончить до папиного футбола, папа с Ваней уже сидели на диване перед телевизором. Вдруг мама замерла и выпрямилась. Держа швабру одной рукой, раскрыла ладонь и стала смотреть на неё с задумчивой улыбкой. Ваня это сразу отметил и нетерпеливо крикнул:

- Мама, ты что нашла? Там клад? Ты нашла клад?

Папа ничего не спросил, но мама подошла и показала именно ему маленькую хрупкую вещицу на ладони. Ваня вытянул голову, и мама опустила руку пониже, чтобы и Ване было удобно рассмотреть, но сама глядела всё-таки на папу, словно ожидая, что он скажет. И правда, странная это была находка. Деревянная фигурка, похожая на лошадку с длинной мордой, мелкими острыми зубами и круглыми глазами. Выточена она была плохо, неровно, и мама не позволила фигурку забрать:

- Не трогай, Ваня. Занозишь палец. Посмотри, видишь…

Ваня смотрел очень внимательно. И мама, и папа смотрели. Всё-таки это была не до конца лошадка: большая голова с пастью и длинная шея, а внизу маленькое туловище с еле намеченными ножками. Это был диковинный, необъяснимый зверь, и чем-то сказочным, древним веяло от него. Ваня, наморщив лоб, пытался самостоятельно разобраться, что значит появление такого зверька из-под батареи, но сдался и спросил:

- Мама, что это?

- Игрушка здешнего домового, – ответила мама мягко. – Он её оставил.

Папа недоверчиво фыркнул.

- Что ты внушаешь ребёнку, – сказал он с упрёком, и тут начался футбол. Папа торопливо схватил пульт и прибавил звук. Но почему-то настроил не привычную громкость, а тише обычного. Тогда мама вспомнила про недомытый пол и беспокойно поискала глазами, куда бы положить лошадку. Ваня взволнованно предложил:

- Положи её обратно под батарею!

 Мама заколебалась, словно готова была так и поступить, но потом сказала:

- Нет, Ваня, так нехорошо. Зачем она будет валяться на полу?

Немного подумав, мама положила лошадку в вазочку, без дела стоящую на комоде. Закончив мыть пол, она ушла полоскать руки под краном, а папе позвонил учебный друг (так его называл Ваня, слово «институтский» казалось ему не-вы-го-ва-ри-ва-е-мым), и папа с другом стали смотреть футбол вместе, по телефону обмениваясь впечатлениями, и стало очень шумно, как будто друг сидел тут же, в комнате.

Ваня никак не мог отвести глаз от вазочки.

В ней лежала игрушка домового. Мама нашла её под батареей. Домовой забыл её там. А теперь лошадка лежит в вазочке, и домовой, наверное, не сможет до неё дотянуться. Если он по неосторожности потерял лошадку, её надо было немедленно вернуть. Эта мысль не давала Ване покоя. Он вздыхал и ёрзал на диване, косясь на вазочку. Следовало как-то объяснить свои тревоги маме. И когда мама заглянула в комнату, он слез с дивана, подошёл к ней и тихо, с трудом сдерживая волнение, сказал:

- А домовой теперь не найдёт лошадку?

Мама очень удивилась. Наверное, она уже забыла про фигурку, занятая своими мыслями. Она проследила за взглядом Вани и не сразу вспомнила:

- Ах, лошадка. Конечно, найдёт. Домовые умеют забираться на любую высоту. Ваня, скоро спать. Я тебе сейчас нагрею молоко…

Но Ваню объяснение не успокоило. Ваня не стал спорить – снова сел на диван и обратил к вазочке серьёзный взгляд. Мама принесла молоко, и он молча выпил, упрямо глядя на комод поверх кружки. Он представил себе домового: комок спутанной шерсти и два блестящих глаза. Потом вообразил другого: похожего на человечка и обязательно в шляпе. Потом ему представилось, как домовой беззвучно веселится, прыгая на мягких лапах с коготками, как у кота.

Ваня не выдержал и перед тем, как уйти в ванную, подошёл к комоду и, прижав к нему ладони, посмотрел на лошадку снизу вверх. Лошадка безучастно лежала на боку, повернув к Ване тупую мордочку с круглыми глазами, похожая на зубастого дракончика, какого он видел в книжке китайских сказок. Нет, ей никак нельзя было оставаться здесь. Ваня оглянулся на папу. Гул телевизора усилился – может быть, так ему померещилось от страха, а, может быть, кто-то забил гол. Ваня быстро протянул руку и взял вазочку за гранёный край. Другой рукой выгреб из неё лошадку и торопливо вернул вазу на место. Она  стукнула о деревянную поверхность, но папа  не заметил. Ваня присел на корточки и положил лошадку на пол, слегка подтолкнул пальцем под кромку ковра. Большего для домового он сделать не мог.

C самого утра разразилась трагедия. Не успел он одеться и выйти из комнаты, как мама, пристально посмотрев, спросила:

- Смотрю, лошадки нет. Не знаешь, куда это она подевалась?

У Вани застучало сердце, он помотал головой, хотя знал, что врать нехорошо, но он ведь и не врал: даже рта не раскрыл. Мама всё смотрела на него испытвающе, потом отвернулась к комоду, раскрыла по очереди все ящики. В ящиках ничего постороннего не оказалось, потом внимательно изучила пол, даже отогнула ковёр, и Ваня, напряжённо следивший за ней, широко раскрыл глаза: лошадки под ковром не было. Он сначала испугался, и вдруг его осенило: значит, домовой забрал игрушку! Но маме Ваня сказать этого не мог, и мама ничего не понимала.

- Не могла же она просто так исчезнуть. Ты не брал её, Ваня? – неуверенно спросила мама ещё раз. – Вадим, а ты случайно не видел?

Папа собирался идти «платить за свет и воду» (при этих словах Ваня каждый раз представлял жёлтый круг солнца и синие полоски рек, как на картинках в детской хрестоматии; кто-то мог выключить их в любой момент, стоило только не заплатить; эта система таила в себе много подвохов – например, если все люди на земле заплатят за солнце, а двое не успеют, выключат солнце или нет? Ваня не решался спросить об этом). Папа как раз складывал в бумажник цифры, которые он списал со счётчиков в подъезде. За этим занятием застиг его мамин вопрос, и папа недоумённо поднял голову.

- Да вот лошадку, – повторила мама. – Я же её положила вчера в вазочку.

Ваня думал, что папа опять насмешливо фыркнет, но, к его изумлению, папа сдвинул брови, как-то озадачился, и лицо у него стало виновато-беззаботное.

- А... – сказал он. – Я тут рассыпал мелочь и, пока собирал, случайно на неё наткнулся под ковром. Занозил палец, между прочим. По-моему, после этого её выбросил.

Мама покачала головой и ничего не сказала.

Но Ваня побледнел от ужаса.

Случилось непоправимое. Ни мама, ни папа не осознавали, насколько это было важно. Папа выбросил игрушку домового. Домовой не нашёл лошадку ночью – может быть, он искал её совсем в другом месте, на кухне или в ванной. А, может быть, он жил только за батареей, в какой-нибудь тайной норе, и не мог удаляться от неё. А теперь слишком поздно, и он никогда не получит лошадку обратно!

Ваня чуть не заплакал. Он поскорей ушёл в свою комнату, чтобы мама не увидела, как покраснели глаза, сел на пол и, пока завтрак не поспел, стал напряжённо думать. Он должен был спасти свою семью. Мама читала ему, что опасно ссориться с домовыми, в старые времена домовых уважали, старались завоевать их доверие. Должно быть, мама забыла, как читала об этом. Ваня даже нахмурился, чтобы думать было проще. Тем временем хлопнула дверь: папа ушёл платить за свет и воду.

- Ваня, позавтракаем и через час пойдём гулять! – крикнула мама из кухни.

Ваня посмотрел на окно, за которым светило одно из последних осенних солнц. Домовому необходимо было помочь. И за час он, Ваня, должен был найти выход.

И он нашёл. Просидев неподвижно некоторое время, он серьёзно и деловито поднялся с пола, отряхнул штаны, как взрослый, и пошёл к маме на кухню.

- Мама, ты будешь сегодня мыть пол? – тихо спросил он.

Мама, помешивая кашу, посмеялась над этим важным вопросом и ответила, не оборачиваясь:

- Нет, сегодня не буду.

Ваня кивнул тихо. Постоял немного и вернулся к себе.

В комнате он сел возле большой корзины с игрушками и принялся вынимать их одну за другой. Плюшевых и мягких зверей он бросал себе за спину, автомобили и коробки с играми складывал. Всё это ему не подходило. Большие игрушки были выложены, и на дне осталась разная мелочь: индейцы, фигурки зверей и разных человечков, несколько персонажей из мультфильмов. Он разгрёб их, нащупал фигурку Люка Скайуокера из любимого папиного фильма «Звёздные войны», и сердце его трепыхнулось от жалости к себе. Это была его самая любимая игрушка, неизменный участник всех возможных игр, и в лабиринте чаще всего оказывалась именно она. Ваня достал её и поднёс к глазам. Долго смотрел, надув губы, разглядывал, как в первый раз, чёрную блестящую куртку с белым отворотом и световой меч в правой руке. Люк смотрел на него печально. Ваня никак не мог отважиться.

Но вот решительно оттолкнулся ладонью от пола и осторожно, на цыпочках, вышел в гостиную. Подошёл к батарее и положил Люка возле неё. Потом подумал, что мама может заметить, и запихнул его подальше, за ножку стоящего кресла, стараясь не вглядываться в темноту. Он опасался: вдруг оттуда на него глянут два блестящих глаза? Шумно дыша и кряхтя от волнения, Ваня на четвереньках отполз от батареи. Это была его самая ценная и дорогая вещь. Домовой не мог не оценить его доброту. Хоть бы он не сердился больше, если уж подружиться с ним не получится. Погружённый в невесёлые мысли, Ваня отправился к себе складывать игрушки и успел закончить как раз до каши.

На следующее утро удивлённая и рассерженная мама принесла слегка запылившегося Люка к нему в комнату сама и сказала:

- Ваня, я не понимаю. Как это оказалось под батареей?

Ваня молчал. Он хотел сказать, что случайно выронил Люка и не мог найти, но не сумел выдавить ни слова. Не дождавшись ответа, мама сказала недовольно:

- Вот ещё новости. Чтобы больше я твои игрушки на полу не видела!

И ушла.

Ваня был уязвлён в самое сердце. Домовой не желал мириться с ними. Он не взял подарок!

За окном моросил дождь. Осень съела цвета, выкрасив улицу в серый. Ваня прямо в пижаме бросился к корзине и стал лихорадочно рыться в ней, надеясь отыскать что-нибудь такое, что-нибудь понятное домовому. Ведь с домовым шутки плохи! Ваня вспомнил, что вытворял рассерженный домовой в книжках: подсыпал кошке яд в молоко, новые и чистые вещи мазал сажей или грязью. То же самое ожидало и их! Правда, у них нет кошки, но ведь Ване могли бы когда-нибудь подарить собаку, и что бы тогда с нею стало? А если домовой хотя бы раз испортит выстиранные мамой вещи? Ваня просто похолодел от ужаса. Страшная опасность нависла над ними. Он опустошил корзину, а остатки игрушек вытряхнул на пол и... замер.

Среди разнообразных вещиц – новеньких и потёртых, красивых и не очень, купленных, выменянных и подаренных, среди многочисленных аляповатых фигурок из «Киндер-сюрпризов» он обнаружил вдруг маленькую деревянную кошечку.

Он совсем не помнил её и какое-то время таращился удивлённо. Потом включилась память, выплыло из неё что-то полузабытое. Один раз, ещё в старом дворе, Ваня гулял с мамой и, пока она разговаривала с кем-то, сбежал от неё за угол дома. Не должен был так делать, мама сердилась, но заупрямился и тут же поплатился: за углом, привалившись спиной к ларьку «Ремонт обуви», сидел старик, обхватив руками колени. Сидел лицом к Ване. Жутковатый это был старик: костлявый, с бородой и серьгой в ухе, в ветхой болтающейся жилетке без пуговиц – но не посторонний. Где-то поблизости он обитал, и его часто видели у киосков болтающим с продавцами, а то и с какими-нибудь отпетыми мальчишками. Держался он молодцевато, мог при случае перемахнуть через забор, много курил и спуску обидчикам не давал. Связываться с ним детям, естественно, не разрешали. А тут при виде Вани он оживился, даже приподнялся с места, глаза блеснули. Ваня хотел бежать, но старик окликнул его сиплым голосом:

- Иди сюда! Да иди, не бойся!

Вроде нельзя было слушаться, но Ваня подошёл. Ему показалось стыдным бояться. Старик пошарил в кармане заскорузлых брюк и вдруг молча протянул ему эту деревянную кошечку. Он иногда дарил детям такие вот странные игрушки. Многие не брали: родители не позволяли. А Ваня растерялся и взял. Кошечка была круглая, с хвостом, обёрнутым вокруг лап, и с толстыми щеками. Глаза её, процарапанные в дереве, хитро щурились. От неё пахло резко и неприятно, мальчишки постарше сказали, что табаком. Но почему-то Ваня не посмел выкинуть кошечку. Спрятал её тогда в карман, а потом потихоньку бросил к другим игрушкам, чтобы не ругали.

Дед и сам чем-то походил на домового.

Ваня долго вертел кошечку, разглядывая её со всех сторон.

Он положил её под батарею вечером, перед тем как идти спать, хотя родители-то думали, что он уже давно спит. Мама с папой на кухне допивали чай и шелестели письмом от их общей учебной подруги¸ что-то там вспоминали и говорили, что, мол, надо бы съездить проведать её, раз она приглашает. Ваня вышел в гостиную босиком и устроил игрушку за батареей так, чтобы утром сразу понять – забрал её домовой или нет. Прошептал в темноту скороговоркой:

- Мы не хотели выбрасывать лошадку, это получилось случайно.

И поскорее вскочил на ноги: а если домовой вылезет и ухнет на него! Но на сердце было тревожно. Он не знал, что делать, если и на этот раз домовой не смилостивится, не простит им обиду. Ваня оглянулся через плечо и пошёл в кровать.

Утром наступила зима.

Первый снег сахарным слоем лежал на тёмном асфальте, на осенних листьях, на голых ветках под окном. И такой радостной чистотой веяло от преображённой улицы, что и комната Вани сияла особенным светом, и, открыв глаза, ещё сонный, он вдруг подумал про ёлку и подарки под ней, про утренники и ледяные горки, о многом ещё подумал, но всё о хорошем.

Потом он сполз с кровати и выглянул в гостиную. Папа уже уехал к своему нотариусу, мама на кухне стучала ножом по доске, из радио неслась приглушённая музыка. Ваня послушал её какое-то время и с пересохшим горлом приблизился к батарее. Было так страшно, что он не мог посмотреть сразу, пришлось постоять и успокоиться сначала, хоть ноги и зябли. Радио пиликало так мирно и успокаивающе, передавало какой-то «высокий» (симфонический) концерт. Шторы были раздвинуты, и улица в снегу вплывала в комнату, светилась и наполняла светом всё вокруг, и запорошенные дома на противоположной стороне как будто успокаивали его: «Да не волнуйся ты, всё будет нормально». Ваня опустился на колени и с замиранием сердца протянул руку.

06.01.2015 г.