Проза

В Томске я не собирался задерживаться надолго: в первой половине дня планировал по предварительной договорённости отснять художественный музей, затем с той же целью посетить музей зодчества. После обеда, ни от кого более не завися, хотел в своё удовольствие поснимать виды Белого озера – и вечером на поезде чинно отбыть в Новосибирск. План был не бог весть какой запутанный, но с самого начала всё пошло наперекосяк. В художественном музее меня, сочтя неблагонадёжным из-за обилия фототехники, долго не впускали внутрь, а потом упорно не желали свести с администрацией, и по контактному номеру никто не отвечал. Мои мытарства случайно оценила проходившая мимо женщина, оказавшаяся хранителем фондов. Она сообщила, что менеджер по связям с общественностью Мария Васильевна, говорившая со мной два дня назад, по семейным обстоятельствам выйдет только после обеда. Мои робкие попытки рассказать об интуитивном фотопроекте «Большая Сибирь», были решительно отклонены.

- С Марией Васильевной это обсуждали – её и дожидайтесь.

Между тем, на поезд сел я ночью, в поезде спал мало, а утром до начала рабочего дня несколько часов шатался по привокзальной площади. Слоняться по музею до обеда, отражаясь в его застеклённых полотнах вместе с пустым залом, было бы неразумно. Я проникновенно пообещал охраннику вернуться и пешком отправился в музей зодчества.

Откровенно говоря, я больше предпочитал работать на открытой местности. Проект «Большая Сибирь» привлек меня, прежде всего, перспективой путешествий в места, изведанные и не очень, а туманное определение «интуитивный» изящно снимало избыток ответственности за результаты. Ну, то есть на самом деле оно указывало на творческий и спонтанный характер нашей деятельности. Однако Дёма – друг-приятель нашего руководства (в чём заключался, по моему мнению, Дёмин главный недостаток), в среду коротко и доступно объявил, что намерен на выходных снимать Беловский водопад в Искитимском районе, а снимать томские музеи ехать не намерен. И вместо него отправился я. Какая уж тут интуитивность.

Путь к зодчеству лежал вдоль главной улицы, полной архитектурных изысков. Виды были живописные, и прогулка могла бы стать приятной, если бы внезапно не подул пронизывающий, непонятно откуда взявшийся ветер. Местный городской сайт накануне обещал превосходную погоду. Однако неотвратимо густеющие облака, судя по всему, намеревались опровергнуть это легкомысленное заявление. И впрямь – едва я внёс себя в деревянный терем музея, как снаружи самозабвенно хлынул дождь.

Так что я не торопился на волю. Смотритель музея встретила меня радушно. После длительной беседы об интуитивном фотопроекте, о его сотрудниках, обо мне лично (образование, стаж, карьера, семейное положение, виды на будущее) разговор наконец обратился к самому музею. Меня повели в экспозицию. Я рассматривал рисунки, чертежи, фрагменты наличников, карнизов и пилястров. Я не забывал о цели визита и фотографировал их по мере возможности, но мои порывы буквально тонули в пространных рассказах милейшей Лионеллы Павловны.

Однако всё на свете заканчивается. Мы попрощались в половине третьего. Белое озеро мне, похоже, уже не светило, так что я мог целиком посвятить себя картинам, но я вдруг решил уточнить, ждут ли они меня, собственно. Оказалось, что никто меня не ждёт: злосчастная Мария Васильевна так и не вышла на работу. У неё заклинил дверной замок, интимно поделились со мной по телефону, и она не может покинуть квартиру, пока не приедет ремонтная бригада.

Я не был повинен в беде Марии Васильевны, и совесть меня не терзала. Мне хотелось использовать свободное время с умом. Посему я, воодушевлённый, наспех похлебал в столовой солянку, и троллейбус покатил меня к Белому озеру. Погода за окном выглядела прилично, и я решил было, что ветер разогнал ненастье.

Ливень припустил с новой силой, когда я, бодрый и энергичный, прогуливался по берегу озера, выбирая ракурс. Озеро, белым и так не бывшее, мгновенно приобрело зловещий мутный оттенок. Деревья и здания на противоположной стороне утонули в дожде. Вода вскипела, утки и лодки поспешно загребли к берегу, редкие люди прытко разбежались по укрытиям. Рыхлая, страшная туча валилась прямо на меня. Чертыхаясь, я сунул фотоаппарат под куртку и пустился искать убежище. Не разбирая дороги, свернул на первую попавшуюся улицу, и почти сразу взгляд упёрся в празднично-синюю вывеску, венчающую крытый спуск в цоколь трёхэтажного дома. На вывеске фланировали разноцветные рыбки. Зоомагазин! Я свернул туда, больше всего боясь за фотоаппарат. Сбежал по неровной лестнице (дождь гнался за мной и мстительно колотил по навесу) и рванул на себя дверь.

Сразу стало сухо и тихо. Старик в сером жилете, сидящий за столом против входа, с вежливым интересом рассматривал моё фыркающее и гримасничающее мокрое лицо. За его спиной начинался лабиринт, полный зеленоватого мерцания. В огромных аквариумах среди фантастических коряг и камней неспешно скользили тени. Я отдышался, ощупал фотоаппарат и сказал:

- У вас тут зоомагазин, значит?

- И магазин, и выставка, – добродушно откликнулся старик. – Выставка экзотических обитателей вод. Прошу на осмотр. Двести рублей.

Дождь снаружи исступленно хлестал по навесу. Недолго думая, я заплатил. При близком  осмотре оказалось, что лабиринт представляет собой всего лишь короткий коридор и два зала – большой и поменьше – справа от него. Слева в отдельном, битком набитом помещении располагались малоинтересные товары: пустые аквариумы, корма, лампы и прочая дребедень. Я отправился на выставку. Не выпуская из вида дверь, любопытный старик последовал за мной – вроде бы ноги размять. Я не обиделся. Я почему-то чувствовал, что ему хочется видеть мою реакцию на «обитателей вод».

Обитатели были бодры и веселы. Я рассматривал серебристых с неуловимым розовым налётом моллинезий, парящих под невесомыми плавниками. Любовался пышнохвостыми радужными гуппи и нарядными попугаями. Зачарованно следил за петушками с их мерно колышущимся роскошным оперением. И давился от смеха, глядя на рыбу-красную шапочку с соответствующей нашлёпкой над глазами. Разумеется, я не знал их всех поимённо. Я сверялся с лаконичными табличками, к которым любезно прилагались микроскопические изображения.

В большом зале размещались жители позанятнее: рельефный камчатский краб, сидящий в нагромождениях камней, раковин и кораллов, растерянно подбирал свои клешни, стараясь не задевать ими стекло. В огромном тёмном аквариуме голодно кружили грязно-металлической расцветки пираньи с недобро ощерившимися физиономиями. По соседству с ними извивались змееподобные тупоносые мурены с застывшими глазами. Декоративные акулы – гвоздь выставки – располагались в последнем зале, занимая сразу три стены. Я разглядывал их особенно долго и был разочарован: на легендарных акул Джека Лондона походили далеко не все, хотя все были по-своему безобразны, в особенности тяжёлая чёрная рыбина с выкаченными глазами, плавающая у самого дна. Я справился у смотрителя о состоянии погоды, получил неутешительный ответ и прошёлся по выставке снова, стараясь вторично увлечься ею. Получилось значительно хуже, и я начал подумывать о поиске другого пристанища, но в этот момент старик жестом привлёк к себе внимание. Я непонимающе посмотрел на него. Он махнул мне рукой и скрылся в большом зале, откуда я только что вернулся. Завернул за аквариум с крабом и показал прилегающую к нему средней величины ёмкость, при осмотре мною как-то пропущенную. В ней одиноко плавала тускло-серая рыбина, ничем не примечательная. Однако пояснение на аквариуме как будто опровергало первое впечатление. Я наклонился и прочёл:

«Т.н. Королевская золотая рыба. Семейство карповых. Выловлена в Белом озере седьмого мая две тысячи семнадцатого года».

Я недоумённо оглядел эту болезненного вида рыбу и сказал:

- Золотая?

- Да, – сказал старик. – Золотая. Была золотой.

- Но теперь она просто серая, – заметил я.

Будто поняв, о чём идёт речь, рыба вдруг метнулась к задней стенке и насторожённо застыла там, недоверчиво кося на нас глазом.

- Она стала такой постепенно, – ответил старик. – А в первые дни была очень красивой. Когда её принесли, она вся искрилась, как солнце.

Я недоверчиво усмехнулся. Старик потряс головой и ткнул пальцем в табличку.

- Рыбаки поймали её, – сказал он, наслаждаясь моим недоверием, – посадили в ведро и принесли нам. У нас в Белом озере такие рыбы не водятся. Мы думали, кто-то выпустил её из аквариума. На её лбу (можете поверить) отчётливо виднелось пятно в виде белой короны. Но на домашнюю она совсем не походила: слишком беспокоилась и металась. Потом привыкла. Стала рассматривать людей. Тут о ней как раз написали в газете, и понеслось. Её приехали посмотреть специалисты. Они сказали, что с такой разновидностью не сталкивались. Тогда о ней, понятное дело, заговорили все. Телевизионщики сделали репортаж. Потом был сюжет на федеральном канале. Начальство, конечно, этим воспользовалось. Руководство пустило рекламу на телевидении, и люди повалили толпами.  

Я всмотрелся в рыбу внимательнее. Я смутно вспомнил, что нечто подобное действительно слышал, только город тогда не запомнил. Она печально выпустила изо рта несколько пузырьков, не двигаясь и не меняя своего положения.

- Люди шли с утра до вечера, – сказал старик. – Мы даже продлили время посещения. Поставили аквариум на самое видное место, в последнем зале, напротив акул. И чего я только здесь ни насмотрелся! Надо же было присутствовать в зале, чтобы аквариум не повредили. И все загадывали желания. Ну просто как дети. Да что уж. По правде говоря, и я сам один раз попросил у неё… ну, это глупости. А некоторые простаивали тут по часу. Одна женщина приходила четыре раза.

Я расслышал укор в его тоне и издал полагающийся сочувственный звук.

- Через месяц она стала тускнеть, – сказал общительный старик, сняв очки и протирая их платком. – Сначала перестала искриться. Потом превратилась в бледно-жёлтую вместо золотистой. Продолжала есть, ухаживали мы по всем правилам, в воде не находили микробов, и температура была нормальная. Просто по какой-то причине она стала менять цвет. Потом исчезла корона с её лба. Просто выцвела. Необычный случай. Люди стали возмущаться. Они хотели увидеть рыбку, как у Пушкина, но видели самую обыкновенную некрасивую серую рыбину. Они решили, что мы подменили её. Даже обещали жаловаться. Мы перенесли аквариум сюда, а потом сроки подачи рекламы истекли, и как-то забылось. Теперь её редко замечают. Может быть, так даже лучше.

Тем временем мой пристальный взгляд утомил рыбу. Она беззвучно повернулась и исчезла в зарослях мерно колышущейся травы. Я долго молчал, пытаясь собраться с мыслями. Потом неуверенно сказал:

- Вообще-то золотые рыбки иногда меняют окраску…

- Да, – ответил он странно. – Но они меняют только окраску.

Стало тихо. Я пытался понять, что он имеет в виду. Наконец мне показалось, что я понял. Это выглядело невероятным. Я сказал:

- Но ведь люди приходили сюда, чтобы загадать что-то хорошее. Они верили в чудо. Может быть, они просили у неё самое ценное и заветное. Почему же она стала такой? Вы же не думаете, что кто-то приходил к ней со злыми мыслями?

Старик молча пожал плечами.

-  Я думаю, она просто устала, – ответил он и прокашлялся.

- Но почему бы тогда вам не отпустить её? – предложил я.

Он покачал головой:

- Её хотят исследовать. Руководство заключило договор… Если рыба исчезнет, придётся платить неустойку. И потом, даже на свободе сможет ли она стать прежней?..

Звякнул колокольчик над входной дверью: прибыли новые посетители. Старик прислушался и поспешил на выход. Шум дождя не донёсся до меня на этот раз, в дверь ворвалось лишь нахрапистое тарахтенье пролетевшего мотоцикла. А здесь, в тишине зала за толстыми стёклами скользили холодные существа с сонными глазами, которым не было до меня никакого дела. Хотя мой гид покинул меня, и голос его, обещающий дивные впечатления от выставки, доносился уже из коридора, перекрывая два голоса – застенчивый женский и скептический мужской, хотя моё уединение могли прервать в любой момент, я продолжал стоять перед аквариумом. Мне было тоскливо. Я думал о золотой рыбке. Я думал о её силе, которую расходовали люди, пока не вычерпали до капли. Так считал старик. Исполнилось ли его желание? Я не догадался спросить об этом. Я невольно искал её взглядом, пытался различить среди трепещущих водорослей, мысленно обращался к ней, невольно расчувствовавшись, но не находил, нигде не находил несчастную золотую рыбу.

И тут она показалась из-за развалин пенопластовой башни, словно откликаясь на мой призыв. Тихо лавируя между стеблями, подплыла к самому стеклу – и замерла. Круглые глаза её смотрели прямо на меня. Они смотрели внимательно и бесстрастно. Нет! Ни надежда, ни разум, ни душа – так, как мы толкуем их, – не светились в этих рыбьих глазах. И всё-таки было в её взгляде что-то, что-то неясное и необъяснимое было, похожее на немой вопрос. Не то чтобы я принял его на свой счёт… но почему-то у меня вспотели ладони. Я отодвинулся невольно, сделал шаг назад. Я смутился. Я захотел вдруг, чтобы старик поскорее вернулся. Бредовые мысли полезли в голову: я с аквариумом на берегу озера… Я тряхнул головой. Оглянулся – и мерцающий зал с аквариумами стал тем, чем и должен был быть: случайным обрывком реальности. Жизнь кипела наверху, деятельная и огромная. Шумели деревья, мчались машины, в железнодорожные кассы выстраивались очереди. Парочка вошла в зал вместе со стариком, не прекращающим говорить. Казалось, он уже забыл обо мне, его взгляд скользил мимо. И в этом я усмотрел благоприятный для себя знак.

Я посмотрел на часы подчёркнуто деловито, тронул билет в кармане джинсов и покинул зал, почти воровато оглянувшись на пороге. Я вырвался из подвала, хлопнув дверью, вдохнул очищенный дождём воздух и зашагал к остановке, всё убыстряя шаг.

Быстрый шаг позволял ни о чём не думать. Это было необходимо какое-то время. Потом я выбросил золотую рыбу из головы и больше о ней не вспоминал.

2015-2018 гг.