Проза

(Начало)

 

            Ночью у него снова начались галлюцинации. Правда, на этот раз концентрация сновидений в них была заметно выше. От реальности осталось не так уж и много – неизменный антураж комнаты и ощущение дежавю. В голове непрерывно звучал голос, монотонный как метроном, и не было ни малейшей возможности понять, как он туда попал. Голос что-то говорил о романе, но слов было не разобрать, они терялись под взглядом лица в очках, плоского и твердого, как книжная обложка. Время от времени Антон пытался вникнуть в смысл произносимых слов, но это требовало какого-то запредельного внутреннего напряжения, которое, как он догадывался, было совершенно несовместимо с состоянием сна. Поэтому немудрено, что сновидение до последнего сопротивлялось этим его попыткам, пока наконец не лопнуло, как грецкий орех от чересчур сильного удара, обнажив изуродованную осколками скорлупы сердцевину, похожую на полушария головного мозга.

            Утро выдалось солнечным и прозрачным, и Антон принял это как хороший знак, хотя и подозревал, что личные качества знака сегодня совсем не зависят от облачности и наличия атмосферных осадков. С протяженностью времени дело обстояло иначе – требовалось немедленно употребить на что-то четыре длинных, аномально медленных часа, и то, чего так не хватало в обыденной жизни, превратилось сейчас в чересчур крупные, а потому неразменные в утреннее время суток купюры. Но время и временный – недаром однокоренные слова: ровно в полдень Антон набрал выученный наизусть телефонный номер издательства, приготовившись сразу же назвать заветные имя и отчество, которые почерпнул накануне из имеющихся у него книг.

            Дозвониться до редактора удалось только с третьей попытки, совещание, на котором тот находился, никак не могло закончиться. Наконец, Антон услышал в трубке слегка утомленный, но все еще скорострельный голос редактора отдела современной прозы.

            – А, Антон? Здравствуйте. Я как раз сегодня утром потратил полчаса, размышляя над вашим романом. Вы знаете… Это ведь ваш первый роман?

            – Да, первый.

            – Вы знаете, это очень чувствуется. И поверьте, я ведь не просто угадал – есть совершенно типичные вещи, характерные для новичков. Вот смотрите: роман у вас начинается с того, что главный герой просыпается, завтракает, выходит из дома и куда-то там идет. Все очень медленно, неторопливо, с подробными описаниями… Я вам хочу сказать, что мы получаем огромное количество рукописей никому не известных авторов, и почти все они начинаются совершенно одинаково – вот так, как у вас.

            – Но ведь потом…

            – Да, потом завязывается какая-то интрига, какое-то действие, но опять же – все это медленно-медленно. Поймите, Антон, так никто давно уже не пишет. Вернее, это, конечно, ваше дело – писать о чем угодно и как угодно, но если вы всерьез рассчитываете опубликоваться, вам необходимо поразить редактора, причем с первых же строк, чтобы он открыл вашу рукопись и сказал – ого, такого я еще не читал! Я ведь не случайно попросил у вас первые 20 страниц – их вполне достаточно, чтобы понять если не все, то очень многое о произведении, да и об авторе тоже. Многие редактора вообще не просматривают больше двух-трех страниц, они физически не в состоянии этого делать – вы не представляете, какое количество рукописей мы получаем каждый день, такое ощущение, что чуть ли не все поголовно стали вдруг писателями. Поэтому запомните на будущее – никого не интересуют ваши гениальные находки где-нибудь в середине романа, две-три первые страницы – вот ваш единственный шанс. Кстати, и человек, зашедший в книжный магазин – только если он не пришел за чем-то вполне определенным – обычно поступает точно также: читает аннотацию на обложке, раскрывает книгу на первой странице – и затем либо покупает книгу, либо откладывает в сторону. И мне кажется, что в случае вашего романа – а вы, как начинающий автор, можете рассчитывать, в основном, на таких вот спонтанных покупателей – книгу скорей всего поставят обратно на полку, чего ни одно коммерческое издательство, как вы понимаете, позволить себе не может. Нет, я, конечно, могу положить вашу рукопись на стол главному, но я больше, чем уверен, – он скажет то же самое.

            – Вообще-то, для меня сейчас важнее понять, стоит ли мне в принципе продолжать всем этим заниматься…

            – Ну, это только вам решать на самом деле и никому другому. Можете продолжать, можете на этом ставить точку. Я могу лишь высказать несколько собственных соображений, не более того. Как мне показалось, у вас есть то, что называют чувством языка и – что немаловажно – чувство ритма. Вы чувствуете ритм, когда пишите, это врожденная способность, чувству ритма нельзя научить, оно либо есть, либо нет, вы ведь знаете – многие люди рождаются глухими в музыкальном смысле, и ничего с этим не поделать. А вот над языком, над стилем можно и нужно работать, и работать много – стиль как раз неплохо поддается шлифовке. Я посмотрел – вы пытаетесь свой язык как-то разнообразить, используете метафоры, иногда довольно образные, все это хорошо, но недостаточно. Ваш стиль – это ваша визитная карточка, он должен быть как неповторимый, уникальный – только ваш, понимаете? – узор. Один раз увидел, и уже ни с чем не перепутаешь. Пока такого нет. Ну, про начало романа я вам уже говорил. Финал, между прочим, мне тоже показался не особенно внятным, по крайней мере, если судить по синопсису.

            – Может, просто синопсис написан неудачно?

            – Может быть. Однако значение синопсиса не нужно преувеличивать – если первые страницы рукописи редактора заинтересовали, поверьте, он обязательно запросит произведение целиком. Так что, помимо языка, над композицией вам тоже нужно работать. Вообще же, язык, композиция – все это, безусловно, важно и приходит с опытом: если будете работать, руку рано или поздно набьете. Но писатель – это ведь не просто человек, который сидит за столом и что-то там пишет. Это, прежде всего, человек, который думает. И думает постоянно. Найти, нащупать идею, которая бы не только помогла вам полностью раскрыться как писателю, но и сделала бы вашу книгу интересной для самого широкого круга читателей – вот по-настоящему сложная задача. Решать которую вам будет намного легче, если вы будете, что называется, в струе, будете интересоваться литературным процессом. Если вы будете знать, о чем сегодня пишут наиболее востребованные авторы. Это на самом деле не так уж и сложно – у нас есть несколько литературных премий, посмотрите на их шорт-листы – они в целом дают адекватное представление о происходящем в литературе. Ну а много читать – это вы, наверняка, и без меня уже знаете – почти так же важно, как и много писать. Но пробиться очень сложно: сегодня, как я уже сказал, пишут многие, и временами пишут очень даже неплохо. А роман этот свой первый – если не бросите писать – через несколько лет будете перечитывать с улыбкой, поверьте.

            – Ну да, наверное…

            – Антон, мне на самом деле нужно уже бежать. Еще пара советов, совсем небольших. Это, во-первых, название, оно почти так же важно, как и начало романа. И знаете, "Меланин" ваш, он вряд ли кому-нибудь что-то скажет. Я бы поменял. И еще. Только не обижайтесь. Никогда не задумывались о псевдониме?

            – Если честно, нет.

            – Ну значит теперь задумаетесь. Мысль, между прочим, довольно здравая. У нас в литературе уже есть два А. Ивановых, и что-то подсказывает мне, что это не тот случай, когда Бог троицу любит. В общем, подумайте.

            – Хорошо.

            – Все, Антон, я побежал. Будет что-нибудь еще, обязательно присылайте, посмотрим.

 

            Оставшись наедине с нагревшейся за время разговора трубкой (тепло щеки и влажные ладони), Антон больше часа просидел в прострации за кухонным столом.

            Определенность наступила, но оказалась хуже любой неопределенности. С одной стороны, все было не так уж и плохо: известный автор похвалил начинающего. Указал, правда, на огрехи, но советы его были разумны и, в общем-то, по делу. С другой стороны, роман его в очередной раз был отвергнут, и в совокупности с похвалой это создавало какое-то непереносимое ощущение ничьи, патовой ситуации, тупика. Горечь поражения рано или поздно отпустила бы, прошла бы через пик, но отпустила; ничья же будет давить непрерывно, не ослабевая и не делая ни пауз, ни поблажек.

            Прошло несколько дней, и это давление что-то изменило в нем, впервые позволило рассмотреть у себя внутри доселе невидимые силовые линии и течения. Он с удивлением осознал вдруг, что его страсть к писательству, страсть к составлению из слов предложений не монолитна, что в ее основе, в самом ее фундаменте – темное и неподвластное ему желание увидеть свой текст опубликованным. Этим желанием нельзя было управлять, от него невозможно было избавиться – это вчистую разрушило бы, лоботомировало всю его внутреннюю конструкцию. Это желание не может довольствоваться надеждой без гарантий – как будто у надежды бывают какие-то гарантии. Оно не позволит ему писать в стол, оно вообще не даст ему больше писать, несмотря на все его хваленое чувство языка и трижды врожденное чувство ритма. Это и есть пат, неисправимый и окончательный, когда желание и невозможность вечно бьются за пустые клеточки судьбы, но всякий раз неизменно возвращаются на исходные позиции.

 

            Так ни до чего и не додумавшись, Антон поднялся из-за стола, в нерешительности остановился посреди кухни, но тут в дверь позвонили. Сумрачная, в тон его мыслям женщина-курьер вручила ему тонкий конверт в обмен на роспись в какой-то квитанции. Это было постановление суда с указанием суммы выплаты за причиненный ущерб, включая судебные издержки: банкрот этажом ниже добился своего.

            Антон в задумчивости убрал письмо обратно в конверт. А что, если действительно так и сделать – спуститься этажом ниже? Ведь он есть, этот этаж, в любом книжном магазине – россыпи детективов, боевой фантастики, женских романов. Его роман, между прочим, вполне сойдет за детективный, и, если хорошо поискать, наверняка найдется какая-нибудь серия, в которую он мог бы вписаться. Пусть в мягком переплете, который разваливается во время первого же прочтения, пусть с чудовищной бульварной обложкой – неизменная пышногрудая шлюха, нож или пистолет, обобщенно-мужественный профиль главного героя – пусть. Но это та станция, которую ему не объехать, не проскочить с закрытыми глазами. Ему не жить без этих набранных в типографии трех сотен страниц, посаженных на дешевый, дрянного цвета и качества клей. Без них ему некуда двигаться дальше, без них никакого дальше у него просто нет.

            Антон отложил в сторону заказное – во многих смыслах – письмо, вышел из квартиры и отправился в самый крупный в городе книжный супермаркет.

            Вечером он неторопливо редактировал синопсис – выбрал из имеющихся самый доступный и принялся его упрощать. Это было совсем не сложно, это было – просто. Рядом лежал список издательств, на этот раз из семи пунктов, с названиями подходящих серий. Первые два – очевидно, те самые монополисты рынка, было бы странно, если бы их не оказалось в самом доходном, макулатурном сегменте. И предыдущие отказы не играли здесь роли: жанровой литературой занимались совсем другие отделы и другие редактора.

            Закончив синопсис, он отправил семь совершенно одинаковых электронных писем со словом  "Рукопись" в поле Subject. Затем погасил свет, разделся и залез под одеяло. На секунду замер, вслушиваясь в окружавшую его темноту – она была непререкаемой и полной, такой же, как и его уверенность в том, что никаких ночных кошмаров сегодня не будет. Сон внезапно обступил его со всех сторон, и мысль о том, что у него осталась лишь пара месяцев до того, как судебные приставы начнут выламывать дверь в его квартире, осталась недодуманной.

 

            Ему позвонили через три дня, нейтрально-приветливым голосом попросив зайти к главному редактору. Если удобно, прямо сегодня. Адрес вы знаете?

            Адрес Антон знал. Это было небольшое издательство, специализирующееся на детективах. Они издавали трех или четырех авторов, зато очень приличными тиражами. Один из них – самый раскрученный и тиражный – отличался к тому же необыкновенной плодовитостью: Антон насчитал чуть ли не шесть романов только за прошлый год. Еще он обнаружил множество упоминаний издательства на англоязычных интернет-ресурсах, что показалось ему немного странным.

            Все это он припомнил уже по дороге в издательство, какой-то совершенной периферией сознания – как ни пытался Антон держать себя в руках, его просто захлестывала горячая волна возбуждения, превращая с таким трудом отстроенную внутри себя спокойную решимость в мокрый и рыхлый песок.

            Издательство находилось в бизнес-центре, нарочито-монументальном, отгороженном от улиц витиеватой – под старину – решеткой, с подобием небольшого парка перед парадным фасадом. Пафосность здания, выставленная на показ эксклюзивность элементов отделки в действительности преследовали одну очень простую цель – скрыть, что еще несколько лет назад по этому адресу располагались бани.

            Издательство занимало целое крыло на втором этаже. Чуть ли не хрустящая под взглядом белизна недавно сделанного евроремонта должна была, по всей видимости, подготовить входящего сюда человека к чрезвычайной важности событий, которые с ним вот-вот произойдут. Волнение Антона заметно усилилось, в груди, заглушая все вокруг, нарастало щемящее предвкушение праздника, как будто по мановению стерильного белого цвета одновременно выросли и ставки, и вероятность благополучного исхода.

            Кабинет главного редактора находился в самом конце коридора, Антон постучал и вошел. Сидевшая перед компьютером секретарь, подчеркнуто-приветливая женщина совершенно неопределимого (среднего?) возраста попросила снять верхнюю одежду и немного подождать, буквально пару минут. Сама она эти минуты провела в смежной комнате, а когда вернулась обратно, торжественно сообщила Антону, что Геннадий Сергеевич его ждет. Волнение набрякло, как электрический заряд, добралось до мгновенно вспотевших ладоней, Антон шагнул в кабинет и прикрыл за собой дверь.

 

            Спустя несколько часов он сидел за письменным столом в своей квартире, перед пластиковой папкой с двумя десятками машинописных листов. На кухне капала вода, методично ударяла по несмачиваемой поверхности эмали, по органам терпения, спокойствия и слуха, но о том, чтобы встать и закрутить кран, не могло быть и речи – содержимое папки что-то сделало с ним, словно отключило какую-то важную функцию в организме. Оставалось надеяться, что он со временем привыкнет к этому звуку и перестанет его слышать, что звук этот на самом деле лишь у него в голове. Как и название, напечатанное крупным полужирным шрифтом на первой странице, проступающее сквозь матовый, гладкий на ощупь пластик папки для бумаг: "Синопсис № 61".

 

            Геннадий Сергеевич выглядел так, как и должен был выглядеть главный редактор небольшого преуспевающего издательства в своем рабочем кабинете.

            Размер руководимого им книжного предприятия подразумевал минимум условностей, доброжелательную, слегка расслабленную улыбку и готовность к диалогу; высокие же тиражи и репутация на рынке позволяли держать определенную дистанцию, различную в зависимости от текущих целей и задач. Та же двойственность прослеживалась и на гладко выбритом, склонном к полноте лице главного редактора – сидячий образ жизни демонстративно противопоставлял себя крепкому от рождения здоровью, и хотя исход поединка в долгосрочной перспективе был более чем очевиден, чаша весов "здесь и сейчас" непринужденно раскачивалась из стороны в сторону. Для полноты картины не хватало лишь очков, они настолько напрашивались на тонкую, чересчур выступающую переносицу, что казалось – их просто зачем-то сняли за несколько мгновений до того, как Антон появился в кабинете.

            – А вы старше, чем я думал, – произнес Геннадий Сергеевич вместо приветствия и указал на один из стульев, стоящих напротив его стола.

            Антон сел.

            Редактор раскрыл лежащую перед ним папку, на секунду замер над первой, очевидно заглавной страницей, словно настраиваясь на нужную волну. Затем медленно перевел взгляд на заметно нервничавшего Антона, со всеми его потаенными надеждами, с ничем не подкрепленным пока возбуждением, с равновеликой готовностью взметнуться в потолок столбом радости или, наоборот, обидеться разом на все человечество, и, дождавшись момента, когда паузу невозможно было больше ни растягивать, ни удлинять, произнес:

            – Ну что, Антон. Вы знаете, мне понравилось. Очень понравилось. Рука мастера, ни больше ни меньше. Живые персонажи, отлично выписанные диалоги, закрученный, практически детективный сюжет. Хотя, почему практически – сюжет детективный, в самом хорошем смысле этого слова. Не то, что оторваться – временами перевести дух невозможно. Есть, конечно, шероховатости, нестыковки небольшие, местами текст чересчур вязкий, иногда не хватает динамики, драйва какого-то, видно, что стиль до конца еще не сформировался, но в целом – очень и очень прилично.

            Антон почувствовал сильный толчок под диафрагмой, отозвавшийся мгновенным теплом в конечностях и на лице – особенно на лице. Раскрасневшийся, он не знал, куда ему деть глаза. Он хотел было сказать "спасибо" и даже открыл уже рот, но в последний момент передумал и, поперхнувшись, издал сдавленный горловой звук, еще больше покраснев. Редактор, внимательно наблюдавший за первой реакцией автора, едва заметно кивнул – казалось, человек напротив был им успешно классифицирован.

            Вновь с математической изощренностью выдержав паузу, редактор продолжил:

            – Как вы понимаете, то, что я сейчас вам сказал – мое сугубо личное мнение. Мнение достаточно квалифицированное – иначе я не сидел бы в этом кабинете, но все-таки субъективное. Помимо него, к сожалению, существует вполне себе объективная реальность, и она вам, конечно, хорошо известна. На книжном рынке сегодня очень непростая ситуация, некоторые называют происходящее чуть ли не коллапсом, хотя я и не склонен чересчур сгущать краски. Но все же кризис, прокатившись по стране, кардинально переформатировал тот ландшафт, к которому мы привыкли, и в силу присущего книжному рынку консерватизма следует признать, что ситуация будет оставаться замороженной еще как минимум несколько лет. Очень многие небольшие издательства либо разорились, либо перешли под контроль двух крупнейших издательских домов. Формально, это не монополия, на деле – разницы никакой. Всем, кто хоть немного понимает, как функционирует книжный бизнес, совершенно очевидно, что произошло. Ведь именно небольшие независимые издательства занимались поиском новых имен, новых авторов, то есть фактически отвечали, если угодно, за воспроизводство рынка. Крупным издательствам это ни к чему, они просто перекупают наиболее интересных, уже засветившихся авторов, минимизируя таким образом неизбежные издержки, связанные с публикацией никому не известных людей. Сейчас же, когда рынок схлопнулся, оказалось, что начинающих авторов-дебютантов совершенно некому издавать: одни либо сами пали жертвой кризиса, либо просто физически – вернее, финансово – не могут себе этого позволить, другие же как не хотели, так и не хотят этого делать – ведь риски в условиях общей нестабильности выросли многократно. Прибавьте сюда исчезновение в результате кризиса практически всех независимых сетей распространения – вот вам и законченная картина.

            Редактор вздохнул.

            – Конечно, так не может продолжаться бесконечно, рано или поздно появятся новые независимые издательства. Либо сами монополисты начнут наконец терять прибыль, тасуя одну и ту же колоду порядком поднадоевших уже имен. Но инерция рынка велика, и может пройти не один год, прежде чем что-то начнет меняться. Поэтому, подводя черту под вышесказанным – и здесь я буду с вами откровенен – сейчас наихудшее время для продвижения новых авторов, даже таких талантливых, как вы. Хуже не придумаешь.

            Редактор замолчал. Предчувствие праздника сдулось, опустилось до онемевших, покалывающих остатками возбуждения ступней и почти сразу еще ниже, уперлось в покрытый ламинатом холодный пол – лошадиная доза адреналина оказалась плацебо. Антон вдруг поймал себя на мысли, что совершенно не помнит дороги от дома до издательства. В совокупности с нереальностью происходящего с ним сейчас, эта мысль немедленно оформилась в инстинктивное желание проснуться – каких-либо рациональных объяснений поведению редактора, пригласившего его на встречу и предварившего свой отказ развернутой лекцией о состоянии книжного рынка, он не находил.

            – Вы, конечно, спросите, зачем же я тогда вас, собственно, пригласил? – вновь заговорил редактор, словно нарочно стараясь утвердить Антона в его подозрениях, – Сейчас объясню. Я не первый год в издательском бизнесе, видел и взлеты, и падения, и совершенно непредсказуемые изменения конъюнктуры. И потому, у меня нет ни малейших сомнений, что время это тяжелое обязательно пройдет. Рано или поздно. Одаренных же авторов всегда, во все времена немного, и ими не разбрасываются. Поэтому, считайте этот наш разговор своего рода предложением о публикации вашего романа, но не прямо сейчас, а года, скажем, через два-три, когда рынок немного отойдет от шока, и финансовой стабильности нашего издательства ничего не будет угрожать. Ну а вы, тем временем, вполне могли бы принять участие в одном из наших издательских проектов – нам как раз нужны сейчас талантливые авторы. Вот такое у меня к вам будет предложение.

            Мысли путались в голове, причудливо перемешивались со словами главного редактора, и только по тревожно затянувшейся паузе Антон догадался, что от него чего-то ждут. С трудом отмотав разговор немного назад, он лишь спустя несколько мучительно длинных секунд услышал наконец свой неуверенный, хрипловатый голос:

            – Каких, например, проектов?

            – Например? – редактор немного помедлил, размышляя о чем-то, и вдруг спросил:

            – А, кстати, как у вас с английским? Свободно говорите, читаете художественную литературу? Способны написать эссе на заданную тему?

            Антон покачал головой.

            – Только мануалы. И только по принуждению.

            – Я почему-то так и думал, но чем черт не шутит, – редактор машинально нажал на  переносицу, словно поправляя несуществующие очки, – Да – проекты. У нас есть, например, одна очень успешная серия детективных романов, – тут редактор назвал имя самого плодовитого и растиражированного автора издательства, – Вы наверняка смотрели, какого плана книгами занимается наше издательство и потому не могли не обратить внимания на количество романов, опубликованных этим автором за несколько последних лет. Так вот. Как нетрудно догадаться, такого автора нет, и никогда не было. Это своего рода литературный бренд, придуманный у нас в издательстве, романы в этой серии пишутся коллективно. У нас есть специальный отдел, занимающийся составлением синопсисов, – это люди, которые генерируют идеи, сюжетную канву, так сказать. И уже под готовые синопсисы мы набираем авторов для написания собственно текстов романов. Такой вот литературный аутсорсинг, если вам что-нибудь говорит данный термин. Нет, нет, подождите морщиться, я еще не закончил, – редактор упреждающе поднял ладонь правой руки, – Это все предубеждения, поверьте, которые проистекают от полного непонимания скрытых механизмов книжного бизнеса. Издательские проекты как воздух необходимы небольшим издательствам вроде нашего, ибо они – и только они – являются хоть какой-то гарантией стабильности. Думаете, легко существовать, подбирая крошки за монополистами рынка, уповая лишь на то, что в один прекрасный день к тебе самотеком придет рукопись никому не известного гениального автора? А ведь этот день может так и не наступить – ни сегодня, ни завтра, ни через год. А если и наступит, и мы этого автора издадим – его тотчас же перекупит крупный издательский дом, в плане гонораров и роялти мы им ни разу не конкуренты. Издательский же проект нельзя увести, пообещав в три раза больше авторских отчислений, эта наша собственность, наш фундамент. И именно на деньги от успешных издательских проектов мы и существуем. И можем позволить себе время от времени издавать более серьезную литературу, такую вот, как ваш роман, например. Поэтому, позвольте мне сформулировать свое предложение более четко: ваш роман нам очень интересен, но вы как автор никому не известны, и денег на издание вашего романа и его первичное продвижение у нас сейчас нет. По это причине я предлагаю вам сейчас одну очень простую вещь – я предлагаю вам эти деньги для нас заработать, написав несколько детективных романов в рамках упомянутого мной издательского проекта. Помимо всего прочего, это может стать для вас неплохой школой, позволит отточить, отшлифовать ваше мастерство, научиться многим секретам ремесла – синопсис ведь не устанавливает никаких жестких рамок, он, скорее, только вектор, направление движения. Да, конечно, главный герой будет один и тот же для всех романов серии, но это едва ли не единственное ограничение. А то, что ваши романы будут напечатаны под чужим именем, – что ж, считайте это просто псевдонимом. Вы автор начинающий, и псевдоним у вас коллективный, только и всего. Вот заматереете немного, получите индивидуальный псевдоним – вы же не собирались всерьез публиковаться под фамилией Иванов, правда? Я не говорю уже о том, что это фамилия-невидимка, Ивановых у нас в литературе и без вас хватает. Поэтому отнеситесь ко всему этому так, будто вы на время взяли себе псевдоним коллективного пользования, ведь все остальные атрибуты присутствуют – вас печатают, вы получаете за это гонорар. И никто, между прочим, не крадет у вас славы, никто не дает интервью за вашей спиной – псевдоним-то коллективный. У этого коллективного автора существует своя биография или, как говорят разведчики, легенда. Он живет где-нибудь далеко, за границей, может быть даже путешествует все время по разным странам, рукописи присылает по электронной почте, напрямую связи с ним нет, только через агента, интервью принципиально не дает. Такой вот аналог Пелевина, если угодно, только работает в жанре детектива, вот и все. Пелевина ведь тоже никто уже несколько лет как не видел; да, он отвечал недавно на вопросы онлайн, но кто может поручиться, что это действительно был Пелевин? Интернет ведь как нельзя лучше подходит для всякого рода мистификаций. Может Пелевин уже давным-давно франшиза, переходящий приз, как костюм Бэтмена – лица не видно, голос изменен, если человек не бездарь – попробуй поймай его за руку. Так что, псевдоним – это не такая уж существенная подробность, главное – ваш роман будет опубликован, и вы будете об этом знать. Поверьте, есть периоды в становлении писателя, когда, по большому счету, ничего другого попросту и не нужно. Я не прав?

            Антон молчал, застигнутый врасплох не слишком приятным ощущением, что разговаривает с собственным подсознанием. Почувствовав, что нащупал наконец слабое место, редактор выложил перед Антоном еще один козырь:

            – Ну и если говорить о гонорарах – мы своих авторов не обижаем, даже начинающих. Аванс вам, как новичку, никто, конечно, не выпишет, но оплата – сразу же после сдачи редактору текста и оплата фиксированная, независимо от времени, которое вы на роман потратили. Обычно мы ожидаем от вас текст объемом 15 авторских листов в течение трех-четырех месяцев. Справитесь раньше – тем лучше.

            И тут, опять сделав эффектную паузу, редактор назвал сумму. Антон почувствовал, как в нем лопнула тугая и звонкая струна – гонорар в точности (без каких-то копеек) совпадал с суммой ущерба в только что полученном Антоном постановлении суда.

 

            Дальнейшее он помнил какими-то урывками, лоскутами разъезжающейся под взглядом тонкой и зыбкой материи. Отчего-то запомнилась приемная, где секретарша вручила ему пластиковую папку с синопсисом, две последние – по времени выхода – книги из детективной серии и что-то долго объясняла доброжелательным механическим голосом. Охранник внизу, предупредительно распахнувший дверь на улицу и при этом старавшийся не встречаться с ним глазами. Немногочисленные прохожие, как-то чересчур торопливо при виде его отступающие в сторону, отворачивающиеся и поднимающие воротники, словно опасаясь случайно подхватить от Антона какую-нибудь редакционную заразу, вроде широко распространенного в издательствах вируса, превращающего талантливых авторов в литературный проект. Звук капающего крана, как последняя преграда между ним и популярной серией детективов, преграда слишком зыбкая и ненадежная, чтобы защитить его от лежащих на столе страниц "Синопсиса № 61":

            "Это случилось в самом конце октября, вскоре после того, как выпал и тут же растаял первый снег. Когда соседи снизу, обнаружив на потолке протечку, в присутствии участкового и понятых взломали дверь в квартиру этажом выше, они обнаружили внутри, помимо лопнувшей батареи, лежащий на полу труп мужчины. Мужчине было около тридцати, следы насильственной смерти отсутствовали, и только на руках – на внутренней стороне предплечий и на локтевых сгибах…"

 

            Через три дня Антон почувствовал металлический привкус во рту. Под языком то ли неторопливо окислялась жидкая медь, то ли ядовито перекатывались шарики ртути. Главный герой заказанного издательством детективного романа, расхлябанная и непутевая версия Шерлока Холмса по фамилии Стоцкий, охотно демонстрировал свою полнейшую профессиональную несостоятельность. Не имевшему опыта жестокого обращения с литературными персонажами Антону пришлось выстраивать вокруг главного героя железобетонный сюжетный тупик с тем, чтобы загнать того в угол и заставить наконец ознакомиться хотя бы с первыми страницами синопсиса.

            Стоцкий, благополучно переживший к тому моменту уже больше тысячи авторских листов, без труда угадывал ход мыслей начинающего литератора. После очередной неудачной попытки на Антона внезапно накатила тошнота, его несколько раз вырвало – как показалось, скорее от отчаяния, чем по какой-то другой, более прозаической причине – и он до конца дня не в состоянии был даже приблизиться к письменному столу: тошнота и головная боль с непонятным остервенением соревновались между собой в силе и выносливости. Когда на следующее утро он, превозмогая слабость, вернулся к рукописи, Стоцкий оказался вдруг намного более сговорчивым – видимо, недомогание автора затрагивало в какой-то степени и его. Почувствовав слабину, Антон принялся торопливо заполнять неровным, слегка скошенным почерком страницу за страницей, и спустя несколько часов, проведенных за письменным столом, главный герой уже занимался тем, чем и должен был, согласно синопсису, заниматься – расследовал (пусть и крайне медленно и неохотно) загадочную смерть в квартире с лопнувшей батареей. Боясь ослабить хватку и потерять тем самым контроль над ситуацией, Антон писал до глубокой ночи и остановился, только когда его правая рука окончательно онемела. Наутро, едва проснувшись, он сразу же снова сел за рукопись – Стоцкий редко просыпался раньше полудня, и три-четыре часа форы давали возможность во всеоружии подготовиться к новой встрече с главным героем. Эта тактика неожиданно сработала – спросонья Стоцкий плохо соображал и был вполне управляем, хотя такая почти идеальная синхронизация романного времени и времени реального неприятно удивила Антона. Еще одной странностью, непонятной для человека, привыкшего перевоплощаться во всех своих, даже самых второстепенных персонажей, была абсолютная невозможность поставить себя на место Стоцкого – тот выглядел и вел себя как совершенно непрозрачный, непроницаемый элемент повествования, для которого Антон был и не автором вовсе, а лишь некой внешней силой, с помощью которой раскручивался неподатливый маховик сюжета. Силой слепой и на удивление косноязычной – когда спустя три недели Антон впервые остановился и перечитал написанное, он не поверил собственным глазам. Текст выглядел незнакомым, хоть и был завизирован почерком Антона, и больше всего походил на перекормленный, обрюзгший от словарного фастфуда синопсис. При этом он всячески сопротивлялся обработке, на любое, даже самое незначительное изменение уходило непропорционально много времени и сил. Измучившись, Антон отложил рукопись в сторону – с таким же успехом можно было бороться с ожирением, пережевывая годовой абонемент фитнес-клуба. Нужно было начинать с начала, с самого начала, неторопливо и основательно, без изнурительных забегов наперегонки с собственным почерком.

            Дав себе передышку до вечера, в районе восьми часов Антон сел за стол, придвинул к себе блокнот с разлинованными страницами, аккуратно вывел название многострадального романа. И, стараясь не задумываться, написал первую пришедшую на ум фразу. Затем вторую. Потом снова первую, но уже другую. Затем другую третью. И просто третью. С пятой по седьмую, четвертую. Опять первую. Модификацию восьмой. Пятую, соединенную с четвертой. Половину второй. Незаконченную восемнадцатую. Девятую, похожую на отражение шестой. Седьмую с четвертью себя же…

            Словно подбрасывая диковинные игральные кости комбинаций, неисчислимых вариантов и ходов, Антон старательно нащупывал то самое, единственно возможное сочетание слов, что запустит сердцебиение романа, потянет за собой как вереницу – детали, интонацию, сюжет… Он так увлекся, что совершенно не заметил появления в квартире посторонних. И очнулся лишь тогда, когда кто-то грубо потряс его за плечо. Антон оторвал голову от шероховатой и мягкой обивки дивана и тотчас получил болезненный удар кулаком, куда-то между ухом и виском, сопровожденный нецензурной просьбой оставаться в горизонтальном положении. Возле дивана, на котором Антон так опрометчиво заснул, застыла чья-то неподвижная фигура. Проникавший в комнату через плохо зашторенное окно лунный свет был слишком слаб, чтобы высветить в фигуре что-либо, помимо очевидного эпитета "громоздкий". Вдоволь насмотревшись на Антона, фигура протянула руку в сторону письменного стола и щелкнула выключателем настольной лампы.

            – Ты чего, друг, совсем с катушек слетел? Это что еще за… – Стоцкий потряс перед собой скомканными страницами с альтернативным началом романа, – Больше заняться нечем? Да? Мне вот есть чем, – он с силой швырнул страницы на пол, и Антон, присмотревшись, с удивлением заметил смутные силуэты двух женских фигур, расположившихся в тени за спиной Стоцкого, – Не нравится ему. Не нравится – не перечитывай. В конце концов, у издательства есть литредактор, пусть он и решает. Не нравится… А мне нравится? Я задолбался уже с этим трупаком и его батареями, они там в отделе синопсисов совсем с ума посходили, а я расхлебывай. И ты тут еще со своими претензиями. Понтов вагон и маленькая тележка, а сам до сих пор ручкой на бумажке водит. У тебя вон компьютер на столе стоит, тебе что, показать, как он включается, программист хренов? Так ведь можно и до второго пришествия в носу ковырять да колпачки грызть. Уже четвертая неделя пошла, а ты и сотни страниц еще не написал. Я что, по-твоему, всю жизнь по коммунальным службам ходить буду да по судам?

            Стоцкий на секунду остановился, Антон вгляделся в его лоснящееся преувеличенно желтым светом настольной лампы лицо и неожиданно понял, кого тот ему напоминает. Дальнего родственника главного редактора издательства.

            – Короче, давай так, – Стоцкий с шумом выдохнул, – Подписался на это дело – доведи до конца, иначе не хрен было и браться. Тем более что работы осталось на каких-то пару месяцев несчастных, не о чем говорить даже. А там – поступай, как знаешь. Захочешь соскочить – дело твое.