Проза

Черное и белое. Черной была глубина мира, белым – выброшенный из этой черной бездны, колючий снег. Шквальный ветер неутомимо крутил и взбалтывал две противоположенности, пытаясь свести их в единое, серое и вязкое – не воздух, ни воду, а бесцветный мертвый холод – застывший пресный кисель. Снег не сдавался, отказываясь растворяться в черноте, он сохранял этот мир, как мог, разделяя его по своим законам, засасывая под свое плотное белое тело. Кабина «КАМАЗА», поглощенная сугробом по самые двери,  да три огромных трубы, прикрученные тросом к прицепу, были тем, что еще не успел пожрать снег. Ветер злобно гудел, пронося по обледеневшим трубам боль, стучался холодом в стекла. В кабине, уткнувшись головой в руль, спал человек.

      В кабине было тепло. Шумел включенный приемник, давно отчаявшись найти хоть какую-то волну, хоть чей-то далекий голос. Сугроб украдкой уже подбирался к фарам, пытаясь присвоить их лакомый свет себе, слизать в свое белое болото. Вдруг, ровно ворчащий мотор дал сбой – несколько раз чихнув, заглох, выключился. Свист ветра и шум приемника стали непривычно тревожны. Человек поднял голову, посмотрел на приборную панель. Сзади кто-то зашевелился, закашлялся, затем появилась замотанная шарфом голова.

-Все? – хриплым голосом спросил человек.

-Все, - ответил человек за рулем.

Они молча закурили. Ветер за стеклом угрожающе выл, отбрасывая последние мысли о надежде.

-Да выключи ты шарманку, - не выдержал человек сзади и снова закашлялся.

-Спирту глотни, - первый вытащил из-за сидения флягу, не глядя, протянул другому. Тот взял, потряс флягу, вернул обратно.

-Мало… еще пригодиться.

-Да… кончилась соляра, кончилась. Четверо суток жгли и кончилась…

-Сдохнем мы здесь.

-До утра протянем, может, найдут… да и метель – сколько можно мести? Здесь обычно метет дня три, а потом солнце и мороз.

-Слушай, Лот, ты ж в этих краях давно, с газовщиками катаешься, может селение, тут какое есть, может, Ханты какие живут, или Манты, или еще кто, а?

-Нет здесь ни хрена, говорил тебе уж… обратно – пятьсот, вперед – триста пятьдесят. Летом – да, охотников можно встретить, геологов. Дорогу сделали, чтоб трубы возить, а все остальное на вертолетах. Кинь телогрейку, а то холодает.

Лот влез в телогрейку, застегнулся. Напарник перелез на переднее сидение, выключил шипящий приемник, снял с головы шарф, намотал на шею.

-Чё делать то будем?

-Да ничего… молиться.

-Полчаса и кабина промерзнет, сорок мороза за бортом… может, подожжем чего?

-Есть четыре кирпича пропитанных нефтью, тряпки… канистра масла…

-В кабине жечь – задохнемся, пока просто посидим.

 Лот снова включил приемник.

-Пусть будет, хоть не так тоскливо…

-Все хотел спросить, откуда у тебя имя такое странное, не русское.

-С детства привязалось, вообще меня Олегом звать.

-Аа…

-Поговорить-, то не о чем… о жизни говорили, о бабах то же…

 

-Ты в Бога то веришь?

-Не верю, но знаю, что он есть.

-Уу… а я верю, но знаю, что его нет.

-Хорошая у нас компания подобралась, -  Лот, прильнул к стеклу, пытаясь, что-нибудь разглядеть, - веселая компания! Что раньше-то мы с тобой в пару не попадали?

-Я раньше по Азии ездил, два месяца как у вас.

-И как тебе у нас? – усмехнулся Лот.

-До этой поездки было вполне, -не договорил, закашлялся.

Снег на стеклах уже не таял, он облеплял кабину, отделяя напарников от внешнего мира. Лот выключил зажигание. Горела только маленькая лампочка в кабине и дисплей старого приемника.

-Аккумулятор хоть сохранить, вдруг пригодиться, - усмехнулся Лот.

-Дорогу посветить… старухе с косой…

-Пока живы, Иван, пока живы. Замерзнем – колеса будем жечь… по одному… греться у них…

-Ты их открути, попробуй…

-Прямо на прицепе будем жечь, нам все без помощи не выбраться, а прицеп спишут, ему лет-то уж сколько? Бригадир спишет… а трубы скинем, ребята заберут…

Иван снова закашлялся в шарф, глянул на часы.

-Часы остановились… первый раз за пять лет…

-Аномалия здесь, компас не показывает, может, и на часы повлияло.

-Нет, это знак… слышишь, это знак…- Иван нервно затрясся –не надо было нам ехать в эту поездку, не надо, я сон видел, мне отец приснился покойный, он всегда снится, если беда… предупредить, если беда… слышишь?

-Знаки… Поздно теперь на знаки смотреть.

Лот снова закурил, Иван вжался в сидение,  молчал.

-Ты чего на эту поездку согласился, не твоя очередь была? – Лот развернулся к напарнику, затягиваясь папиросой.

-Не знаю, по глупости.

-Ну… в общем… мать должна была приехать… я её как-то не хотел видеть…

-А что так?

-Да она, как приедет, вечно все деньги выпросит, скажет сестре нужно, племянникам, на то, на это, и все такое. Ей только это и нужно. Всю жизнь так за мной, у нее в поездах проезд бесплатный, сестра сделала. У отца тоже все отбирала, до сих пор не пойму на что. Я ей оставил немного… точней, нормально оставил…соседи передадут.

-Как-то ты к матери так…

-Да нет, я понимаю, мать есть мать, просто сложно мне с ней. Я за отца ей простить не могу, очень я его уважал. Он менярастил с сестрой и учил всему. Он все умел, готовил, и на огороде, и за скотиной ухаживал, а мать только пилила его, всю жизнь пилила, а он молчал.

-Только с зарплаты или халтуры хорошей. Отец у меня добрый человек был, сильный, но никого не обижал, всех любил. Бывало, получит денег, сразу напьется, конечно, набьет карманы печеньем и конфетами, и идет по деревни, всем детям по конфетке раздает, по печенинке. Дети увидят его, сразу сбегаются, кричат – Дядя Женя идет, дядя Женя! - до дома провожают, а мать, как с цепи на него. Тяжело ему было. За полгода до смерти он признался мне, что не может больше. Часы эти – его подарок, последний…

-Как умер-то, заболел?

-Нет, сам. Он на фронте разведчиком был, знал много всего, всю войну прошел, а тут пошел в лес, выпил водки, разделся специально и замерз. Дети на следующий день нашли, сидел, прислонившись к березе в снегу…

 

-Пар изо рта идет… - Лот специально протяжно выдохнул, выключил приемник.

-А…

-Металл... быстро промерзает…

 

-А я тоже из-за матери поехал… только она у меня в больнице, деньги на операцию нужны. За эту поездку бригадир двойной тариф обещал, вот я и согласился. Кроме матери у меня никого нет, ни братьев, не сестер… жена была давно, но как посадили, так от меня и отказалась. А мне не захотелось возвращаться в свой город, я уж к Северу привык, решил здесь прожить. Платят тут неплохо, да и люди честнее, подлецов меньше, они здесь не выживают.

-Это уж точно… сколько сидел?

-Шесть. За драку дали.

-Покалечил кого?

-Да, так получилось. Заступился за девчонку, просто мимо проходил, даже не знал ее. Они в машину её затащить хотели, она плакала, упиралась, я и вступился. Потом оказалось, что это сыночки наших городских начальников. Засудили, скоты…

   Лот повернулся, приоткрыл дверь, чтобы сплюнуть. В кабину ворвалась буря, он тут же захлопнул дверь и замолчал. В повисшей тишине стало слышно, как у Ивана от холода стучали зубы.

-Холодает, однако - Лот нащупал за сидением засаленную шапку, натянул ее покрепче,- ты посиди, я за маслом схожу, я быстро.

Он одним движением распахнул дверь и вывалился из кабины в бурлящую снегом бездну. Иван даже не посмотрел в его сторону, засунул лицо поглубже в шарф, съежился. Лота не было подозрительно долго. Прошло минут десять, прежде чем он запрыгнул обратно в кабину, сильно хлопнув дверью. Лицо его было красным от ветра, весь в снегу, он тер руки, дышал на них, потом спрятал их под свитер.

 

-Холода напустил, чего долго так, –дрожа, процедил Иван.

-Нет канистры. Пытался отрыть… там снега – метра два… она у меня за панелью закреплена была в прицепе. То ли в пути потеряли, то ли не достал.

-Может тормозуху зажечь? - произнес Иван нерешительно.

-Сейчас решим, без огня уж никак, холод собачий…

Лот полез за спальную выгородку, стал оттуда выволакивать всякое барахло – склянки, пропитанные мазутом кирпичи, тряпки, пластмассовые бутылки.

-Дай одеяльце, согреюсь – отдам, - попросил Иван и закашлялся.

Лот вытащил старое лоскутное одеяло, накинул на плечи напарнику:

-Тебе нужней.

На кусок железа у рычага передач Лот сложил кирпичи. Затем обмотал куском старой тельняшки большой гаечный ключ, пропитал тормозной жидкостью, вставил между кирпичей.

-Поджигай, что ль, - сквозь зубы процедил Иван.

Пропитанная тряпка вспыхнула, закоптила едким дымом, Иван снова зашелся кашлем.

-Это все ветер, и машина старая, сквозь щели тепло выдувает, - Лот протянул руки к огню, кабина постепенно заполнялась едким дымом, глаза слезились.

-Вонь только, а не тепло, - сквозь кашель прохрипел Иван.

-Сейчас кирпичи запалю…

-Я легкие выплюну…

Чадящая ядом тряпка вылетела за дверь. Кирпичи коптили сильней, но дышать было можно.

-Может тебе ботинки снять, ноги растереть, чтоб согрелись? – предложил Лот.

-Мне уж одно – сдохнуть побыстрей.

-Легкой смерти хочешь, как отец?

-Отца не трогай, -Иван скинул одеяло, попытался схватить Лота за воротник, но тот перехватил руку, сам схватил соперника за ворот.

 Напарники, пыхтя, пытались друг друга пересилить. Край одеяла, упал в огонь, загорелся. Пламя медленно поглощало старую тряпку.

-Я тебе легко умереть не дам, - прошептал Лот, глядя напарнику в глаза, потом, покосившись на разгорающееся пламя, оттолкнул Ивана, распахнул дверь и выкинул одеяло в метель. Иван опустил взгляд, взялся обеими руками за голову.

-Прости, - закашлялся, опустил голову на колени, - прости, выхода не вижу…

-Смерть надо еще заслужить, –Лот расстегнул ворот телогрейки.

-Ну что мы тут, что??? Просидим часа три и околеем, как псы, - завыл Иван, - идтинекуда, бежать – некуда… сидеть – невыносимо!!! Кирпичи сгорят и что? Жратва кончилась… сколько еще ждать, сколько?

-Я тебе что, ангел, почем мне знать.

-Некоторое время сидели молча. Копоть летала хлопьями по тесной кабине, оседала на ресницах, на лице.

-У тебя ничего не осталось… поесть?

-Чай в гранулах.

-Дай пожевать.

-В бардачке возьми.

Иван, трясущимися руками достал пакетик с чаем, насыпал щепотку в рот.

-Не унимается, вьюга-то – беда.

-Наверняка есть люди на земле, кому сейчас хуже, чем нам, - ответил Лот.

-Может кто-то от жары загибается в Африке, как мы от холода.

-Там, хоть идти есть куда…

-Далеко не уйдешь, песок, да барханы. Я несколько лет по Средней Азии катался, проклял все. Жара, болезни, нищета. С тех пор как государства разделились, они снова к каменному веку пришли. У них даже водопровода нет. В рабство любую женщину можешь купить за гроши, и это официально.

-Не знаю, не был.

-Два кирпича оставим, пока эти догорят.

-Подольше бы горели...

-Слушай, - произнес Иван, и глаза его на мгновение засветились, - бригадир же на буровую посылку передал, где она?

Вон, сзади привязана, сейчас достану.

Лот вытащил сзади коробку, перемотанную изолентой. Иван внимательно следил за движением его рук.

- Бригадир простит, я думаю, - освободившись от пут ленты, Лот открыл коробку. Внутри лежала бутылка коньяка и кукла.

- Хоть напьемся перед смертью, - процедил Иван.

- Напьемся, но чтоб согреться!

Лот отпил из горлышка, передал Ивану. Тот сделал несколько жадных глотков вернул бутылку. Так молча, глядя перед собой, они опустошили больше половины.

- А тебе Люська буфетчица нравиться? - Иван искоса глянул Лота.

- Она всем нравиться. Красивых баб тут мало.

- Я заметил, как ты на неё... на обеде.

- А тебе-то чего до Люськи?

- Да тоже глянулась. Было у тебя с ней чего?

- Если и было, так оно наше.

Они посмотрели друг на друга и впервые засмеялись.

- Эх опять я опоздал... допьем, что ль, вроде легчает, - вздохнул Иван.

- Допьем.

Лот закрыл глаза и тихонечко начал:

- Черный ворон, что ты вьешься

Над моею головой.

Иван тихонечко поддержал:

- Ты добычи не дождешься,

Черный ворон я не твой.

Оба закрыли глаза.

 

     -    Мама, ты что тут делаешь… у тебя факел в руке… да мама, мне холодно, но ты то как? Ты в больнице должна лежать, в тепле, под наблюдением…  я боюсь, ты простудишься… здесь ветер, снег… ты хоть в шаль закутайся посильней, она шерстяная… я не понимаю, что ты говоришь, ветер свистит… что??? Ты говоришь снег… что снег? Я не понимаю, мама... я больше не могу, здесь холодно… я должен идти в машину, там Ваня, то же больной совсем… что машина… что… машина горит?

 

     Лот проснулся от холода. Челюсти сводило, зубы стучали, руки тряслись. Кирпичи были холодными, значит, сгорели давно.

-Ваня, - Лот толкнул напарника, тот не отозвался, привалился к боковому стеклу. – Ваня, проснись!!!

Лот притянул его к себе, быстро расстегнул телогрейку, приложил руку к сердцу – стучит.

-Ваня, просыпайся, замерзнем,- Он стал нещадно его трясти, бить по щекам, - просыпайся, дурак!

Наконец, напарник стал что–то невнятное мычать. Лот растирал ему ледяные руки, потом уши, щеки. Наконец Иван открыл глаза.

-Мне холодно, - промычал он, - я домой хочу …

-Держись, сейчас еще кирпичи запалим, - Лот, продолжая растирать Ивана, стал согреваться сам. Иван заплакал.

-Оставь меня, я спать буду…

-Не дождешься, помогать будешь… трубы надо скинуть прицеп поджечь. Такой пожар устроим, с Луны увидят!

-А что трубы, они железные.

-Они в гудроне, сгорят – не расплатимся, нам и прицепа хватит.

-Я не могу,… встать не могу.

-Ладно, я сам, только не спи, слышишь, не спи, - Лот снял с себя телогрейку, накинул на кашляющее тело напарника, - закутайся, я пойду, кувалдой помашу, согреюсь. Только умоляю, брат, не спи, три руки, три глаза… не спи.

Лот завязал шапку, нащупал под сидением среди ледяных железок, толстую рукоять кувалды, посмотрел на напарника. Выглядел он плохо, опухшее лицо, слезящиеся глаза, хриплое дыханье, на шарфе иней с каплями льда.

Иван повернул к нему полный безнадежности взгляд.

-Прости, брат, плохо мне, заболел я,- снова закашлялся.

-Ничего, я все устрою, зона – хорошая школа, только не спи.

Он распахнул дверь и содрогнулся от ударившей в лицо колючей метели.

-Ну, с Богом!

Лот выпрыгнул из кабины и провалился в снег по пояс. Проплыв несколько метров, запрыгнул на прицеп, огляделся. В обе стороны  пурга крутила свои жестокие танцы. Опытный взгляд оценил крепеж. Разбить трос надо в двух местах, тогда две трубы скатятся, третью можно подтолкнуть ломом, хотя, вряд ли сил хватит, но попытаться надо. Лот выбрал место, удобное для размаха и ударил туда, где трос проходил через чугунный выступ прицепа. Посмотрел – несколько металлических нитей надорвалось - значит пойдет.

     За несколько минут Лот размолотил толстый трос. Верхняя труба съехала в бок, и он еле успел отскочить.

-Хорошо!

     Он утер лицо. Теперь надо было перебить трос сзади. Ветер пронизывал насквозь вязаный свитер, стоять на месте было невыносимо холодно. Добравшись до задней части прицепа, Лот выбрал место соприкосновения троса с углом и стал по нему от души колотить кувалдой. Трос потихоньку рвался, но после очередного удара отломился кусок чугунного выступа.  Пришлось начать заново в другом месте. Сил было мало. Два дня без еды и холод давали о себе знать. Удар за ударом – гулко ухала по замершему железу кувалда. Наконец, трос лопнул, но трубы не сдвинулись с места.

-Примерзли они, что ли? - Лот осмотрел угол наклона.

-Подтолкнуть надо!

     Засунув рукоять кувалды между труб, попытался провернуть рычаг. Тяжелые трубы не поддались. Он в отчаянии ударил кувалдой по нижней трубе. Трубы с грохотом покатились врассыпную. Лот отпрыгнул, но поскользнулся, навзничь упав с  обледеневшего подиума прицепа в сугроб. Он схватился за его край рукой, пытаясь  оттолкнуться подальше, что бы сорвавшаяся с прицепа труба не вдавила его в снег, но не успел. Огромная труба остановилась на самом краю, прижав своей трех тонной массой к прицепу его пальцы. Лот застонал от боли.

 

     Иван включил шипящий приемник, закутался поглубже в телогрейки. У него не было веры, что кто-то их сможет вытащить из этой дыры. Даже если они сожгут все, протянут  часов двенадцать, а дальше что? Кашель мучил его, ног он давно не чувствовал. За что ему такое уготовано, искупить самоубийство отца? Но была ли его смерть прямым самоубийством, ведь он просто заснул, оставляя себе шансы проснуться.

   - Я тоже могу просто заснуть, просто, и все… я и так устал от этой жизни, мне она ничего не дала, я имею на это право. Всю жизнь за баранкой, всю жизнь, и что заработал? Что я могу купить на это, кого сделать счастливым? И дальше будет тоже, зачем это все? Говорят, что умерев, все родятся заново, только в другой стране, под другим именем. Я тоже так хочу, быть маленьким мальчиком, или девочкой, там, где тепло, где цветы, где смеются и пьют сладкий чай… зачем мне дальше жить, продолжать мучиться, я уже пожил свое. А может правда все связанно, может, я постараюсь выкарабкаться, и чем – то помогу отцу, но какие у меня шансы?

     Шансов он не видел. Было слышно, как Лот колотит по трубам, разбивая трос.

-А Лот? Вроде честный парень, за что ему такая смерть? Мать у него болеет, ни себе он денег пытался заработать, не жадный он, видно…

     Мысли уводили в сон, но спать было нельзя. Иван стал тереть виски. - Как тут поверить в Бога, где он. Вокруг снега и холод, внутри страх, сон пытается заманить в ловушку. Долго напарника нет, тяжело такой трос перебить. Спалил бы этот прицеп с трубами, нам уже одно – либо выживем, либо нет.

-Иван… Иван… Лот бил отколотым куском чугуна в трубу и кричал, в надежде, что напарник услышит. Ветер уносил слова. Лот замерзал. Придавленная рука ныла. Вытащить её было вытащить не возможно. Он попробовал по пальцам, один… второй… третий. Средний был раздавлен, пронизывал болью все тело. Надо было принимать решение. Труба, покачиваясь, висела на самом краю, ветер мог каждую секунду скатить ее с прицепа, и она бы, сорвавшись, вдавила Лота в снег. Лот подтянулся, пытаясь перекусить зубами палец. Было неудобно, губы моментально примерзли к ледяному металлу. Он с трудом оторвал губы, посмотрел не острую, отколотую плиту чугуна. В ней была надежда. Надо было выживать.

      Перерубить палец куском железа, оказалось непросто. Кровь мгновенно замерзала на ветру, сухожилья оказались прочной материей. Они не хотели рваться, притягивая тонкими нитями руку к смерти, но выбор был сделан, и железо победило плоть.

      Лот стоял у прицепа, смотрел на свою изуродованную руку, потом поднял голову к небу, упал на колени и издал звериный крик. Неба видно не было, только летящий снег. Труба, еще раз качнувшись, соскользнула перед ним в снег.

 

-Жив? – Лот залез на сидение, захлопнул дверь.

 Напарника трясло, он поднял чуть живой взгляд, но ответить не смог, только криво улыбнулся.

-Одежку дай, согреться.

 Иван попытался с себя снять телогрейку - получилось. Лот накинул ее на плечи, помолчал минуту, потом стал шарить по карманам, по салону.

-Спички есть?

-Я их, кажется, съел, - промычал Иван.

А зажигалка?

-Ты ее с одеялом выкинул, я забыл сказать, - напарник еле выговаривал слова, его челюсти сводило от холода.

-Черт, черт, - Лот несколько раз ударил ладонями по рулю, сжал зубы от боли в руке, посмотрел на напарника, тот покачивался с прикрытыми глазами, уже не кашлял, лишь хрипло медленно дышал, замерзая или засыпая.

-Я тебе сдохнуть не дам, не надейся. Знаешь, что я сделаю??? Знаешь… я отсоединю аккумулятор,… потом вылью спирт, слава Богу, что ты его не выпил,… слышишь??? Замкну клеммы – спирт загорится,… потом пропитаю тряпки тормозной жидкостью и солидолом, подожгу их,… слышишь??? Я спалю этот прицеп, эту кабину, этот старый «КАМАЗ», ты слышишь меня, нет, ты слушай!!!

Лот схватил Ивана за грудки здоровой рукой и стал трясти. Его голова беспомощно болталась, потом взял его за обе щеки, глянул в его глаза.

-Ты ничего не можешь, ты – слабак… но сдохнуть я тебе не дам!!!

-Зато я зла никому не делал, - пробормотал Иван.

-Зло – это бездействие, когда можешь, а не делаешь!

-Пусто, брат,… «КАМАЗ» сгорит и всё – оба замерзнем…

-Мне приснилась мать, я не мог понять, почему она сказала слово «снег». Теперь я знаю. Я сделаю в снегу нору, снег сохраняет тепло, у нас есть два пропитанных кирпича, их хватит на несколько часов, и мы выживем.

Лот вытащил из под сидения пассатижи, застегнул поплотней телогрейку, и выскочил из машины.

 

     «КАМАЗ» горел долго, начало светать. Напарники, примостившись от ветра за трубой, отогревались у его дымящегося остова. Буря потихоньку стихала или так казалось. В двухметровом снегу  Лот одной рукой вырыл нору, расширил её изнутри, перетащил туда старые спецовки и прочие тряпки, поджег кирпичи. Над норой в уплотненный снег воткнул лом, привязал как флаг кусок тельняшки. Иван, отогревшись, немного ожил, но не чувствовал ног и мог только ползать. Они забрались в нору. Там было тепло и тихо – снег действительно сохранял тепло. Они легли на тряпки, смотрели на огонь, молчали.

-Спать хочется, - произнес Иван.

-Теперь спи, я огонь покараулю.

-Страх куда-то ушел.

Ты его переболел.

Вроде все-то же – снег, метель, теперь еще и машины нет, а как-то спокойно… может, все равно стало, жить или не жить?

Это матери за нас молятся.

Иван спал. Лот дождался, когда прогорит первый кирпич, чтобы поджечь второй, потом подполз к Ивану, обнял его, замотанной в тряпки рукой.

-Спи, брат, вдвоем теплее, - и сам моментально уснул.

     Яркое сибирское солнце слепило, переливалось в бескрайних снегах, раскинутых до горизонта. Черный остов сгоревшей машины был виден сверху за многие километры. Сразу, как кончилась метель,  два вертолета вылетели искать пропавший «КАМАЗ».