Проза

 

За рулём он был давно, к дальним поездкам привык – всю Россию изъездил. Всякое на дороге бывало, насмотрелся. Как-то раз вёз помидоры из Астрахани, остановили его мордатые парни, помяли как следует, колёса прокололи – товар и скис. Заупрямился, твердолобый, не хотел играть по их правилам. На ростовской трассе полно нахлебников – и там неприятности случались, не раз. А гаишники до последней нитки обобрать рады:  удивляются, черти, коли дашь мало. Заход на рубль, стыда – ни на копейку. Надейся лишь на себя, за помощью обратиться не к кому. И пусть языки поотсыхают у тех свистунов, что пережёвывают истории о призраках, блуждающих по дорогам, и вышедших из темного леса зверей, готовых растащить жертву на куски. Не волков бояться надо – людей.

 

Одно время Захар работал на крупную молочную фирму, мыкался по городу, доставлял продукцию в магазины. Деньги платили хорошие, но и нагрузка уж больно велика – шесть дней в неделю работал, а воскресенье и выходным не назовёшь:  сиди на телефоне, жди – позвонят, попросят кого-нибудь подменить, и – в бой. Такая каторга Захару быстро надоела, с тех пор он и стал вольной птицей, сам выбирал маршрут и рабочий график. И всё у него было хорошо.

 

Но сегодня чувство тревоги, какое-то смутное беспокойство не покидало Захара. Ехать предстояло долго, к утру он рассчитывал быть в Подольске. Там у него жил брат с женой и маленькой дочкой. Товар разгрузит и мигом к нему. Век назад виделись. Звонил, предупреждал – ждут. Вроде бы ничего особенного, а Захар был, как на иголках. Не выспался, наверное.

 

-  Эх, мать, зачем на свет родился я? – невесело напевал Захар. – Лучше бы выскоблили тебе нутро, как нечищеную кастрюлю.

 

Забрезжил мутный рассвет. Чтобы одолеть давившую на плечи звериную тоску, включил радио, поймал волну с разудалой музыкой, прибавил звук. Почти отпустил руль, отвлёкся, разыскивая завалявшуюся где-то пачку сигарет.

 

-  Эх, мать, зачем на свет родился я... Да чтоб тебя, куда ж ты подевалась!

 

Глянув на дорогу, Захар накрепко вцепился в руль и до самого пола втоптал по тормозам. Ёж-ты-тудыж-ты! Водителем всегда был аккуратным, разного рода лихачества презирал, считая их признаком дурного тона, понтовым зашкалом золотых птенцов, вырвавшихся из-под родительского крыла. И вдруг чуть не задавил пешехода. Но эти-то тоже хороши! Держатся особняком, правила дорожного движения для них – пустой звук. Сел за руль – отчитывайся за каждый фортель, а пешему всё сходит с рук. "Автомобиль – не трамвай, – рассуждают. – Объедет". Мёртвый пешеход до конца дней сидит занозой  (сам не давил, но знал по рассказам коллег, которые, плеснув в рюмки, начинали откровенничать), а живой – огрызается. Поди крикни ему что-нибудь вдогонку, выругайся, чтобы чаще смотрел по сторонам.  Покажет фак – это в лучшем случае. Может и по матери.

 

Но церемониться с ними не дело. Видит же, машина идёт на полном ходу – и под колёса кидается.

 

Опустил окно, крикнул:

 

-  Чего на дорогу не смотришь? – с заискивающей интонацией крикнул, хоть и пытался придать голосу сталь. За собой вину чувствовал – отвлёкся, когда искал сигареты.

 

Поступь твёрдая, головы лишний раз не повернёт. Как будто он и не к ней обращается. Что за молодёжь пошла – молчаливые, подозрительные, все в себе. Замечать вокруг ничего не хотят.

 

Захар перевёл дух, глядя на удалявшуюся по занесённой пылью обочине хрупкую фигуру, утопавшую в пышных кружевах белого платья. Торопится. В ушах наушники, не слышит ни хрена. Завёл машину, поравнялся с попутчицей.

 

-  Эй, невестушка, подбросить? В одну сторону топаем.

 

Девушка кивнула, едва заметная улыбка скользнула по губам. Только теперь он внимательно её разглядел. Черноокая смуглянка с волосами до пояса – залюбуешься.

 

-  А чего под колеса лезешь? – Захар скосил взгляд в сторону. – Молодой помереть захотелось? Напугала ты меня, вот что. За рулем давнёшенько, всегда внимательный, осторожный. А тут отвлёкся на секунду, потом ты явилась откуда ни возьмись. А едешь-то куда?

 

-  Просто вперёд. И не отвлекайтесь от дороги.

 

Теперь он будет ещё внимательнее, чем прежде:  когда в руках такое сокровище, на встречку разве вырулишь? А всё ж интересно знать, куда она торопится?

 

-  В Подольск, – сухо ответила невеста.

 

Захар подпрыгнул. Вот так штука – и ему туда же! Родственники, друзья?

 

Девушка невесело улыбнулась, как бы давая понять, что дальнейшие расспросы ни к чему.

 

-  Как звать-то тебя хоть, скажешь?

 

-  Вероника.

 

-  Никуша, значит. Хорошо. Красивое имя. Есть такая трава – вероника. Идя по ягоды, положите цветок вероники в башмак, чтобы змея не укусила.

 

Неразговорчивая попалась, не хмыкнет лишний раз – лицо каменное, гордое. Ну да ничего, не хочет говорить – пусть слушает. Он-то всякое видал, небылицами разжился – на целый век хватит. Пусть мотает себе на ус.

 

-  На дороге чего только не случится. Нет, привидений я не боюсь. Слышать доводилось, хоть своими глазами не видел. Оно и понятно:  мёртвых-то чего бояться? Если уж человек помер, то это навсегда. А вот с живыми куда труднее приходится, с каждым не сладишь. Угадай, что у него на уме. С людьми разговаривать уметь надо, вот что. Одна баранка разве прокормит?

 

Он сделал паузу. Пусть клюнет сперва, потом сама начнёт расспрашивать.

 

-  Значит, призраков не боитесь, – усмехнулась Никуша.

 

Захар напустил серьезность, нахмурил брови. Потом расхохотался.

 

-  Они же бесплотные! Кого ими пугать – баб да детей малых. А я ментов на дороге боюсь, вот что. Эти тоже как призраки – из ниоткуда возникают. И к водилам никакого снисхождения – обдерут, как липку, без штанов оставят. Ни мёртвых бойся – живых.

 

Помолчали. Захар глубоко вздохнул.

 

-  Для молодых интересно со смертью заигрывать, смерть молодым не страшна. Напротив, привлекательна, до неё путь отмахать предстоит немалый. И призраки из той же оперы. Жизни вы не видели, потому и смерти понять не можете. Чего только не услышишь в новостях – волос дыбом! То здесь кладбище разгромили, то там. Ироды.

 

-  А вы, значит, к смерти серьёзно относитесь?

 

-  С годами ко всему относишься серьёзнее, – признался Захар после минутного раздумья. – Каждый прожитый день на вес золота. Раньше я жил одним днём и, чуть что, готов был со всем светом расплеваться. Теперь у меня семья, дочь, жизнь иначе воспринимаешь.

 

Никуша обронила, точно камни:

 

-  Шекспир, – наудачу брякнул Захар, со школьной скамьи на дух не переносивший поэтов.

 

-  Омар Хайам, – поправила Никуша.

 

-  Да, смерти избежать нельзя, но отсрочить можно. А вот бояться нет смысла – жизнь намного страшнее.

 

Захар закусил губу. Дорога лёгкой не бывает. Проколесить рейс – не поле васильковое перейти. В караванной очереди можно простоять до трёх недель. А деньги всегда при тебе, суммы немалые – для рыцарей с большой дороги лакомый кусок. В открытую нападают редко, разве что беспризорники какие в глубинке. Но всё равно душа не на месте. Постепенно выдохся, перешёл с многотонной фуры на лёгкий транспорт. А с визами какая канитель была, не приведи господи! Просишь на месяц, дают на две недели даже тем, кто давно по Европе мотается. Нет, на дороге всё прозаично, поборы всюду, беспредел. Путешествовать оно, конечно, дело занятное и когда бы он ещё мир посмотрел, но всё ж нелёгкое это дело. Лёгких работ не бывает. А как в том анекдоте:  "Ой, девочки, а мой дальнобойщик! Целыми днями ничего не делает, только музыку слушает и в окно смотрит". Нет, всё совсем не так, всё иначе. За каждый кусок хлеба проливаешь литры пота.

 

А ещё трезвым надо быть всегда, как стёклышко. Захар выкрикивал нараспев:

 

 

Никуше было скучно. Однако она не отпускала нить разговора, чтобы водитель не ссадил её раньше срока.

 

-  И какой у вас рабочий график?

 

-  Уходил в рейс на несколько дней, иные бобыли и на неделю отбывают. Конечно, хочется сбить лишнюю копейку, побыстрее управиться, но режим дальнобойщика строго регламентирован:  больше девяти часов ехать нельзя – релакс. В кабине прибор специальный есть, он фиксирует время работы и отдыха, и среднюю скорость, с который движется автомобиль. И боссы, и полицейские интересуются данными. Правда, знал я одного премудрого водилу, так он с помощью зубочисток эти приборчики останавливал и пилил сверх положенного. Хотя дополнительных заработков на дороге хватает. На границе с Россией таможенники грузы проверяют редко, если только по наводке на контрабанду. Это тоже, вообще, смотря на кого попадёшь, раз на раз не приходится. Бывает, наизнанку фуру выворачивают, а другие одним глазком взглянуть не хотят. Провезти в кузове человека – как два пальца об асфальт. Стоит это доброе деяние две штуки евро. Неплохая прибавка к зарплате. Каюсь:  грешить доводилось и не раз. Но у меня всё схвачено было, ибо редкий дурак согласится провезти нелегала без договора – карается вплоть до пожизненного запрета на въезд в Евросоюз. Я себе соломки заранее настелил:  подождал у границы, пока заступит бригада, с которой местные уже покумекали.

 

-  И совесть вас не мучает? – Никуша покачала головой, заговорив прямо, холодно, с укором.

 

Захар пожал плечами, тяжело отдуваясь. Совесть совестью, а деньги лишние разве бывают? Платили им хорошо, тут грех жаловаться. Как говорится, в девяностые зарабатывали менты, дальнобойщики и проститутки. Но всегда хочется больше, чем имеешь.

 

-  Для своих старался, – оправдывался Захар. – У меня тогда дочь только родилась. Траты сплошные:  пелёнки, памперсы...

 

-  Бессердечный вы! Третий пар в бане не сломит.

 

-  Почему это бессердечный?!. Говорят же тебе, для семьи старался, хотел как лучше.

 

Насупился Захар – нравоучений от сопли недоставало. Но девушка пояснила с разумением:

 

-  Кто в страну наркоту завозит? Правильно – нелегалы. Одного такого чурку вы провозите в своей машине, деньги, которыми оплачена гибель подростков, сдохших от передозировки, лежат в вашем кармане. Ну-ка, попробуйте-ка теперь сказать, что спокойно спите по ночам.

 

Захар надавил педаль газа и выехал на встречную полосу, обгоняя вишнёвую "девятку" с битым крылом. Учительница хренова! Под стол пешком ходит, умишка ни на грош, зато языком чесать горазда.

 

-  Много ты понимаешь. – Захар включил радио, чтобы положить разговору конец.

 

Довезёт её до этого сраного Подольска, а там пусть катится к чертям. И чего он с ней сюсюкаться надумал? Вдобавок, упрямая:  с такой объясняться? что колено брить – смысл? Опрокинул бы разок, заклепал хорошенько и вышвырнул бы из кабины. Девка-то хороша:  грудки – в двух горстях не уместятся. А коли затяжелеет – будет наука:  нечего в машины к незнакомым людям садиться.

 

-  Выключите радио! – властным голосом потребовала попутчица. – Прошу вас, выключите радио.

 

И слова её звучали столь убедительно, что хлебнувший на своём веку Захар не посмел ослушаться.

 

-  Меня эта песня раздражает, – объяснила Никуша приступ внезапного гнева.

 

Захар понимающе кивнул. А какая не раздражает? Всякую хрень крутят по радио и телевизору. Тошнит от них.

 

Помолчали, глядя на дорогу. Потом Никуша спросила, спокойно, ласково, как ничего и не было:

 

-  А вы в предсказания верите?

 

Захар был простым малым, вырос в деревне, где бабьи языки сказки про чудищ складывали и смущали разум.  Но в эти брехни он не верил. Как и в предсказания. Жизнь, поди, не книга, исписанная от доски до доски. А ежели никакую страницу править нельзя, то и смысла жить нет. Глупости одни. Каждый сам строит свою жизнь, собирает по кирпичику. Вот кому бог ума с гулькин нос отмерил, тот и гонит на судьбу.

 

-  А вы знаете, мне кажется, я наперёд вижу завтрашний день.

 

Захар подмигнул, снисходительно улыбаясь. Бабьи басни!

 

-  Такой уж у тебя возраст, деточка. Кажется, будто знаешь больше других. А тебе ещё на веку, как на долгом волоку – жить и мудрости набираться.

 

-  Нет, я точно знаю, что будет дальше, – упрямствовала Никуша.

 

-  И что завтра будет, знаешь? – подыграл Захар с таинственную интонацией.

 

-  Завтра уже не наступит. Для меня не наступит.

 

Захар хмыкнул. Настороженно.

 

-  Такая молодая – и помирать собралась. Нехорошо это. А откуда мысли такие мрачные?

 

Никуша не ответила, не слышала его.

 

-  А зря вы в ясновидение не верите. Говорят, Мишель Нострадамус ещё в шестнадцатом веке предсказал явление Гитлера. Он назвал лидера нацистов "хищной птицей, летящей влево". А ведь в начале карьеры мало кто мог распознать его зловещую натуру. Он же предсказал поражение Гитлера в Западной Европе и на Дунае, а также ожесточённые воздушные бомбардировки Италии.

 

-  Энциклопедия ходячая! – не удержался от комплимента Захар, не без ехидства, впрочем. Но в предсказания всё равно верить отказывался – отнести такие пророчества можно и к любому другому кровопролитному вождю. Пророком быть несложно:  во все времена на земле гремели войны. А напустить туману дело нехитрое.

 

-  Покайтесь.

 

-  Что?

 

-  Покайтесь, говорят. Иначе поздно будет.

 

Захар пожал плечами.

 

-  Да я, вообще, не на исповеди, чтобы каяться, – И вцепился в руль, как в спасательный круг.

 

Он уже мечтал, как бы скорее от неё отделаться. И за каким бугром Подольск схоронился? Захар вдавил педаль газа.

 

Странная девочка эта Никуша – не от мира сего. Взгляд недобрый, как из тёмного колодца смотрит. Глаза смоляные, что у бесовки.

 

-  Послушай, девочка, – Захар взял серьёзный аккорд, – если мне и есть в чём каяться, поверь, я сделаю это при других обстоятельствах. Не тебе меня судить. Ничего ты в своей жизни не видела, а рассуждаешь, будто взрослая.

 

Человек он был весёлый, тяжёлое, злое чувство носил в груди недолго. Для таких, как он, молчание – крест. Захар вспомнил, что в здешних краях бывал часто.

 

-  А ты из местных? – Ответа от неё не ждал, как с самим собой говорил, вслух: – Слышал где-то, что городишко ваш криминальный – одни бандитские морды. Не Подольск, а Падальск – с ударением на первый слог. Хотя чего здесь криминального, понять не могу? Город, как город. Вот в провинциях глухих, вот там да – криминал. С пелёнок криминал.

 

В Подольске Никуша бывала часто, историю знала назубок.

 

В семнадцатом веке в церковных летописях упоминалось о селе Подол, которое принадлежало вотчине московского Данилова монастыря. Подол – это низкое место под горой, как говорится у славянских народов. Именно в таком месте и возникло село Подол – на берегу реки Пахры, на склоне холма. А ещё говорят:  село располагается по долине двух рек – Пахры и Мочи, отсюда и название. По легенде же мимо села проезжала как-то раз Екатерина Вторая и замочила в реке подол своего платья. Она-то и переименовала село в город.

 

-  В наши дни и представить сложно, что тамошняя речонка была когда-то судоходной – пассажирский теплоход совершал маршрут от моста до Беляево и обратно. Теперь Пахра обмелела. Зато сохранилось много красивых усадеб. Дубровицы были не только усадьбой Голицыных, но и принадлежали Григорию Александровичу Потёмкину.

 

Захар ещё находил в себе силы удивляться.

 

-  И откуда ты всё знаешь, деточка!

-  А вы думаете, молодёжь ничего не читает?

 

Водитель фыркнул с презрением.

 

-  Этикетки разве что. А мысли чужие, как записки, разворачивать умеешь? Скажи, Никуша, о чём я сейчас думаю?

 

Невеста опушила глаза ресницами, призадумалась. Потом прочитала, как раскрытую книгу:

 

-  В дружном табуне один хромой кулан незаметен. Но вам попутчики в тягость – не терпится выбросить меня за борт. А ещё вы любите поедать бутерброды прямо в постели. Крошки расходятся по простыням и кусаются, а вы вскакиваете среди ночи и с холодной злобой перетряхиваете постель. Вы родились в конце ноября, когда Стрелец прогонит Скорпиона, и вечно вспыхиваете по пустякам. В сердцах рассылаете на всю родню проклятия, как спам по электронной почте, приговаривая:  "Эх, мать, и зачем я на свет родился? Лучше бы выскоблили тебе нутро, как нечищенную кастрюлю". А когда добиваетесь успеха, скромничаете:  "У каждого должен быть свой Аустерлиц".

 

Мелкие бусины холодного пота высыпали на Захаровом лбу, едва Вероника умолкла. Откуда она знает про крошки на простынях, проклятия и выскобленное нутро?

 

Его подозрения пали на брата – большой шутник, любитель розыгрышей.

 

-  Ну конечно! – хлопнул себя ладонью по лбу. – Кто ещё мог до такого додуматься? Ну, братец, ну, шутничок, еж-ты-тудыж-ты. Сейчас приеду, покажу тебе кузькину мать.

 

Никушино молчание казалось насмешкой. Захар несколько раз присматривался к ней сбоку, заново смотрел, как на незнакомую. Он бы ей отомстил, подвернись глухой лес. Девка сахарная, бока гладкие, крупные и твёрдые груди сосками вперёд. С такой не побаловаться – грех. Захар и забыл, что попутчица распутывала его мысли, как клубок шерсти.

 

-  Монарх может потерять власть, а власть вина длится всего несколько часов... Не было никого мудрее Соломона, сильнее Самсона и божественнее Давида, но всех троих одолела женщина.

 

-  Нет уж, я покурю в сторонке, – мигом охладел водитель. И подумал:  вся его жизнь – утраченные прежде срока иллюзии.

 

И вдруг всё резко переменилось. Никуша захохотала, и смех её резал ухо своей стародевичьей интонацией. Невеста мигом подурнела:  серые впадины на щеках, под глазами припухшие круги. Поредевшие волосы отливали сединой. Резкие складки пробежали от носа к губам, оттягивая вниз уголки рта, сморщенного, как кошелёк скупца. Точёный нос с тонко вырезанными ноздрями расплылся, превратился в картофелину. Выставленный подбородок заострился, бессильно отвисла нижняя губа. Всё лицо, прежде такое хорошенькое, такое румяное, покрылось старческими пятнами. Пучки седых волос проросли из ушей.

 

-  Господи!.. Господи!.. – крестился Захар. – Ты чего с собой сделала? Исчези, карга старая!

 

Ведьма, недобро ухмыляясь, положила скрюченные пальцы ему на плечо и стала трясти.

 

-  Не спите за рулём! – призывала Никуша – она тормошила задремавшего водителя. – Или вы забыли, какое сокровище везёте?.. Ну так что, не возражаете?

 

Захар со сна таращил глаза.

 

-  Что?

 

-  Закурить, говорю, можно?

 

-  На здоровье, – разрешил. И вздохнул с облегчением:  курит – человек, значит. Живой. Такой же, как все.

 

Захар хлопал себя по щекам, терзаясь чувством вины. Давал ведь зарок – не мчаться с чугунелой головой. Сутки не спал, отрубился. Приснится же такое! К счастью, кошмар остался позади, не сумев перешагнуть в реальность.

 

-  Вы думаете, это сон? – усмехнулась, закашляв в маленький кулачок, Никуша. – А вот послушайте. Как-то раз к великому мудрецу, слывшему большим аскетом, с деловым визитом явился богатый вельможа – посмотреть, в каких обстоятельствах рождается мудрость. Он был очень удивлён, когда увидел скромную комнатку, уходящие вдаль книжные полки, заставленные увесистыми томами и никакого намёка на интерьер. "Как можно плодотворно работать в таких условиях? – пожал плечами вельможа. – Скажи, мудрец, где твоя мебель? Рабочий стол, кресло для отдыха...". "А твоя где?", – поднял глаза мудрец. "Но я ведь здесь проездом". "И я тоже".

 

Помолчав, она добавила. С усмешкой:

 

-  Вы тоже проездом. По жизни проездом – баранку всё крутите.

 

-  Куда деваться? Баранка кормит, – отшутился Захар, помрачнев.  

 

Смолившая рядом Никуша чернотой глаз выжигала до костей.

 

-  Крошки расходятся по простыням и кусают мои ягодицы, – выпустила тонкую струйку дыма. – Потом, бывает, часа два ворочаюсь в постели, не могу заснуть, до крови себя расчёсываю. Чего смотрите? Я тоже люблю есть бутерброды в постели. Нарезать полную тарелку, врубить какой-нибудь фильмец.

 

Шмелём жужжала волна радио. Захар выжимал газ – никогда ещё он не мчался по бесконечным российским дорогам с таким бешеным азартом, не думая о последствиях этих дурацких гонок. Игра в милосердие ещё никого не доводила до добра, а Захара доконало окончательно, поколебала его веру в людей. Лучше бы он её задавил,  зашиб где-нибудь на обочине. А дорога открывалась не ножом по маслу – наткнётся на колдобину асфальта бомбардирской атакой и летит себе как ни в чём не бывало, даже не думая сбавлять скорость там, где это должно бы сделать.

 

Уже совсем рассвело. Птицы просвистывали утреннюю тишину. И с ещё большим остервенением Захар швырял машину на встречную полосу, как будто играл в рулетку – повезёт ли на этот раз?..

 

Вот он ловко обогнул игрушечную машинку красного цвета, хоть та и не сбавляла оборотов. Для опытного драйвера – семечки. Вот впереди протянулась вагоном локомотива фура:  пока такую версту объедешь – пройдёт целая вечность. Захар, зло ухмыляясь, рванул на встречку.

 

Никуша прихлопнула смех ладошкой, и в дрожащих складках, тянувшихся от её глаз, можно было прочесть:  "Лошадку зря загоняете. Сама скажу, когда падёт занавес".

 

-  Ты кто, деточка? – спросил Захар, свирепо раздувая ноздри. Ему опостылела эта игра в бесстрашие.

 

-  Невесть кто. Невеста я. И платье белое при мне.

 

Захар угукнул. Невеста, значит. Раз невеста – и жених имеется.

 

-  А как же! Конечно, имеется, – воскликнула Никуша – товара этого у неё на Великую китайскую стену наберётся. – Только в браке я не буду счастливой...

 

Декорации навевали скуку своим однообразием – трасса пролегала мимо лесополосы, множились в боковом зеркале осанистые берёзки.

 

-  А я здесь уже бывала. Проезжала этой дорогой как-то раз.

 

-  Выходит, ты в Подольске живёшь? А чё с самого начала партизанку из себя разыгрывала?

 

-  Я сказала, что проезжала этой дорогой. А в Подольске, да, жила какое-то время, совсем недолго.

 

-  Когда же, интересно?

 

-  Раньше. Когда ещё живая была.

 

Захар выбежал на встречную полосу. Это была рулетка без холостых патронов. Неоправданная храбрость снова надувала ему грудь – Захару казалось, что если он уступит, он себе никогда этого не простит. Вот сейчас впечатаемся в телеграфный столб – разом из башки выбьет всю дурь. Тоже мне, особенная. Сидит тут, выламывается.

 

-  У вас были мысли о самоубийстве? – Никуша перешла на шёпот.

 

Захар собрал на лбу морщины, припоминая.

 

-  У всех бывают чёрные дни, настроение ни к чёрту, но чтобы руки на себя наложить... нет, я в петлю не лез.

 

-  А я хотела свести счёты с жизнью. Прыгнула однажды со второго этажа...

 

Захар фыркнул. Героический поступок, ничего не скажешь! Сигануть с пяти метров и надеяться, что жизнь оборвётся, как перетянутая струна.

 

-  И не испугалась? – ёрничал. А сам прикидывал, что для падения такой фифочки куда опаснее малые высоты.

 

-  Не успела. Бац! – и шлёпнулась. Впечаталась грудью в асфальт. Ногу вывихнула, но осталась жива.

 

-  И чего ты прыгать надумала, понять не могу?

 

-  Полетать захотелось. Как снежинки зимой. Метёт февральская пурга, летят две подружки, схватившись за руки. "Как здорово, мы летим!" – радостно восклицает первая. "Падаем", – отвечает другая. Счастливая снежинка настаивает:  "Скоро мы присоединимся к нашим братьям и накроем землю белым, как лебяжий пух, покрывалом". "Нас растопчут злые люди грубыми подошвами башмаков", – не унималась вторая. "Ничего, скоро потеплеет, станем ручейками и вольёмся в реку". "Испаримся – исчезнем с лица земли". И спору этому не было конца. А вы как думаете?

 

-  Что? – переспросил Захар.

-  Для вас стакан наполовину полон?

 

-  Скорее наполовину пуст. Отмахал полжизни. А вообще я оптимист по натуре, и в этом смысле брак меня нисколько не испортил.

 

-  А вам нравится ваша работа?

 

Захар кивнул.

 

-  Все люди делают одну и ту же работу, просто относятся к ней по-разному. – Никуша рассказывала свои сказки. – Отправились как-то два мудреца в дальние края, поглядеть на мир. Встречали они разных людей, хмурых и весёлых, но все как один трудились до седьмого пота. "Ты что делаешь?", – спросили одного. "Таскаю камни наверх". "А ты что делаешь?", – спросили второго. "Зарабатываю детям на хлеб". "А ты чем занят?", – спросили третьего. "Я строю храм Божий". Эти люди трудились на одной строительной площадке, но относились к своей работе по-разному.

 

Захар молчал. "Психушка по тебе плачет, деточка", – думал он. Что с вами пора глухая делает! Вот он, Захар, родом из деревни – там огород, косьба, скотина, там с ума сходить некогда. Там всегда при деле человек – занят. А эти, душонки пропащие, куда девать себя не знают.

 

Захар не сбавлял скорость. Никуша огляделась, пытаясь идентифицировать ускользающий кусок трассы. Она узнала – то был конец пути, предначертанный ей судьбою. Никуша обхватила голову руками, объявила, срываясь на крик:

 

-  Я вспомнила! Я здесь была – на свадьбе.

 

-  На свадьбе! Так ты со свадьбы теперь...

 

-  Ага. Невеста я – и платье при мне. Мы проезжали по этой дороге.

 

-  А что было дальше?

 

-  А дальше я разбилась. И умерла...

 

Раздался пронзительный верезг. Никуша расплылась бледным пятном, ветер, подобно облаку, унёс лёкгий муслин её платья. На мгновение Захар выпустил из рук руль и на бешеной скорости вылетел на встречку – лоб в лоб зафырчавшему грузовику...

 

 Машину сплющило, перевернуло несколько раз. Дверцы кузова распахнулись, на асфальт посыпались золотые, как полные луны, дыни.