Проза

Не то чтобы было пусто, вовсе нет, вокруг кипела жизнь. Или ее копия в другом составе актеров. Но, тем не менее, было пусто. Магистр Леон Кувре снова и снова открывал самый укромный отдел своего портфеля, но было пусто.

Трепещущее отчаяние уже щекотало его кадык, заигрывая с такой богатой на неврозы жертвой, чтобы на каждом обнаружении пустоты нутра портфеля все сильнее и сильнее душить магистра беспросветной тоской об утраченном.

Пропал сон. Да, именно сон и нечего более, записанный на листе бумаги верже, выдранной из латинского издания 1769 года с планом висельных столбов на площади перед замком Бенсхорн в день после победы герцога Офре над своим братом. На обороте. Мелким почерком, без пространства между слов на латыни, с поэтикой провидца и грацией лжеца. Но правду. Явно в спешке и явно без прикрас.

Выпал. Самое простое решение, приходившее на ум магистру, но быстро низвергнутое более сильным: украли. Выпал только вечерний мелкий снег и не так как три дня ранее, а едва припорошив Гнездовую улицу и освежив старый, пока магистр снова и снова сидя за столиком в его любимом кафе «Лапласс» давал волю стать заказанному холодным и круговерти посетителей быть фоном его неприметной внешне драмы, пока он погрузившись в недра портфеля, в страхи и в быстро ветвящиеся прогнозы на последствия пропажи, снова и снова перебирал содержимое всего имевшегося на тот момент с собой имущества в поисках сна.

Сон был необычайно важный, если быть точным, он был абсолютным ключом. Ключом ко всем другим. Своим и чужим. И это магистру было ясно сразу после его повторного прочтения. Просто при первом прочтении крайне небезопасное совокупление весьма тренированного ума магистра, с тайным текстом и с осознанием того, что это ключ, было настолько ошеломляющим, что не обходимо было его перечитать. Перечитывать и запоминать. Всего пять раз. Утром. Три днем, украдкой в кабинете. Каждый раз со всё большим озарением, смешением радости находки с изумлением невозможности такого сна и со всё большим страхом.

Прошел час, вернее он исчез вместе с остывшим ужином и официантом, оставшимся неподдельно огорченным, что сегодня самый постоянный из постоянных посетитель отверг и пищу и газету. А значит, мог также революционно поступить с чаевыми, ранее исправно и обильно оставляемыми магистром.

Сквозь этот час магистр протянул нить событий, пространства и собственных действий с момента обретения сна, до момента его утраты. Нить была весьма проста и не слишком извилиста. В сухом остатке она имела два конца, как в прочем и большинство нитей известных магистру.

Итого два наиболее вероятных сценария. Первый самый ожидаемый: сон выпал, когда в кабинет вошел декан Брендт, магистр левой рукой пытался попасть не заметно для декана в укромное место портфеля изображая при этом радостное приветствие и открытость правой руки. Из этого почти казусного сценария следовало, что сон все еще лежит где-то рядом с креслом и столом в кабинете. И через четверть часа станет жертвой пылесоса или любопытства уборщицы.

Сценарий два был ужасен по своей допустимости, дело в том, что в портфель могли влезть, нагло и профессионально, когда он покоился рядом с багажом высокого попутчика в сером пальто, в поезде на 19 часов домой, причем попутчик был заведомо не внушающим доверие и вышел за остановку до парка Лейн.

Надежду успокаивающее даровало то, что вор должен был сделать это так быстро и бесшумно, что неподвластно даже самому опытному человеку его профессии, так как укромное место портфеля слишком укромно, а он снимал багаж обеими руками и магистр поднял голову в верх на полку как раз тогда, когда попутчик взялся за свой рюкзак. Однако, он мог это сделать, когда укладывал рюкзак и  доставал свой журнал в начале пути, потому как магистр не сразу отвлекся от чтения – это раз, и долго рассматривал ботинки вошедшего – это два. Они были огромны и безобразно грязны. При этом грязь была разного цвета. Как и шнурки.

В предстоящие 15 минут Леон не смог бы вернуться в университет, потому как полный путь в одну сторону от «Лапласса» до кабинета составляет 24 минуты и 18,5 км, о чем Леон знал вот уже 25 лет как и что каждый день, за исключением выходных, праздников и конференций он методично подтверждал экспериментально. Так как зависел от расписания поездов, и не мог себе позволить иного потому как боялся водить автомобиль. Хотя и не терпел зависимостей, кроме табака и кальвадоса.

Леон Курве выложил 10 евро на стол по привычке, накинул пальто и не застегиваясь с решительностью человека все решившего один решением, вышел из кафе и быстрым шагом, на грани непозволительного его статусу и возрасту бега устремился к станции парк Лейн.

Через 37 минут он был в кабинете. Поезда после 21 идут с большим интервалом, что не возможно было учесть сразу и что не влияло на исход. Потому как сна не было. Уборщица была.

Она смотрела удивлено обернувшись на магистра, держа в руках чашку с недопитым днем деканом кофе. Все остальное было обычным, на своих местах и на своих временных пристанищах. Только сна не было. Как и не было библиотечной книги с вандально вырванным листом.

Не раздеваясь, Леон Кувре сел в свое кресло, причем на край, вытянув свою из без того длинную шею с видом человека проглотившего свою трость, надежду и последний приют одновременно. Потом он обмяк и согнувшись колесом упер локти в колени, а свои длинные пальцы в сальный блеск на коже лица. Затем мгновенно впал в задумчивость.

Данные движения его души будучи замеченным уборщицей были ей расценены как необходимость оставить его одного в усыпающем здании исторического факультета. Она молча вышла с чашкой, пылесосом и непониманием явления.

А потом магистр Леон Курве снова увидел свой остывающий ужин в кафе «Лапласс», он взял портфель и поставив его на колени с тримфальным рокотом сосудов открыл его. Было пусто. И не то чтобы было пусто, вовсе нет, вокруг кипела жизнь.

PS: В этот вечер магистра Леона Курве на станции Лейн подхватили под руки два крепких молодых человека, не дав ему ни свободы движения и свободы защищаться словом. Бережно придерживая ему голову, посадили в фургон с красным крестом и увезли в неизвестно где и в неизвестно что, но точно далее 24 минут от университета и «Лапласса». Декану всегда претило странное в профессоре Ноеле Гверне, и это странное на обильной почве университетской библиотеки сложенными в тугие комки плодами забросало снег под окном кабинета Гверна. Плоды были 45 вырванных из разных книг листами с надписью почерком Ноеля: «мне снился сон в котором сны не снятся». По многу раз, во все свободное пространство листа, без пробелов, на латыни, с поэтикой провидца и грацией лжеца.