Жизнь как есть

Это будет самый трудный рассказ. Большое, как известно, видится на расстоянье.

Лицом к лицу лица не увидать. А мы с Давидом много лет прожили вместе. Лицом к лицу, нос к носу.  Мне порой кажется, что он – это часть меня, и наоборот. Но попытаюсь всё вспомнить с самого начала.
Я пришла к нему наниматься на работу. Принесла все свои похвальные грамоты. Давид поднял их на смех: уберите и никому не показывайте. Просмотрел тексты радиопередач.

«Я Вас беру».

Но я обиделась за свои грамоты и в тот же день писала очередному объекту своей любви: «Представляешь, какой-то хмырь...»

Потом мы с ним подружились. Я ему показывала свои стихи, делилась переживаниями, доверяла секреты. У меня всегда была потребность в старшем умном собеседнике. А Давид относился ко мне чисто по-отечески. У него была дочь такая, как я.

В лаборатории каждые полчаса устраивался перекур. Все шли на чердак курить и точить лясы. А у нас с Давидом был свой «перекур». Мы говорили по душам.
Сотрудникам это не нравилось. Они не понимали, о чём можно столько говорить. Начинали подтрунивать, отпускать всякие шуточки. И тут как раз грянул скандал с моим разоблачением стукача.

Стукач задумал дьявольскую месть. Он пустил про нас с Давидом сплетню. Сплетня была очень конкретной, с подробными деталями, не дающими усомниться в её достоверности. Якобы он сам слышал наш разговор, из которого узнал, что я недавно сделала от Давида аборт. И даже говорил, когда и где.
Я была чиста, как кристалл. Я вообще не знала дорогу в это заведение. Когда мне это передали, у меня потемнело в глазах. Сослуживцы шушукались и зубоскалили. Я кидалась на них с кулаками: «Сволочи!» Мне говорили: «Пусть неправда. Но зачем вы подаёте повод?»

Давид попытался разобраться со стукачом «по-мужски», но тот ото всего открестился. А слух уж пошёл.

Меня вызвали на партком. Хотя я и была беспартийной. Но у нас зам. секретаря по идеологии была женщина, и наш начальник позвонил ей и попросил, чтобы она, как женщина, провела со мной воспитательную беседу. Я слышала, как он сказал по телефону фразу: «Она нам разлагает коллектив».

Зам по идеологии была не только женщиной, она была прежде всего женщиной, а потом уже идеологом. И ей было чисто по-женски всё интересно. Она придвинулась ко мне вплотную и доверительно спросила:

– Ну, ты расскажи, что там про меж вас было-то?

Я ответила:

– У нас – ничего.

Потом подумала и добавила:

– А хотите, я Вам расскажу про нашего начальника? Я всё про него знаю: с кем он был, где, когда. Рассказать?

У женщины-идеолога загорелись глаза. Про начальника ей было даже интереснее.
– А что такое?

И я начала пересказывать все сплетни, которые слышала про него в лаборатории. Чего не знала – дополнила из воображения. Получай, гад, той же монетой!

Идеолог ахала и всплёскивала руками:

– Это ж надо, ещё судит других! А сам-то, сам-то!

В самый разгар «воспитательной беседы» в кабинет зашёл мой начальник. Я осеклась на полуфразе. Он круто развернулся и шагнул в кабинет секретаря парткома. По селектору туда же вызвали мою «воспитательшу». Я улизнула. Мои кости перемывали уже без меня.

Давид стал меня сторониться. Стукач уже успел стукнуть его жене. Мы с ним больше уже не разговаривали. Мне было горько и обидно. Ну почему из-за этих грязных людей мы должны лишать себя роскоши человеческого общения? Я не могла допустить, чтобы победа осталась за ними. Я написала Давиду письмо. О том, что мы не должны обращать на них внимания, что нам нечего стыдиться нашей дружбы, что мне плохо и сиротливо без наших разговоров.
В этот день я и ещё несколько девчонок сидели в пустом кабинете начальника (он куда-то уехал). Вошёл Давид и решительно попросил всех выйти. «Я должен поговорить с Наташей». Все переглянулись: «Во дают! Даже и не скрывают».
Давид закрыл дверь и стал говорить мне о том, что он, к сожалению, не свободен, что над ним довлеет долг... Я слушала и не верила своим ушам. Какой долг? Я ведь писала только о дружбе...

И в этот момент я вдруг поняла, что он меня любит. И что я его люблю. Он говорил, что мы никогда не сможем быть вместе, а я счастливо улыбалась. Он меня любит! Всё остальное не имело никакого значения.

Всё началось у нас только через год. Уже все отсплетничали, успокоились и забыли. И только тогда начал разгораться костёр нашей любви.